Семьдесят два градуса ниже нуля. Роман, повести (СИ) - Санин Владимир Маркович

К концу октября сумерки в этих местах стояли всего лишь часа два, но этого времени для обхода должно было хватить: островок был игрушечный, километра два с половиной по периметру. Сначала шли вдоль берега против ветра, бочком, пряча лицо; снежная пелена значительно превышала рост человека, и Белухин велел держаться кучно, чтобы не заблудиться. Неба не было видно, но, когда люди поднимались на более возвышенное место, оказывалось, что они стоят по грудь в пелене, а головы — сами по себе, торчат независимо от туловища. «Вот это фокус, — восхищался Солдатов, — расскажу в таксопарке ребятам, не поверят!».

Идти, однако, было тяжело, снег в лицо будто швыряло совковой лопатой, и ни у кого, кроме новичка Солдатова, поземка восхищения не вызывала. Даже Игорь Чистяков, весь полярный опыт которого был накоплен в преддипломной практике, понимал, что эта экзотика и является главным врагом. А когда люди забрались на одну из тех скал, которые еще с борта самолета заметил Анисимов, то без лишних слов стало ясно, что остров, укутанный поземкой, с воздуха не может быть виден. То есть, зная его координаты и кружась над ним, летчик различит скалы и верхушки двух-трех холмов, но и только. Признаков проживания на острове человека никакой даже самый опытный летчик в этом хаосе не обнаружит.

В укрытой от ветра естественной нише перевели дух, осмотрелись.

— А искры, дым из трубы? — высказал предположение Чистяков.

— Дохлое дело, — сказал Белухин. — Как думаешь, Илья?

— Дохлое, — согласился Анисимов. — Костер бы разжечь…

— Идея разумная, — поддержал Белухин. — С подветренной стороны уложить дровишки посуше, щепок… Эх, бензинчику бы канистру… Дома, однако, обговорим, что и как.

— А чего обговаривать? — Солдатов пожал плечами. — Подумаешь, хитрость, костер разжечь.

— Тебе хорошо, — позавидовал Белухин, — тебе все ясно. А вот я тугодум, пока что не соображу. Если разрешишь…

— Излагай, дед, — великодушно разрешил Солдатов. — По пунктам.

— Во-первых, костер нужен не для того, чтобы Арктику греть, а чтоб его в определенный момент с самолета увидели; во-вторых, попробуй, разожги его без горючки в этот самый момент; в-третьих, люди должны здесь дежурить, чтоб самолет не прозевать. А дежурить-то холодно, и меняться в ночь небезопасно, однако.

— Медведи, что ли? — ухмыльнулся Солдатов. — Слышал я эти сказки, в детском саду пугали.

— Может, и сказки, — согласился Белухин. — Только, паря, не такие, как ты, с полными штанами от тех сказок бегали.

— Вот именно! — подхватил Чистяков. — У нас на станции, где я проходил практику…

— Был ты на своей станции без году неделя, — отмахнулся Солдатов. — Нет, в самом деле медведи?

— Растолкуй ему, Михаил Иваныч, по-научному, — предложил Белухин.

— Какая там наука, — улыбнулся Зозуля, — старое, как мир, наблюдение охотников. У западной оконечности острова имеется множество разводий, следовательно, возможна нерпа и, как следствие из следствия, ее спутник и лучший друг — медведь. Но это теоретически, практически же медведи в данном районе маловероятны, так как, по многочисленным свидетельствам, в это время года они уходят на юг, к проливу Вилькицкого.

— «Медвежьим трактом», — кивнул Белухин, — по южной оконечности острова Большевик.

— Вы там были? — уважительно спросил Зозуля. — Именно туда я и мечтаю попасть, после Урванцева вопросами миграции по «Медвежьему тракту» практически никто не занимался.

— А кто занимался, медведь сожрал, — пробормотал Белухин, присматриваясь к каменным глыбам. — Вот здесь, Илья, его можно и соорудить, костер твой.

— У троих имеются бензиновые зажигалки, — припомнил Анисимов. — Если ими щелкнуть одновременно, щепки займутся.

— Разумно, — одобрительно сказал Белухин. — Ну, потопали, что ли, чего бесплатно мерзнуть.

Обратный путь был намного легче, ветер дул в спину, да и шли не вслепую, а по своим следам. На подходе к избушке Белухин пропустил товарищей вперед, задержал Зозулю и отвел его в сторону.

— Значит, ушли на юг медведи?

— Уходят, — поправил Зозуля, пытливо глядя на Белухина, будто ожидая подвоха. — Иные, правда, остаются надолго и пасутся у разводий, но здесь, я думаю…

— А ты протри очки!

От тригонометрической вышки к морю уходили огромные, размером с тарелку, следы.

В тамбуре отряхнулись, сбили друг с друга снег.

— Ух, ты, свеклочка, — приветствовала Лиза Чистякова. — Нам бы такой румянец, а, Зоя?

— Сомнительный комплимент для мужчины, — смутился Игорь.

— Смотри, он еще нецелованный, — предупредил Кислов, — в обморок упадет от избытка чувств.

— «Только нецелованных не трогай, только не горевших не мани», — под дружный смех проявил свою эрудицию Гриша. — Разве я неправильно запомнил? — растерянно спросил он.

— Не обращай на них внимания, — дружелюбно сказал Седых. — Присаживайся ко мне, я тоже Есенина люблю. Вошли Белухин и Зозуля.

— С пустой сумой, добытчики? — спросила Анна Григорьевна.

— Хрен чего увидишь, — садясь, проворчал Белухин. — Падера.

— Что? — не поняла Невская.

— Поземка, — пояснил Зозуля. — Так здесь ее называют.

— Это и есть пурга? — уточнила Невская.

— Разновидность. Внизу, у поверхности, трехметровый слой взметенной снежной пыли, а вверху ясно, и если вы из любопытства подниметесь на крышу…

— Верю вам на слово, — поежилась Невская.

— Другое дело, — продолжал Зозуля, снимая унты и подставляя их поближе к печке, — когда низкие слоистые облака со снежными иглами опускаются до поверхности и смешиваются с поземкой. Ад! Тогда и в двух метрах ничего не увидишь — так называемая «темная пурга». К счастью, нам это как будто не угрожает.

— Накаркаешь, — Кислов постучал по столу.

— Вряд ли, — сказал Белухин. — Сегодня облака повыше, чем вчера, похоже, будут рассеиваться. Ну а поземка длится недолго.

— Сколько? — спросила Невская. — Час, два?

— Да нет, дочка. Суток трое.

— Значит, нас трое суток могут не найти?

— Свободное дело, — кивнул Белухин. — Сверху ничего не видать. Матвеич, однако, придумал костер разжечь.

— Вы думаете, это поможет? — обратилась к Анисимову Невская.

— Надеюсь.

— До чего есть хочется! — вздохнула Лиза.

— Ты сама сдобная булка с изюмом, — пошутил Солдатов, как бы случайно кладя ей на колено руку.

— Не по твоим зубам, — Лиза сбросила руку.

— А по чьим?

— Мой мужчина должен быть скромный, положительный и обязательно в очках. Как Михаил Иваныч.

— Елизавета Петровна… — пробормотал Зозуля. — Я, конечно, польщен, но…

— Николай Георгиевич, — выручил Зозулю Чистяков, — допустим, что поземка действительно продлится трое суток. А если костер не удастся разжечь, или его не увидят? Неужели мы будем пассивно ждать?

— Предлагай, — сказал Белухин.

— Ты, Игорек, можешь активно, — сказал Солдатов. — Танцуй, разучивай песни. Хочешь, научу? — И заверещал: «Арлекино, Арлекино…»

Чистяков поморщился.

— У тебя, Слава, молчание лучше получается.

— Точно, как мой директор парка, — удивился Солдатов. — Он меня и в эту чертову командировку втравил, чтоб я на собраниях не возникал, не мутил воду. Тузиков его фамилия, случаем, не родственники?

— Пассивно мы ждать не будем, — сказал Анисимов. — Ого, на завтрак какао?

— Шоколад — харч особый, — Анна Григорьевна раскрошила на тряпочке полплитки шоколада и ссыпала в кипяток. — Просто так, в натуре его есть не следует, от горячего какао больше сытости будет.

— Обжираловка! — фыркнул Солдатов.

— Завтрак королей, — поведал Зозуля. — Алексей Толстой в «Петре Первом» писал, что Карлу XII утром подавали в постель горячий шоколад.

— С жиру бесился, — буркнул Кислов.

— Карл XII был очень худой, — вступился за короля Зозуля.

— Похудел, когда от Полтавы драпал, — добродушно заметил Белухин, помешивая в кастрюле большой деревянной ложкой. — Аж штаны сваливались.