Время дракона - Светлана Сергеевна Лыжина

И всё же Влад не мог избавиться от чувства, что раньше уже пережил все те события, которые переживал сейчас, и что крестоносцы под Варной проиграют. Наверное, причина опять заключалась в отцовых рассказах. Княжичу вспомнилась давняя отцовская фраза: "Султан взял меня с собой в поход, поэтому я видел битву, и видел, как султан победил". Правда, в тот раз это был совсем другой султан и бился он с румынским войском, которым предводительствовал отцов старший брат, павший в той битве. "Хорошо, что под Варной турки бьются не с румынами, - сказал себе княжич, и вдруг ему стало страшно уже за себя. - А что, если отец получит приказ от султана, но не захочет его выполнить и не ударит в бок крестоносной армии?"

К счастью, обращать меч против христиан отцу Влада так и не пришлось. Крестоносцы проиграли и без этого. В шатёр к султану принесли на серебряном блюде отрубленную голову молодого венгерского короля. Влад помнил, как Янош Гуньяди потешался над этим королём во время застолья в своём родовом замке и называл шалопаем.

Княжич никогда не видел этого короля, но вот теперь увидел его голову, перепачканную в крови и грязи. Отрок знал, что тому королю едва-едва исполнилось двадцать лет, и потому удивился, как смерть может менять человека - после отсечения головы юношеские черты увяли, из-за чего мёртвое лицо казалось намного старше, а грязные тёмные волосы как будто посерели, как это случается у пожилых людей.

Султан поднял голову за волосы и внимательно посмотрел на поверженного врага, будто хотел поймать взгляд его мёртвых глаз, которые никто не удосужился закрыть. Судя по всему, турецкому правителю удалось увидеть то, что хотелось, потому что он заулыбался, а затем засмеялся.

Положив голову на место, султан сделал знак, и его правую руку, только что державшую грязные окровавленные волосы, обтёрли куском белой ткани, смоченным в розовой воде. Затем султан сделал ещё один знак, и слуги сняли со своего повелителя верхний халат, чёрный, как и всё султанское одеяние, поменяв на другой - ярко-зелёный, отороченный собольим мехом, праздничный.

- Аллах снова милостив ко мне! - воскликнул султан, с удовольствием оглядев новый халат на своих плечах, а затем взял чашу-пиалу, всё так же стоявшую рядом, и осушил её до дна.

Все вельможи в шатре принялись поздравлять султана и говорить ему витиеватые славословия, которых Влад почти не понимал, да и не стремился понять. Он, уже оттеснённый множеством сановников от того места, где сидел султан, будто остался в одиночестве и теперь испытывал полное опустошение - не мог ни грустить, ни радоваться. Княжичу хотелось одного - домой, домой, в Тырговиште. Однако домой было нельзя.

Влад даже не мог выйти из шатра, не получив на то дозволения, поэтому просто опустился на ковёр, а затем закрыл уши ладонями и крепко зажмурил глаза. Отрок не хотел слышать турецких голосов и видеть эту чужую обстановку, а стремился воскресить в памяти что-нибудь родное.

Однако запах восточных благовоний, непрерывно подсыпаемых в мангал, настойчиво проникал в ноздри, и от него никак не возможно было отделаться. А ещё княжич вдруг обнаружил, что сидит на полу совсем по-турецки - ноги сами собой сложились в турецкий крендель, уже ставший привычным. Княжич горько усмехнулся, потому что понял - он стремился перенестись домой хотя бы в мыслях, но даже в мыслях Турция не отпускала.

И тут Влад почувствовал, как учитель настойчиво трясёт его за плечо.

- Встань, встань, - обеспокоено повторял наставник.

А затем раздался голос султана:

- Эй, барашек! Где ты?

Княжич поспешно поднялся и протиснулся сквозь толпу сановников, окружавших султана. Только тогда отрок увидел, что в шатре появился особый гость.

У входа в шатёр стоял отец Влада, облачённый по-боевому, и чуть сгибался в почтительном поклоне. Княжич обрадовался, видя, что отцовская кольчуга не несёт на себе следов битвы. Тогда-то отрок и понял, что родитель к счастью для себя не получил от султана опасный приказ, и что турки под Варной обошлись своими силами.

Шлема на отцовской голове не было, а ножны от меча, болтавшиеся на поясе, были пусты. Очевидно, родитель оставил шлем и меч перед тем, как войти к турецкому правителю. "Так полагается делать всем христианам, и отцу следует принимать это, как должное", - сказал себе Влад, однако тут же вспомнил, кто изображён на отцовском мече и подумал, что отцу не вполне уютно - с отцом сейчас был только золотой змей, изображённый на подвеске, а серебристый змей остался за пределами шатра.

Поймав взгляд сына, родитель весело улыбнулся, однако турецкий правитель, не дав отцу и сыну перекинуться даже парой слов, несколько раз взмахнул левой рукой:

- Иди сюда ко мне, мой барашек. Ближе. Ближе.

Влад вынужденно направился в сторону султана, тем самым отдаляясь от отца, а султан всё повторял:

- Иди, иди.

Владу, как и всякому христианину, запрещалось подходить к султану так близко, но турецкий правитель, опьянённый вином и победой, наверное, забыл об этом:

- Твой отец явился поздравить меня, - усмехнулся султан и, потянув княжича за одежду, заставил сесть рядом с собой, а затем запустил руку ему в волосы и взъерошил их.

Княжич совсем недавно видел, как султан той же самой рукой держал за волосы голову мёртвого венгерского короля, и поэтому Владу ласковый жест султана показался не лаской, а скорее напоминанием, что голова "барашка" всегда может отделиться от тела.

- Твой отец говорит, что явился поздравить меня, - повторил турецкий правитель. - Как ты думаешь, мой барашек, это единственное, что привело его сюда?

- Думаю, нет, великий султан, - ответил Влад по-турецки. - Я думаю, что мой отец хочет ещё и повидаться с сыновьями. Разве это плохо, что он решил совместить два дела?

- Нет, совсем не плохо, - засмеялся султан. - Мне нравится, как ты говоришь, мой барашек. Говоришь честно. Ничего от меня не скрывая. Ты совсем, как твой отец. Он говорил со мной так же, когда жил у меня.

Произнеся это, турецкий правитель обратился к румынскому князю:

- Слышал? Твой сын напоминает мне тебя. Он очень мне нравится.

Отец Влада поклонился и произнёс по-турецки:

- Я рад слышать это, мой повелитель.

- Жаль, что однажды ты сбежал от