Хроники Сиалы: Крадущийся в тени. Джанга с тенями. Вьюга теней - Алексей Пехов

Спрятаться мне на его пути негде — свет от фонаря захватывает коридор во всю ширину, и как бы я ни жался к стенам, все равно меня сможет заметить даже слепой крот.

Напротив двери, с которой сейчас возился старик, была дверь, ведущая в другую камеру.

Вот именно что была.

Теперь на ее месте зиял угольно-черный проем, ведущий в открытую, а следовательно, пустую камеру. Дверь с сорванными петлями, приличными вмятинами на стальном теле и покореженной решеткой на окне лежала на полу.

Не знаю, кого держали в камере, но, увидев, что узник смог сотворить с преградой, я не позавидовал стражам тюрьмы, когда это существо вырвалось на свободу.

Да-да, именно существо!

Ни один нормальный человек не способен оставить на пятидюймовых стальных листах такие вмятины (если только он в течение трехсот лет без остановки не стучал в нее своей дубовой башкой).

Старик наконец нашел ключ, поднял с земли фонарь, осмотрел находку при более ярком свете, удовлетворенно цокнул языком и начал возиться с дверью. Я проскользнул в двух шагах от него и нырнул в темноту камеры.

Старик перестал ворочать ключом в замке и резко втянул носом воздух, словно был охотничьей собакой, почувствовавшей лиса. Но мне было не до странностей дедули. Я чуть было не выскочил обратно в коридор, потому как вонь в пустующей камере заставляла предположить, что в ней без перерыва в течение десяти лет блевала армия гномов.

Я закрыл нос рукавом куртки и постарался дышать ртом. Получалось это с трудом, потому как запах был таким, что у меня начали слезиться глаза. Все время, пока я стоически пытался бороться с вонью, старик неподвижной статуей стоял возле отпираемой двери.

Наконец надсмотрщик еще раз втянул носом воздух, потряс головой, как будто прогонял невесть каким образом свалившееся на него наваждение. Как же, папаша, как же! Меня сквозь такую вонь ты не почуешь! Даже если у тебя нюх имперской собаки!

Старик вновь занялся сражением с упрямым замком. Я тем временем старался сохранить остатки завтрака в желудке. Вели только смогу выбраться из подземелья, то выброшу пропахшую одежду, а сам на месяц залезу в горячую ванну.

Замок наконец поддался, лязгнул, и дед торжествующе хохотнул. Ржавые, не смазанные петли завизжали. Старикан поднял миску и, освещая путь фонарем, вошел в камеру.

До моих ушей донеслось слабое звяканье цепи.

— Проснулись? — Голос у старика оказался хриплым. — Оголодали небось за три дня-то?

Ответом была тишина. Лишь цепь еще раз звякнула, как будто узник пошевелился.

— А! Гордые! — хохотнул дед. — Ну-ну! Вот вам вода. Хлеб, простите, забыл в караулке. Но вы не волнуйтесь, красавицы. Я вам в следующую ходку обязательно захвачу. Денька через два.

Он зло рассмеялся.

Я выглянул из своего укрытия, надеясь рассмотреть, что творится в камере напротив, но увидел лишь приглушенный свет от фонаря и стариковскую спину.

— Ну, я пошел, приятно оставаться. А водичку ты пей, она, конечно, не павлины в грибах и не клубника со сливками, но тоже вкусная!

Дед вышел из камеры, и дверь, заскрипев, начала закрываться.

— Постой! — Один из узников оказался женщиной. Голос звонкий, привыкший повелевать.

— Ишь ты! — удивился дед, остановившись. — Заговорила. Чего тебе?

— Сними цепь!

— А больше ты ничего не хочешь?

— Сделай, как я сказала, и получишь тысячу золотых.

— Не унижайся перед ним, Лета! — резко произнесла вторая женщина.

— Тысячу? Ого! Много, — крякнул старик, и дверь камеры снова заскрипела.

— Пять тысяч! — В голосе Леты послышались нотки отчаяния.

Дверь продолжала закрываться.

— Десять! Десять тысяч!

Дверь с грохотом захлопнулась, и я вздрогнул. Казалось, что с этим грохотом само небо рухнуло на землю. Зазвенела связка ключей, и я отошел от стены, из-за которой выглядывал все это время, в глубь камеры, подальше от света.

К тому же с нового места я мог увидеть лицо старика. Я просто должен был увидеть лицо человека, который вот так просто и обыденно отказался от десяти тысяч золотом!

Ключ сухо звякнул в замке, и старикан повесил связку на пояс и повернулся в мою сторону. Я испугался.

Сильно.

В последний раз я был так напуган в ту ночь, когда залез в Закрытую территорию и встретился с очаровательным и голодным хохотуном-плакальщиком.

У старика была желто-пергаментная кожа, острый прямой нос, синие бескровные губы, грязная нечесаная борода и глаза…

Именно они напугали меня до дрожи в коленках. У старого хрыча были холодные, агатовые глаза, в которых не наблюдалось никаких признаков зрачков или радужки. Разве можно назвать темные провалы тьмы и мрака глазами?

Они были мертвее камня, холоднее льда, безучастнее вечности.

Такого попросту не должно да и не могло существовать в нашем мире.

Не выдержав взгляда, я отшатнулся.

По всем вселенским законам свинства под ноги попалась какая-то дрянь. Не надо быть гением, чтобы догадаться, что эта дрянь оглушительно звякнула. Мне показалось, что звук разнесся по всей Сиале.

Старик, как и следовало ожидать, тут же застыл на месте и уставился мертвой чернотой глаз туда, где я прятался.

Я не нашел ничего лучшего, как вообразить себя бездушным бревном или камнем. Говоря простым языком, я старался не только не шевелиться, но и не дышать.

Дед потянул носом воздух, и я вознес молитву Саготу, чтобы меня не учуяли. Надсмотрщик с черными озерами мрака вместо глаз пугал меня до мокрых подштанников.

Старик переложил фонарь из правой руки в левую и вооружился. Больше всего эта штука была похожа… На что может быть похожа большая берцовая кость человека, к тому же заостренная? Только на заостренную кость и ни на что больше.

В свете фонаря она казалась желтой, и лишь острый край обломка, так напоминающий по форме наконечник копья, был грязно-ржавого цвета — цвета засохшей крови. Старик оскалился, во рту мелькнули желтые пеньки гнилых зубов, а затем покрепче перехватил странное оружие и, подняв фонарь, двинулся в мою сторону.

Не верьте тем, кто говорит, что в последние оставшиеся секунды перед смертью человек видит всю свою прошедшую жизнь, которая табуном доралисских лошадок проносится перед его глазами.

Врут. Откровенно, нагло и безбожно врут.

Никаких видений у себя я в эти секунды не заметил. Да и о видениях ли речь, если ты перепуган до дрожи в коленях? Страшный дед решил меня прикончить — в этом не было никаких сомнений.

То ли бог всех воров услышал мою молитву, то ли запах, к которому я почти смог привыкнуть, ударил по чувствительному носу надсмотрщика, но он остановился в трех шагах от моего убежища.