Клан Пещерного Медведя - Джин Мари Ауэл

что ей тяжело будет делить очаг с другой женщиной и ее детьми. С тех пор как стало ясно, что Овра никогда не произведет на свет живого и здорового ребенка, Эйла давала ей секретное снадобье Изы. Покровитель Овры не уступал теперь ни одной битвы, и она избавилась от напрасных мук. Эйла не говорила Овре, для чего предназначено снадобье, но та догадалась сама и была признательна целительнице.

Холодным хмурым утром на исходе зимы Эйла осмотрела Убу и поняла, что больше тянуть нельзя.

– Уба, – тихонько окликнула она. Девочка открыла глубоко запавшие глаза, под которыми залегли темные круги. – Тебе надо выпить настой спорыньи, Уба. Он вызовет схватки. Твоего ребенка не спасти. Если ты не избавишься от него прямо сейчас, ты тоже умрешь. Ты молода, Уба, у тебя еще будут дети, – убеждала Эйла.

Уба переводила полный горечи взгляд с Эйлы на Овру.

– Хорошо, – наконец кивнула она. – Ты права – надежды нет. Ребенок умер во мне.

Убе пришлось вынести много бессмысленных страданий. Несмотря на то что она выпила настой спорыньи, схватки начались только спустя некоторое время. Опасаясь, что они могут прекратиться, Эйла не давала роженице снадобий, утоляющих боль. Все женщины клана побывали у очага Ворна, выразили сочувствие Убе, но, зная, что она мучается впустую, они не оставались надолго. Лишь Овра помогала Эйле.

Когда мертвый ребенок появился на свет, Эйла поспешно завернула его в кожаную подстилку.

– Это мальчик, – сообщила она Убе.

– Дай мне взглянуть, – попросила изнуренная роженица.

– Не надо, Уба. Ни к чему растравлять себя. Ты лежи спокойно, отдыхай. Я сама от него избавлюсь. Ты слишком слаба.

Брану Эйла сказала, что Уба слишком обессилела и она сама совершит с мертвым ребенком все, что следует. Обо всем остальном она умолчала. Лишь ей да Овре было известно – Уба родила не одного мальчика, а двух, нераздельно сросшихся вместе. Увидев жалкое и отвратительное создание, отдаленно напоминающее человечка со множеством ручек и ножек, обе женщины с трудом сдержали тошноту.

В отличие от случая с Дарком тут не приходилось сомневаться в увечье. Оставалось только радоваться, что сросшиеся уродцы родились мертвыми и никто не видел их. Эйла знала – на Овру можно положиться. Пусть в клане думают, что Уба родила мертвого, но обычного ребенка, решила она.

Эйла надела теплую накидку, меховую обувь и, утопая в снегу, отошла от пещеры подальше. Оказавшись в лесу, она развернула сверток и оставила его содержимое на виду. Будет лучше, полагала она, если от этого не останется и следа. Повернувшись, Эйла успела краешком глаза уловить легкое движение в зарослях. Запах крови уже привлек хищников.

Глава 28

– Хочешь на ночь остаться с Убой, Дарк? – спросила Эйла.

– Нет! – Малыш решительно затряс головой. – Дарк будет спать с Мамой.

– Ничего, Эйла, пусть идет к тебе. Он и так провел со мной целый день, – сказала Уба. – А что это за странное имя, которым он тебя зовет?

– Не знаю. Просто ему так нравится, – неохотно ответила Эйла, отводя взгляд.

С детства она запомнила, что людям клана дозволяется производить губами звуки лишь в случае необходимости, и теперь чувствовала себя виноватой – она ведь играла с сыном в недозволенную игру. Уба не настаивала, хотя и видела – Эйла что-то недоговаривает.

– Как-то раз мы с Дарком были в лесу и принялись выкрикивать всякие звуки, – помолчав, призналась Эйла. – Эти показались ему подходящими для меня. Знаешь, он может издавать множество самых разных звуков.

– Он в тебя. Мать рассказывала: когда ты была маленькая, ты умела издавать диковинные звуки, особенно пока не научилась говорить. Я сама помню, как ты качала меня на коленях и тихонько мурлыкала.

– Да, но, когда я выросла, я позабыла, что означают все эти созвучия. Мы с Дарком просто играли.

– По-моему, в такой игре ничего плохого нет. Это ведь не мешает ему говорить, как все люди, – заметила Уба. – Что за корни, одна гниль! – добавила она, отбрасывая в сторону почерневший корень. – Угощение на завтрашнем празднестве будет не слишком обильным: сушеное мясо, вяленая рыба да гнилые зерна. Почему только Бран не подождал, пока появится свежая зелень?

– Тут дело не только в желании Брана, – возразила Эйла. – Креб говорит, что сейчас самое подходящее время – первое весеннее полнолуние.

– Любопытно, с чего он взял, что уже наступила весна? – спросила Уба. – Один день не отличишь от другого – дождь с утра до вечера.

– Мне кажется, ему сказали об этом закаты. Много дней подряд он наблюдал за солнцем. Ведь даже во время дождя видно, когда оно садится. А ясными ночами Креб смотрел на луну. Ему открыто многое из того, что нам представляется неразрешимой загадкой.

– Жаль, что Креб не будет больше Мог-уром, – вздохнула Уба.

– Да, очень, – подхватила Эйла. – Он и так целыми днями сидит не двигаясь. Что он станет делать теперь, когда ему не придется справлять ритуалы? Я знала – рано или поздно он объявит Мог-уром Гува. Но все же завтрашнее празднество не принесет мне радости.

– Все это так непривычно. Сколько себя помню, нашим вождем был Бран, а Мог-уром – Креб. Но Ворн говорит – пришло время, когда молодые должны сменить их. Бруд и так долго ждал.

– Наверное, он прав, – кивнула Эйла. – Ворн всегда уважал Бруда.

– Знаешь, Эйла, Ворн очень добр ко мне. Он совсем не бранил меня, когда я потеряла ребенка. Он сказал даже, что попросит Мог-ура своими чарами придать сил его покровителю и тот быстро снова одержит победу, – призналась Уба. – И поверь, Ворн хорошо к тебе относится. Он сам советовал мне попросить у тебя позволения взять Дарка на ночь. Он видит – мне приятно, когда Дарк рядом. По-моему, теперь даже Бруд к тебе переменился, – добавила она неуверенно.

– Да, в последнее время он оставил меня в покое, – ответила Эйла.

Она умолчала о том, что от взгляда Бруда кожа ее покрывается мурашками. Этот взгляд она ощущала даже спиной.

Вечером Креб и Гув долго оставались в прибежище духов. Эйла, перекусив и накормив Дарка, отложила в сторону ужин для Мог-ура, хотя и сомневалась, что, вернувшись, он даст себе труд поесть. Нынешним утром она пробудилась, охваченная неизъяснимым беспокойством, и, по мере того как день клонился к закату, неприятное чувство все усиливалось. У Эйлы сохло во рту, пещера казалась ей тесной и душной. Заставив себя проглотить несколько кусков, она вскочила, бросилась к выходу и застыла там, глядя на низкое серое небо, извергающее потоки дождя на