Драмы Стихотворения - Фридрих Шиллер

1797

Перчатка

Перевод В. Жуковского

[299]

Перед своим зверинцем,С баронами, с наследным принцем,Король Франциск сидел;С высокого балкона он гляделНа поприще, сраженья ожидая;За королем, обворожаяЦветущей прелестию взгляд,Придворных дам являлся пышный ряд.

Король дал знак рукою —Со стуком растворилась дверь:И грозный зверь С огромной головою,Косматый левВыходит,Кругом глаза угрюмо водит;И вот, все оглядев,Наморщил лоб с осанкой горделивой,Пошевелил густою гривой,И потянулся, и зевнул,И лег. Король опять рукой махнул —Затвор железной двери грянул,И смелый тигр из-за решетки прянул;Но видит льва, робеет и ревет,Себя хвостом по ребрам бьет,И крадется, косяся взглядом,И лижет морду языком.И, обошедши льва кругом,Рычит и с ним ложится рядом.И в третий раз король махнул рукой —Два барса дружною четойВ один прыжок над тигром очутились;Но он удар им тяжкой лапой дал,А лев с рыканьем встал…Они смирились,Оскалив зубы, отошли,И зарычали, и легли.

И гости ждут, чтоб битва началася.Вдруг женская с балкона сорваласяПерчатка… все глядят за ней…Она упала меж зверей.Тогда на рыцаря Делоржа с лицемернойИ колкою улыбкою глядитЕго красавица и говорит;«Когда меня, мой рыцарь верной,Ты любишь так, как говоришь,Ты мне перчатку возвратишь».

Делорж, не отвечав ни слова,К зверям идет,Перчатку смело он беретИ возвращается к собранью снова.У рыцарей и дам при дерзости такойОт страха сердце помутилось;А витязь молодой,Как будто ничего с ним не случилось,Спокойно всходит на балкон;Рукоплесканьем встречен он;Его приветствуют красавицыны взгляды…Но, холодно приняв привет ее очей,В лицо перчатку ейОн бросил и сказал; «Не требую награды».

1797

Поликратов перстень

Перевод В. Жуковского

[300]

На кровле он стоял высокоИ на Самос богатый окоС весельем гордым преклонял.«Сколь щедро взыскан я богами!Сколь счастлив я между царями!» —Царю Египта он сказал.

«Тебе благоприятны боги;Они к твоим врагам лишь строгиИ всех их предали тебе;Но жив один, опасный мститель;Пока он дышит… победитель,Не доверяй своей судьбе».

Еще не кончил он ответа,Как из союзного МилетаЯвился присланный гонец:«Победой ты украшен новой;Да обовьет опять лавровыйГлаву властителя венец;

Твой враг постигнут строгой местью;Меня послал к вам с этой вестьюНаш полководец Полидор».Рука гонца сосуд держала;В сосуде голова лежала;Врага узнал в ней царский взор.

И гость воскликнул с содроганьем:«Страшись! Судьба очарованьемТебя к погибели влечет.Неверные морские волныОбломков корабельных полны;Еще не в пристани твой флот».

Еще слова его звучали…А клики брег уж оглашали,Народ на пристани кипел;И в пристань, царь морей крылатый,Дарами дальних стран богатый,Флот торжествующий влетел.

И гость, увидя то, бледнеет.«Тебе Фортуна благодеет…Но ты не верь, здесь хитрый ков,Здесь тайная погибель скрыта:Разбойники морские КритаОт здешних близко берегов».

И только выронил он слово,Гонец вбегает с вестью новой:«Победа, царь! Судьбе хвала!Мы торжествуем над врагами:Флот Критский истреблен богами:Его их буря пожрала».

Испуган гость нежданной вестью…«Ты счастлив; но Судьбины лестьюТакое счастье мнится мне:Здесь вечны блага не бывали,И никогда нам без печалиНе доставалися оне.

И мне все в жизни улыбалось;Неизменяемо, казалось,Я Силой вышней был храним;Все блага прочил я для сына…Его, его взяла Судьбина;Я долг мой сыном заплатил.

Чтоб верной избежать напасти,Моли невидимые ВластиПодлить печали в твой фиал.Судьба и в милостях мздоимец:Какой, какой ее любимецСвой век не бедственно кончал?

Когда ж в несчастье Рок откажет,Исполни то, что друг твой скажет:Ты призови несчастье сам.Твои сокровища несметны:Из них скорей, как дар заветный,Отдай любимое богам».

Он гостю внемлет с содроганьем;«Моим избранным достояньемДоныне этот перстень был;Но я готов Властям незримымДобром пожертвовать любимым!»И перстень в море он пустил.

Наутро, только луч денницыОзолотил верхи столицы,К царю является рыбарь:«Я рыбу, пойманную мною,Чудовище величиною,Тебе принес в подарок, царь!»

Царь изъявил благоволенье…Вдруг царский повар в исступленьеС нежданной вестию бежит:«Найден твой перстень драгоценный,Огромной рыбой поглощенный,Он в ней ножом моим открыт».

Тут гость, как пораженный громом,Сказал: «Беда над этим домом!Нельзя мне другом быть твоим;На смерть ты обречен Судьбою:Бегу, чтоб здесь не пасть с тобою…»Сказал и разлучился с ним.

1797

Надовесская похоронная песня

Перевод М. Михайлова

[301]

Посмотрите! — вот, посаженНа плетеный одр,Как живой сидит он, важен,Величав и бодр.

Но уж тело недвижимо,Бездыханна грудь…В трубке жертвенного дымаЕй уж не раздуть.

Очи, где ваш взор орлиный?Не вглядитесь выПо долине в след звериныйНа росе травы.

Ты не встанешь, легконогий!Не направишь бег,Как олень ветвисторогий,Через горный снег.

Не согнешь, как прежде, смелоСвой упругий лук…Посмотрите! отлетелаЖизнь из сильных рук.

Мир душе его свободной! —Там, где нет снегов,Там, где маис самородныйЗреет средь лугов…

Где в кустах щебечут птицы,Полон дичи бор,Где гуляют вереницыРыб по дну озер.

Уходя на пир с духами,Нас оставил он,Чтобы здесь, воспетый нами,Был похоронен.

Труп над вырытой могилойПлачем огласим!Все, что было другу мило,Мы положим с ним:

В головах — облитый свежейКровью томагок;Сбоку — окорок медвежий:Путь его далек!

С ним и нож! Над вражьим трупомОн не раз сверкал,Как, бывало, кожу с чубомС черепа сдирал.

Алой краски в руки вложим,Чтоб, натершись ей,Он явился краснокожимИ в страну теней.

1797

Ивиковы журавли

Перевод Н. Заболоцкого

[302]

К Коринфу, где во время оноСправляли праздник Посейдона,На состязание певцовШел кроткий Ивик, друг богов.Владея даром песнопенья,Оставив Регий вдалеке,Он шел, исполнен вдохновенья,С дорожным посохом в руке.

Уже его пленяет взорыАкрокоринф, венчая горы,И в Посейдонов лес густойОн входит с трепетной душой.Здесь всюду сумрак молчаливый,Лишь в небе стая журавлейВослед певцу на юг счастливыйСтаницей тянется своей.

«О птицы, будьте мне друзьями!Делил я путь далекий с вами,Был добрым знамением данМне ваш летучий караван.Теперь равны мы на чужбине, —Явившись издали сюда,Мы о приюте молим ныне,Чтоб не постигла нас беда!»

И бодрым шагом в глубь дубравыСпешит певец, достойный славы,Но, притаившиеся тут,Его убийцы стерегут.Он борется, но два злодеяРазят его со всех сторон:Искусно лирою владея,Был неискусен в битве он.

К богам и к людям он взывает,Но стон его не достигаетУшей спасителя: в глушиНе отыскать живой души.«И так погибну я, сраженный,И навсегда останусь нем,Ничьей рукой, не отомщенныйИ не оплаканный никем!»

И пал он ниц, и пред кончинойУслышал ропот журавлиныйИ громкий крик, и трепет крылВ далеком небе различил.«Лишь вы меня, родные птицы,В чужом не бросили краю!Откройте ж людям, кто убийцы,Услышьте жалобу мою!»

И труп был найден обнаженный,И лик страдальца, искаженныйПечатью ужаса и мук,Узнал в Коринфе старый друг.«О, как безгласным и суровымТебя мне встретить тяжело!Не я ли мнил венком сосновымВенчать любимое чело?»

Молва про злое это делоМгновенно праздник облетела,И поразились все сердцаУжасной гибели певца.И люди кинулись к пританам[303],Немедля требуя от нихНад песнопевцем бездыханнымКазнить преступников самих.

Но где они? В толпе несметнойКто след укажет незаметный?Среди собравшихся людейГде укрывается злодей?И кто он, этот враг опасный, —Завистник злой иль жадный тать?Один лишь Гелиос[304] прекрасныйОб этом может рассказать.

Быть может, наглыми шагамиТеперь идет он меж рядамиИ, не взирая на народ,Преступных дел вкушает плод.Быть может, на пороге храмаОн здесь упорно лжет богамИли с толпой людей упрямоСпешит к театру, бросив храм.

Треща подпорами строенья,Перед началом представленья,Скамья к скамье, над рядом ряд,В театре эллины сидят.Глухо шумящие, как волны,От гула множества людей,Вплоть до небес, движенья полны,Изгибы тянутся скамей.

Кто здесь сочтет мужей Фокиды,Прибрежных жителей Авлиды,Гостей из Спарты, из Афин?Они явились из долин,Они спустились с гор окрестных,Приплыли с дальних острововИ внемлют хору неизвестных,Непостижимых голосов.

Вот перед ними тесным кругом,Из подземелья друг за другом,Чтоб древний выполнить обряд,Выходит теней длинный ряд.Земные жены так не ходят,Не здесь родные их края,Их очертания уводятЗа грань земного бытия.

Их руки тонкие трепещут,Мрачно-багровым жаром плещутИх факелы, и бледен видИх обескровленных ланит.И, привиденьям безобидны,Вокруг чела их, средь кудрейКлубятся змеи и ехидныВ свирепой алчности своей.

И гимн торжественно согласныйЗвучит мелодией ужаснойИ сети пагубных тенетВкруг злодеяния плетет.Смущая дух, волнуя разум,Эриний[305] слышится напев,И в страхе зрители, и разомСмолкают лиры, онемев.

«Хвала тому, кто чист душою,Вины не знает за собою!Без опасений и заботДорогой жизни он идет.Но горе тем, кто злое делоТворит украдкой тут и там!Исчадья ночи, мчимся смелоМы вслед за ними по пятам.

Куда б ни бросились убийцы, —Быстрокрылатые, как птицы,Мы их, когда настанет срок,Петлей аркана валим с ног.Не слыша горестных молений,Мы гоним грешников в Аид[306]И даже в темном царстве тенейХватаем тех, кто не добит».

И так, зловещим хороводом,Они поют перед народом,И, чуя близость божества,Народ вникает в их слова.И тишина вокруг ложится,И в этой мертвой тишинеСмолкает теней вереницаИ исчезает в глубине.

Еще меж правдой и обманомБлуждает мысль в сомненье странном,Но сердце ужасом полно,Незримой властью смущено,Ясна лишь сердцу человека,Но скрытая при свете дня,Клубок судьбы она от векаПлетет, преступников казня.

И вдруг услышали все гости,Как кто-то вскрикнул на помосте:«Взгляни на небо, Тимофей,Накликал Ивик журавлей!»И небо вдруг покрылось мглою,И над театром, сквозь туман,Промчался низко над землеюПернатых грозный караван.

«Что? Ивик, он сказал?» И сноваАмфитеатр гудит сурово,И, поднимаясь, весь народИз уст в уста передает:«Наш бедный Ивик, брат невинный,Кого убил презренный тать!При виде стаи журавлинойЧто этот гость хотел сказать?»

И вдруг, как молния средь гула,В сердцах догадка промелькнула,И в ужасе народ твердит:«Свершилось мщенье Эвменид!Убийца кроткого поэтаСебя нам выдал самого!К суду того, что молвил это,И с ним — приспешника его!»

И так всего одно лишь словоУбийцу уличило злого,И два злодея, смущены,Не отрекались от вины,И тут же, схваченные вместеИ усмиренные с трудом,Добыча праведная мести, —Они предстали пред судом.

1797