За правое дело - Василий Семёнович Гроссман

был кадровым шахтером, понимал и любил подземную работу. Но и с Викентьевым было нелегко: характер у него оказался плохой, и он все придирался к откатчицам, впервые попавшим на работу в шахту. Одну эвакуированную из Харькова домашнюю хозяйку он довел до отчаяния, а делать этого никак не следовало: у нее муж, служивший экономистом в харьковском тресте, погиб на фронте, и она старалась работать как можно лучше.

Но, пожалуй, и сам Новиков не сумел бы рассказать, каким образом получилось, что не жадный до работы Девяткин, то и дело садившийся пожевать хлебца, и озорной Латков, и обрусевшая полька-откатчица Брагинская с грустными глазами стали вытягивать норму на тяжелой, а подчас и опасной работе. Само собой, что ли, это получилось? Или Новиков добился этого? Конечно, увеличили глубину шпуров с полутора до двух метров, наладили бесперебойную доставку к началу смены крепежного леса и порожняка, вентиляцию в общем наладили…

Он сердито оглянулся на проходивших мимо рабочих – что ж это народ не почитает газетку, неграмотные, что ли?

Когда Новиков подходил к бараку, где помещалась шахтная контора, ему повстречалась откатчица Брагинская, худая и длинноносая женщина.

– Чего ж не отдыхаете? – спросил Новиков.

Странно она выглядит на поверхности – в берете, в туфлях на высоких каблуках. А в шахте совсем по-обычному – в резиновых сапогах, в брезентовой куртке, повязанная платочком. Там казалось естественно крикнуть ей:

– Эй, тетя, давай сюда порожняк!

А сейчас, пожалуй, невозможно назвать ее на «ты».

– Ходила в амбулаторию сына записать на прием, – объяснила Брагинская, – замучилась я с ним, просила вчера у Язева записку, чтобы его в город взяли, в школьный интернат с трехразовым питанием, а он мне отказал. Вот и приходится на два фронта – на работе и дома.

Она помахала листком многотиражки.

– Читали?

– Читал, как же, – сказал Новиков, – зря вашу фамилию не напечатали.

– Зачем мое имя, – сказала она, – достаточно, что напечатали про бригаду, а впрочем, конечно, прочитать было б свое имя еще приятней. – Она смутилась от этого признания, погладила Машу по руке и спросила: – Дочка ваша?

Маша, обняв отца за шею, громко, с вызовом произнесла:

– Да, я его дочка, он подземный, никому его не отдам, никуда его не отпущу. – И, помолчав немного, увещевающе спросила: – Тетя, зачем вы сердитая? Что вас в газете не напечатали?

Брагинская пробормотала:

– А мой Казик отпустил своего папу, никогда он к нам не приедет.

– Дура ты, Машка, – сказал Новиков и добавил: – Хватит на мне верхом ездить, ходи своим ходом.

И он снял девочку с плеч и поставил ее на землю.

49

Новиков поглядел на три запыленные легковые машины, стоявшие у входа в контору, одна из них, «эмочка», принадлежала начальнику шахты, на второй, «ЗИС-101», ездил секретарь обкома, а третья, иностранной марки, кажется, принадлежала директору военного завода, расположенного у соседней железнодорожной станции.

– Зря пришел, хоть и вызывали, начальство собралось, – сказал Иван Павлович, обращаясь к шоферу шахтной машины, с которым был знаком.

– Чего зря, раз вызывали?

Новиков объяснил:

– Знаешь, если уж три машины собралось, значит, начальство заседание устроило. Увидят друг друга – и заседать, уж без этого не могут. Сами не рады. Притяжение.

Знакомый шофер рассмеялся, девушка, сидевшая у руля заграничной машины, тоже улыбнулась, а водитель обкомовского «ЗИСа» неодобрительно нахмурился.

В это время из открытого окна конторы выглянул начальник шахты и сказал:

– А, Новиков, зайдите к нам сюда.

В коридоре, увешанном объявлениями, Новиков узнал от встретившегося ему начальника участка Рогова, что на шахту приехал уполномоченный ГОКО, провел техническое совещание.

– Он сейчас у начальника шахты, – сказал Рогов и, подмигнув Новикову, добавил: – Не робей, брат.

– Эх, куда же мне Машу девать, – растерянно оглянулся Новиков. – Я думал, на минутку меня вызывают, акт подписать.

А Маша ухватила крепко отца за руку и предупредила:

– Папа, ты меня не оставляй, я крик подниму.

– Чего кричать, посидишь с бабушкой-уборщицей, тетя Нюра, ты ж ее знаешь, – просительным шепотом сказал Новиков. Но в это время открылась дверь кабинета, и юная секретарша начальника шахты нетерпеливо и грубо сказала:

– Где же вы там, Новиков?

Иван Павлович подхватил на руки Машу, зашел в кабинет.

Начальник шахты Язев, красивый тридцатипятилетний человек с четко сомкнутыми губами, одетый в щегольскую гимнастерку, подпоясанную широким поблескивавшим кожаным поясом, ходил по кабинету, приятно поскрипывая хромовыми сапогами. У письменного стола сидело несколько человек. Один из сидевших, в поношенном генеральском кителе, был мужчиной богатырского роста, с широкими пухлыми плечами, со спутанными волосами, нависшими над широким лбом, с набрякшими под глазами мешками. Второй, сидевший в кресле начальника шахты, в очках, с тонкими губами и желтоватым бледным лицом не спящего по ночам человека, был одет в светло-серый летний пиджак и светло-голубую рубаху без галстука. Перед ним на столе лежали раскрытый портфель, пачки бумаг, широкие мятые полотна синей кальки. У стен на стульях сидели желтозубый, нахмуренный директор угольного треста Лапшин и секретарь шахтпарткома Моторин, седеющий, кареглазый, обычно подвижной и громкоголосый, сейчас лицо его казалось озабоченным и смущенным.

У окна стоял знакомый Новикову по областному совещанию, проходившему в мае месяце, секретарь обкома партии по промышленности – худощавый, высокий человек в черной куртке с отложным воротником.

– Вот, Георгий Андреевич, это и есть Новиков, проходчик, – сказал Язев, обращаясь к сидевшему за столом бледному человеку в очках.

Поморщившись, он вполголоса сказал:

– Зачем вы с ребенком явились? Ведь вызывал вас начальник шахты, а не заведующая яслями.

Он сделал ударение на втором «я» – яслями, и слово от этого показалось каким-то обидным и смешным.

– Да она, пожалуй, переросла для яслей, – сказал секретарь обкома по промышленности. – Тебе сколько лет, девочка?

Маша ничего не ответила; округлив глаза, загадочно смотрела в окно.

– Ей четвертый год, – сказал Новиков, – я думал, меня на минутку вызвали, подписать акт о неисправности в подводке сжатого воздуха… А что касается яслей, то ведь закрыты и ясли и детский сад, у них карантин.

– Вот оно что! – сказал очкастый. – А по какому поводу карантин?

– Несколько случаев кори было, – сказал Моторин и виновато покашлял.

А Новиков добавил:

– Уж девятый день закрыты.

– Вот оно что, уж девятый день, – сказал очкастый Георгий Андреевич, покачал головой и спросил: – А что это за неисправность с подачей сжатого воздуха? Зачем протоколы подписывать, не проще ли исправить то, что неисправно?

Поглядев на Новикова, он сказал:

– Садитесь, в ногах правды нет!

Новиков, чувствуя все нараставшее раздражение против Язева, проговорил:

– Как же садиться, хозяин не приглашает.

– Что ж хозяин… вы