Собрание сочинений в 12 томах. Том 4. Приключения Тома Сойера. Жизнь на Миссисипи - Марк Твен

Литератор почувствовал руку литератора. Если вы сейчас просмотрите письмо, вы тоже это почувствуете, — это проглядывает в каждой строке.

Священник тут же ушел с растущим подозрением в душе и сейчас же написал другому священнику — в тот город, где Уильяме сидел в тюрьме и стал на путь истины; он просил разъяснений и разрешения человеку, имеющему отношение к литературе (он подразумевал меня), напечатать это письмо и рассказать его историю. Вскоре он получил следующий ответ:

«Преподобному…

Дорогой друг! В подлинности „письма заключенного“ сомневаться но приходится. „Уильямс“, которому оно было адресовано, сидел в тюрьме несколько месяцев, ожидая суда и объявил о своем обращении на путь истины, а преподобный мистер Н. — капеллан тюрьмы — весьма верил в искренность этого обращения, поскольку можно доверять в таком случае.

Письмо это было переслано одной нашей даме — учительнице воскресной школы — самим Уильямсом или, возможно, капелланом тюрьмы. Она была очень огорчена, что письмо получило такую огласку, так как это могло показаться нарушением доверия или оскорбить Уильямса. Что касается опубликования в печати, то дать на это разрешение я не могу; хотя, если будут выпущены имена и названия городов и особенно если письмо будет напечатано за границей, — вы, пожалуй, можете взять на себя ответственность за его опубликование.

Это замечательное письмо, и ни один гений христианского мира, тем более человек, не осененный благодатью божией, написать его не мог. Оно — проявление благодати в сердце человеческом, в падшем, грешном сердце, и тем самым обнаруживает свой источник, укрепляя нашу слабую веру в могущество всевышнего, побеждающего всяческий грех.

„Мистер Браун“ из Сент-Луиса, как кто-то передавал, учился в Хартфорде. Все ли, кого выпускает Хартфордский университет, так же служат своему господу?

P. S. Уильямс все еще в тюрьме отбывает свой срок, — кажется, девять лет. Он был болен, ему угрожала чахотка, но за последнее время я о нем не справлялся. Дама, о которой я упоминал, как будто переписывается с ним и, наверно, заботится о нем».

Это письмо было получено через несколько дней после того, как было написано, и акции мистера Уильямса снова поднялись высоко. Низменное подозрение мистера Уорнера было схоронено в холодной-прехолодной могиле, где ему, казалось, и надлежало быть, Во всяком случае, это подозрение основывалось исключительно на силе внутреннего убеждения, а когда дело доходит до «внутренних убеждений», открывается очень широкий простор и место для споров, — свидетельство тому другое внутреннее убеждение, высказанное автором только что процитированного письма: что «это — замечательное письмо, и ни один гений христианского мира, тем более человек, не осененный благодатью божией, написать его не мог».

Мне было разрешено напечатать эту историю, с тем чтобы не называть людей и городов и послать рассказ за пределы нашей страны. Я выбрал австралийский журнал, так как это достаточно далеко от нас, и принялся работать над моей статейкой. А священники снова пустили в ход слезные насосы, используя письмо вместо поршня.

Между тем брат Пейдж усиленно действовал. Он не поехал в тюрьму, но послал копию знаменитого письма капеллану этого учреждения и, очевидно, вместе с тем задал ему целый ряд вопросов. Ответ пришел на четыре дня позже, чем было получено успокоительное послание другого служителя церкви; и раньше, чем я дописал статью, ответ попал ко мне в руки. Письмо сейчас лежит передо мной, и я привожу его здесь. Оно тоже исполнено «внутреннего убеждения» самого внушительного свойства.

«Тюрьма штата. Канцелярия капеллана. 11 июля 1873 года.

Уважаемый брат Пейдж, при сем прилагаю письмо, любезно присланное вами. Боюсь, что подлинность его установить не удастся. Оно якобы адресовано одному из наших заключенных. Подобных писем ни один наш заключенный не получал. Все получаемые письма тщательно прочитываются тюремными властями, прежде чем попасть в руки заключенных, и такое письмо не было бы оставлено без внимания. Кроме того, Чарльз Уильяме — не благочестивый христианин, а распущенный и хитрый блудный сын, хотя его отец — служитель господа. Его имя вымышлено. Рад был с вами познакомиться. Я готовлю лекции о жизни, наблюдаемой через тюремные решетки, и хотел бы прочесть ее в вашей местности».

Так окончилась эта маленькая драма. Моя бедная статья полетела в огонь; несмотря на то, что теперь материал был несравненно обширнее и богаче, чем раньше, вокруг меня было много людей разных толков, которые, хотя и жаждали гласности раньше, теперь единодушно хотели замять это запутанное дело, принявшее другой оборот. Они говорили: «Подождите, рана еще слишком свежа». Все копни знаменитого письма, кроме моей, внезапно исчезли; и с тех пор прежняя унылая засуха наступила в церквах. В общем весь город некоторое время широко ухмылялся, но были дома, в которых никто не смеялся и где было опасно упоминать о письме бывшего заключенного.

Несколько слов в пояснение. Джек Хант, которому приписано авторство письма, — лицо вымышленное. Грабитель Уильяме — гарвардский студент, сын священника — написал это письмо сам себе; тайком отдал вынести это письмо из тюрьмы и передать дамам, которые подбодряли его во время его обращения; он знал, что таким путем добьется двух вещей: во-первых, в подлинности письма никто не будет сомневаться и никто ее не будет проверять, а во-вторых, самая соль письма будет замечена и даст ценнейшие результаты, а именно — заставит хлопотать об освобождении мистера Уильямса из тюрьмы.

Эта «соль» так остроумно, так незаметно вкраплена в конце письма, без всякого нажима и подчеркивания, что равнодушный читатель никогда бы даже не заподозрил, что в ней вся суть, вся цель письма, даже если бы он ее и заметил. Вот эта «соль»:

«…надеюсь теплая погода вашим легким на пользу, я боялся когда у вас кров шла горлом што вы помрете. Кланяйтесь…» и т. д.

Вот и все — одно напоминание, никакого подчеркивания. И все же эта фраза предназначалась для взора, который сразу отметил бы ее; она должна была растрогать доброе сердце и заставить попытаться освободить бедного исправившегося, раскаявшегося узника, захваченного цепкими когтями чахотки.

Когда мне в первый раз прочли это письмо, девять лет тему назад, я почувствовал, что ничего лучшего я не встречал. И оно так тепло настроило меня по отношению к мистеру Брауну из Сент-Луиса, что я сказал: если суждено мне еще попасть в этот город, я отыщу этого превосходного человека и поцелую край его одежды, если она новая. Вот я и посетил Сент-Луис, но я не искал мистера Брауна, потому что — увы! — благодетель Браун, как и Джек Хант, не существовал в действительности, а был только измышлением этого талантливого мерзавца Уильямса — грабителя, гарвардского студента, сына священника.