Владимир Высоцкий без мифов и легенд - Виктор Бакин

Примечательным в алма-атинских гастролях было интервью с Высоцким, опубликованное 5 октября в газете «Вечерняя Алма-Ата». Интервью Высоцкий предварил словами: «Ребята, за месяц гастролей по Средней Азии я давал интервью раз пять. Результат нулевой. Ни одной публикации! Так что мне не жалко, давайте пого­ворим, но это дохлый, скажу вам, номер». Однако по «политической недальновидности» редакции интервью было опубликовано.

В этом году Высоцкий планирует еще одну поездку за границу. 24 сентября он заполнил «Заявление-анкету»: «Прошу разрешить мне выезд в Болгарию на 21 день к друзьям. Костадинка Иванова Накова, познакомился в 1967 г. в СССР, в Москве, через болгарского по­эта; работает в Москве в Болгарском представительстве».

«Заключение», разрешающее выезд из СССР в Болгарию на 14 суток, было подписано 15 октября. Однако Высоцкий этим разреше­нием не воспользовался. В страну, где его уже хорошо знали и заоч­но полюбили, он поедет через два года вместе с театром.

«БЕГСТВО МИСТЕРА МАК-КИНЛИ»

В 1973 году режиссер Михаил Швейцер работает над сценари­ем к фильму по повести Леонида Леонова «Бегство мистера Мак-Кинли».

Повесть Леонова — советский философский памфлет на «за­гнивающий» капитализм. Мак-Кинли — банковский клерк, малень­кий человек в безумном мире. Его страшат экономические потря­сения, гибель природы, случаи жестокого насилия, каждодневно совершающиеся в том нехорошем мире. И мир этот холоден, без­жалостен к нему. Некая фирма предлагает желающим за двадцать пять тысяч долларов уснуть на триста, четыреста и даже тысячу лет... и после этого воскреснуть. Услугами этой фирмы и хочет вос­пользоваться затравленный безумным миром Мак-Кинли, предва­рительно воспользовавшись опытом Родиона Раскольников а, что­бы попытаться прибить топориком богатую старушку...

М.Швейцер вводит в фильм нового героя — уличного певца Билла Сиггера: «Он должен был своими балладами, своим явлени­ем в картине вести тот самый большой разговор, который подра­зумевался в этом фильме изложенным на языке улицы. Вот улич­ный певец у нас и появился». Фильм начинается словами уличного певца: «Сейчас вам будет показана забавная история некоего сим­патичного мистера Мак-Кинли, из которой каждый сделает выво­ды по своему разумению. Он не бог, не герой, не звезда, он — как ты, как я — маленький человек». Его песни, его призывы непосредствен­но обращены к зрителю. Баллады для Билла Сиггера Швейцер пред­ложил написать Высоцкому. По мнению Швейцера, «внешняя сти­хия роли совершенно соответствовала и совпадала со стихией бы­тия творчества самого Высоцкого». По сути, режиссер предложил Высоцкому в фильме предстать в совершенно оригинальной ипо­стаси — поэта, то есть самого себя.

Вспоминает жена и соратник М.Швейцера режиссер Софья Милькина: «...Поскольку фильм задумывался на американском ма­териале, то и виделся он нам сделанным в американской манере. А в американском кино очень широко используется прием сквоз­ных баллад, и там есть блестящие их сочинители и исполнители. Мы просмотрели массу материала в фондах и убедились, что сде­лать такое у нас — вещь почти невозможная. Мы не видели ни ав­тора, ни исполнителя. Швейцеру казалось в то время, что нужного нам человека вообще нет. Речь даже шла о приглашении Дина Рида. Мы были в тупике...

И я произнесла фамилию Высоцкого... Позвонила ему и ска­зала: мы хотим дать тебе посмотреть сценарий — прочти, выскажи свое мнение и скажи, не хотелось бы тебе заняться теми балладами, которые там есть. Он сказал: «Давайте». Это было в пятницу.

В следующий четверг он позвонил нам домой и сказал: «Я про­чел сценарий, мне очень нравится, я возьмусь за эту работу. Я бы хо­тел встретиться и поговорить». Я предложила встретиться просто у нас дома. Он сказал: «Хорошо, я приду с гитарой. В воскресенье».

И он пришел в воскресенье... Швейцер думал, что Володя пока будет только спрашивать, и придется отвечать, отвечать... А Воло­дя вдруг и говорит: «Ребята! Я написал уже баллады. Я вам их спою. Понравятся они вам — хорошо, а нет — вы мне скажите, и я буду делать еще. Только я предупреждаю: они длинные. Набирайтесь тер­пения, я буду играть». Он сел на диван, поставил перед собой стул и вытащил стопку листов, исписанных карандашом. Он их даже еще наизусть не помнил!

Он начал было уже петь, но вдруг вскочил и сказал: «Знаете, я всегда страдаю от своей дешевой музыки. Я ровно настолько компо­зитор, насколько мне необходимо спеть мои стихи. Но учтите, что я просто потребую, если вам это понравится, чтобы композитор картины превратил это в музыку, слушайте баллады».

И он спел! Он спел «Балладу о маленьком человеке», «Балладу об оружии», «Балладу о Кокильоне», он спел «Грустную песню» («Кто-то высмотрел плод, что неспел...»), он спел песню хиппи «Вот это да!», — и сказал: «Вот это я написал для себя, я же буду играть это­го вашего Билла Сиггера», — так прямо и сказал, спел «Мистерию хиппи» и спел еще «Песню об уходе в рай». Семь баллад! Почти все! В следующий раз он дописал только «Манекены» и «Песню футболь­ной команды "Медведи"».

Швейцер был совершенно ошеломлен! На этой сценарной бума­ге вдруг вырос такой зеленый, такой сильный, такой могучий рос­ток! Эта бумажная работа дала толчок такому могучему художест­венному взлету. Он немного изменил наше ощущение направления картины: не нужно было стремиться к похожести с американской песней, нужен был свой почерк! И мы его поняли и приняли.

Так что же такое Высоцкий? Что же это за потрясающее моцартианство? Что же это за такая художественная переимчивость, когда из сухой бумажной схемы извлекается истинный ее нерв и с такой легкостью, с таким восторгом (это же чувствуется!) вопло­щается в такую изумительную форму! Ведь баллады о Кокильоне в сценарии не было — это он сам, и грустная песенка — это тоже он сам. И какая гражданственность! Со всем пылом, с каким он напа­дал на наши недостатки, он налетал на американский образ жизни. Как честный художник, для которого не существует границы его гражданского пафоса.

Да! Что еще было потрясающе! Его уважение к чужому творче­ству, которое он принял в руки, — оно восхитительно. Он не упус­тил ни одной строчки подстрочника, ни одного тезиса, он их реа­лизовал все абсолютно! Работа была выполнена с удивительной чет­костью, честностью, добросовестностью. И как это совместилось с яркой, безудержной фантазией, которой баллады просто блещут, — для меня загадка».