Сочинения. Том 1 - Евгений Тарле

Сущность билля сводилась к тому, что лендлорд обязывался в случае изгнания арендатора вознаградить изгоняемого за все, что было сделано арендатором на ферме и что способствовало улучшению фермы; для осуществления этого права арендатор подает заявление в суд, который и определяет, должен ли лендлорд выдать вознаграждение в данном случае, и если должен, то в каком размере; мало того, в случае если лендлорд изгоняет арендатора, исправно платящего ренту и ничем не нарушающего условий контракта, то лендлорд обязан, кроме платы за улучшения, заплатить арендатору еще особую сумму, по известной расценке, определяемой статьями билля. Эти дела также рассматриваются и решаются судами. Кроме того, билль предусматривал обязательную помощь со стороны казны тем арендаторам, которые захотели бы выкупить землю в собственность: казна выдавала до двух третей стоимости участка, причем эта сумма с процентами выплачивалась затем арендатором (новым собственником).

Этим актом вводится новый принцип в аграрное законодательство: признание известных прав арендаторов на собственность лендлорда, именно на улучшения, сделанные ими на лендлордской земле. В Эльстере это воззрение, правда, давно уже имело силу, но акт 1870 г. освятил и распространил его на всю Ирландию. Вот почему Лекки, Морлей, Селливан и другие политические и литературные критики этого акта склонны признавать за ним революционное значение. Но непосредственное практическое значение его было, как сейчас увидим, слабо. Уже тогда Гладстону предлагали ввести в его билль правило, чтобы суды назначали «справедливую ренту», а не лендлорды по своему произволу, но убедить в этом парламент 1870 г. Гладстон не понадеялся. «Для этого потребовалось еще десять лет (ирландской — Е. Т.) агитации», — замечает Морлей. Билль Гладстона прошел через обе палаты без особенно яростных нападений и стал законом 1 августа 1870 г., когда его подписала королева.

7

Фенианское движение после судорожных проявлений конца 60-х годов, в течение всего следующего периода (т. е. с начала 70-х годов, до начала 80-х) как бы утихло. Нельзя сказать, чтобы положение Ирландии особенно улучшилось; земельный акт 1870 г. уже сам по себе не обеспечивал арендатора от ненормально высокой ренты, которую лендлорд имел всегда возможность установить хотя бы только затем, чтобы выжить арендатора на «законном» основании (ибо выгонять без объяснения причин исправного плательщика стало после акта 1870 г. слишком убыточно ввиду установленного правила о вознаграждении в подобных случаях). Что же касается до обязательного при всяких обстоятельствах вознаграждения изгоняемого арендатора за произведенные им улучшения на его участке, то ведь еще нужно было доказать перед судом, что такие улучшения сделаны арендатором, а не самим лендлордом; доказывать же это при юридической беспомощности крестьян перед неизменно расположенными в пользу лендлорда судьями являлось делом крайне затруднительным. Когда же в 1874 г. пал Гладстон и консервативный кабинет стал у власти, тогда и высшая, и низшая администрация, почти сплошь враждебная гладстоновскому акту, делала еще и от себя все зависящее, чтобы свести постановления акта к нулю и оставить фактически власть лендлорда вполне неприкосновенной.

После 1870 г. Ирландия некоторое время перестала о себе особенно тревожно напоминать, и ни Гладстон (до 1874 г.), ни консерваторы (с 1874 г.) ничего решительно уже в ее пользу за все это десятилетие не предприняли. Гладстон откровенно заявил в таком духе уже перед самой своей смертью (в 1897 г.) О’Бриену, что нечего греха таить — забыли об Ирландии в эти годы. Английские внутренние преобразования, а особенно внешняя политика ввиду событий на Балканском полуострове, начиная от восстания балканских славян и кончая Берлинским конгрессом и ее дальнейшими отголосками, поглощали все внимание английского правительства. Об Ирландии в 70-х годах забыли потому, что она была относительно спокойна. Несколько сносных урожаев (совершенно независимо от благоприятного впечатления, произведенного уступками Гладстона касательно отделения англиканской церкви от государства и аграрных отношений) много этому временному успокоению способствовали. И опять повторилась обычная картина: парламентская ирландская партия (во главе которой стал с начала 70-х годов Исаак Бьютт) убедительно настаивала на необходимости дальнейших аграрных и политических реформ, причем одним из их доводов был тот, что Ирландия уже менее волнуется и терпеливо ждет. Английское же правительство именно потому и не обращало на Исаака Бьютта и его товарищей никакого внимания, что в 70-х годах Ирландия не волновалась и обнаруживала полное терпение. Выходило трагическое qui pro quo, ибо из одного и того же факта обеими спорящими сторонами делались прямо противоположные выводы. Конечно, англичане не были столь откровенны и непосредственны, чтобы тогда же это заявить в оправдание своих отказов Исааку Бьютту, но от этого сущность дела нисколько не менялась.

Чего же домогались Исаак Бьютт и его товарищи — ирландские депутаты в английском парламенте? Сын протестантского священника, юрист по профессии, человек бесспорно честный, искренно всегда болевший душой об Ирландии, Исаак Бьютт давно уже занимался изучением аграрных отношений и был известен на родине. Он прославился, выступая в нескольких замечательных процессах в качестве умелого защитника и талантливого оратора; он защищал некоторых подсудимых в процессах «Молодой Ирландии» в 1848 г.; он же защищал на суде некоторых фениев в процессах 1865 и 1867 гг. Он совершенно не надеялся на успех конечных целей фениев, хотя (в начале, а не в конце 70-х годов) с уважением относился к их самоотвержению, к высоте и твердости их моральных устоев, к духу бескорыстного протеста, одушевлявшего их. Вот что между прочим сказал Исаак Бьютт о фениях в одной публичной речи в 1873 г.: «М-р Гладстон сказал, что фенианизм научил его тому, как интенсивно раздражение в Ирландии. Меня фенианизм научил большему и лучшим вещам. Он научил меня глубине, широте, искренности той любви к отечеству, которую дурное управление измучило и довело до раздражения и которой дурное же управление, доведя людей до отчаяния, придало размеры возмущения». Но в методы фениев он не верил, воскрешения их деятельности не желал и безуспешность своих стараний никогда не пытался объяснить недостаточностью своих собственных методов. Требования Исаака Бьютта сводились к следующему: в области аграрных отношений ему представлялось необходимым, во-первых, обеспечить фактически и на более прочных основаниях арендатора от опасности изгнания с участка; во-вторых, размеры ренты должны быть определяемы не лендлордом, а судом или специальными комиссиями, причем в расчет должна приниматься стоимость земли без тех улучшений, которые произведены на ней арендаторами, и такую «справедливую ренту» следует определять на известный период времени; в-третьих, арендатор должен получить право, когда угодно и кому угодно продать свое право землепользования, причем все права и обязанности продавца переходят к покупателю. Эта программа «трех F» (Fixity of tenure, fair rent, free sale) развивалась с урезками или добавлениями в том или ином виде уже давно, но Бьютт представил ее в систематическом виде и популяризовал в населении. Тем не менее соответственные билли, вносимые Бьюттом и его партией в 70-х годах, неизменно проваливались: парламенту казалось не нужным торопиться с этой реформой.

Политическим идеалом Бьютта был гомруль, автономия Ирландии для всех ее внутренних дел. Но идея эта, конечно, имела еще меньше шансов осуществиться, нежели программа «трех F», и энтузиазма в эти серые годы ни в ком не пробудила. Агитация в пользу гомруля велась особенно систематически с 1873 г., а в 1874 г. были сделаны Бьюттом шаги к созданию, в парламенте из находившихся там депутатов особой «совершенно независимой ирландской партии», ибо такой партии в точном смысле парламентская группа ирландцев до сих пор не составляла. Правда, до появления Парнеля это являлось переменой только по имени, ибо на деле ирландская партия ни в чем своей совершенной независимости не выказала. Вообще прав Девитт, когда он пишет, что «Исаак Бьютт будет жить в ирландской политической истории не как парламентский деятель, но как основатель движения в пользу гомруля и приверженец земельной реформы». Действительно, после крушения попытки Даффи, Лэкэса и их товарищей в 50-х годах, идея аграрной реформы в Ирландии оставлена была несколько в тени, и, например, фении совсем почти ею не интересовались. Деятельность Исаака Бьютта оживила ее и подготовила до известной степени почву для агитации «земельной лиги» конца 70-х годов.

Со второй половины 70-х годов в Ирландии понемногу начало чувствоваться как бы снова общественное оживление. В парламенте появился Парнель, замечательный оратор, первостепенный организатор, энергичнейший и талантливый человек, какого давно уже Ирландия не присылала в палату общин. Весной 1875 г. Парнель впервые явился в палате; выступил же более или менее активно только с 1877 г. Между ним и Исааком Бьюттом сразу установились отношения холодные; и по натуре, и по воззрениям эти люди слишком между собой расходились. Нужно еще сказать, что к концу 70-х годов Бьютт и особенно его товарищи-депутаты стали к деятельности фениев относиться еще отрицательнее, чем прежде: как-то исчез или стушевался прежде бывший у них элемент положительного отношения к этим людям. Мы бы даже готовы были назвать это отношение к фенианству иногда прямо враждебным. Что касается Парнеля, то он с самого начала своей деятельности преследовал цель возможно более широкой кооперации всех оппозиционных и революционных элементов в борьбе против общего врага. Парнель и небольшая группа, отдалившаяся от Бьютта, решили начать активную борьбу с парламентом. В 1877 г. началась та парламентская обструкция Парнеля, которая положила начало новой эре ирландской борьбы. Он всячески тормозил сессию и вызвал вопли негодования и в парламенте, и в английской прессе. Он решил тормозить и впредь конституционную жизнь, пока парламент будет глух к нуждам и желаниям Ирландии. Разом все заговорили о молодом деятеле. Политика холодной вражды к Англии, политика сознательного причинения врагу возможно большего вреда сразу как бы заставила очнуться и правительство, и Англию, и Ирландию. Но, конечно, это было лишь началом; все-таки общество еще только начинало в Ирландии пробуждаться после нескольких лет апатии; все-таки еще должны были быть пережиты неурожаи 1877–1879 гг., чтобы снова всколыхнулся и весь народ. Но «надвигающиеся события уже бросали впереди себя тень», наступавшая эпоха борьбы уже давала о себе знать, высылая вперед нужных людей, своих героев и деятелей.