Чагинск. Книга 1 - Эдуард Николаевич Веркин

Я промолчал.

— Надо думать, — улыбнулся Светлов. — Надо много думать… Безусловно, у меня много врагов, но все-таки… А вы куда-то торопитесь? — Светлов указал на чемодан.

— Нет, я… Гуляю. Хотел купить… сапоги.

— Так, может, тогда позавтракаем? — предложил Светлов. — А то я завтракал кофе с табаком, а в нашем возрасте пора и о здоровье думать… Вот вы явно о здоровье не думаете, еще не ели, а уже в бега…

Я позорно покраснел.

— Так позавтракаем?

— В «Растебяку»? — уточнил я.

— В доручасток, не люблю эклектики. По пути, кстати, поговорим. Нам надо кое-что обсудить…

Светлова слишком много, почти как Федора. Человек его уровня не должен работать в поле, он должен управлять из офиса. Где там у них офис, на улице Никольской-Стремянной? Вот оттуда и управлять. По спутниковой связи. А он сидит здесь. Зачем он здесь? Нет, я понимаю, когда врио приезжал, Светлову приходилось присутствовать…

Хотя еще посмотреть, кто к кому приезжал.

Ладно.

Я закинул чемодан в багажник пикапа, сам забрался на пассажирское. Светлов за руль. Поехали по Советской. Светлов не спешил с разговором, мне показалось, что настраивался.

Начал издалека:

— Знаете, я НЭКСТРАН создавал с самого начала…

Светлов сбросил скорость, поехали медленно.

— Мы начинали с небольшой фирмы, разрабатывали промышленные автоматы. Сами понимаете, путь немаленький. Я привык, я насмотрелся… И насморкался. Но здесь… — Светлов указал пальцем в сторону почты. — Ощущение, что местные принимают меня за кого-то другого… Сначала я относился к этому с юмором, но сейчас… Мне кажется, я несколько утрачиваю связь с реальностью… У вас нет такого ощущения?

— Я тут уже бывал, — признался я. — Здесь жила моя бабушка.

В глазах у Светлова промелькнуло сочувствие.

— Значит, Виктор, вы должны понимать их лучше. Механошин…

Светлов задумался.

— Механошин — типичный местный, — сказал я. — Чагинец. И ведет себя как типичный чагинец.

— По-моему, он перегибает с…

Светлов попытался объехать выбоину в асфальте, но неловко влетел в еще более глубокую яму. Выругался.

— Они лобзают вас чересчур самозабвенно, — закончил я.

— Можно и так сказать… Все-таки мера…

Светлов стал вглядываться в дорогу пристальнее.

— С мерой здесь сложности…

— Это неудивительно, вы для них бог, — сказал я. — Во всяком случае, небожитель. Титан. Гулливер. Они вас боятся и хотят… хотят, чтобы вы любили их и повергли в прах ненавистный Блефуску.

— Блефуску?

— В расширительном смысле, — пояснил я. — Наладили городское и сельское хозяйство, научили жить. Внедрили яровизацию и громоотводы.

— Громоотводы?

— Угу.

Светлов болезненно улыбнулся.

— Мифологическое мышление, — пояснил я. — Заветы отцов, этому невозможно сопротивляться. Здесь тысячу лет верили в шушуна, за два дня это не вытравить.

— В шушуна? — поморщился Светлов. — Это…

— Вроде лешего. Леший, ягморт, черный мужик, красноглазый, сасквоч, шушун, тот, кто смотрит из чащи, йети. Лесной дед. А отношения с лесным дедом строятся по простой, но эффективной схеме — вы ему рыбки, он вам прибытки. Вы же, Алексей Степанович, сами говорили про нерпичий жир и мудацкие алтари. Печень маркшейдера никогда не остынет…

— Печень маркшейдера? — растерянно переспросил Светлов. — Наверное, я был слишком пьян. Знаете, я, если выпью, склонен к занимательным парадоксам…

А потом, я не подозревал, что все это… настолько… близко.

Блистательно близко.

— Ближе, чем нам всем кажется. Практически в шаговой доступности.

Я тоже склонен к парадоксам. Особенно если не выпью. Светлов, похоже, расстроился. Или сделал вид. Почему его так много? За сегодняшнее утро я придумал два романа, истощил мозг, хорошо бы холодного пива, к чему беседы.

— Если исходить из этого предположения… Я для местных… Шушун?

— Скорее Гулливер. Поверьте, Алексей Степанович, они в этих вопросах разбираются гораздо тоньше. Помните клуб? Сцену?

Светлов попытался вспомнить.

— У них там на сцене лежит фанерный Гулливер. И он не просто лежит, это как бы месседж.

— Кому? Мне?

— Вам в том числе. Примите наш хлеб, нашу землю, воду и кровь, придите и володейте, мы устали от тьмы и безначалия, Гулливер, восстань и веди нас в свой блистающий Энцелад.

Светлов поперхнулся. А нечего покупать «Чагинский вестник». А я ничего.

— Гулливер… он же вроде… тоже летал… — заметил Светлов. — На остров Лапуту?

— Это одно и то же, только иносказательно.

Пива. В столовой доручастка подают. Возьму литр в прозрачной стеклянной кружке и выпью сразу, в один подход, и фанерный Гулливер помашет мне дружеской рукой с летающего острова.

— Так что вас, собственно, беспокоит? — спросил я.

— Как сказать… — Светлов свернул на Рабочую. — Я не могу это адекватно сформулировать…

Доручасток направо.

— Прокатимся немного, — пояснил Светлов. — Надо проветриться, голова не своя…

— Это радон, — сказал я.

Светлов не стал возражать.

Мы пробрались через Рабочую, мимо сгнившего здания легендарной шишкодробильни, мимо горы почерневших вылущенных шишек, через которую пробивалась новая сосновая поросль, мимо дороги на Кирпичный. Однажды я отправился на Кирпичный за серой глиной с утра, чтобы вернуться домой к семи. Дорога была усыпана лимонницами. Они сидели на сырых колеях проселочной дороги, не шевелились — наверное, десятки тысяч. Я не смог по ним идти, шагал рядом… Мимо дороги на Кирпичный, выехали на асфальт и направились к переезду. Светлов слегка разогнался, машину покидывало. Почему у него нет водителя?

Почему он сам за рулем? Я мало думал про Светлова, а он интереснейший персонаж.

— Сегодня произошла необычно странная вещь, — сказал Светлов. — Я вроде не обратил спросонья внимания, но теперь… Одним словом, сегодня утром Механошин подарил мне чучело волка.

— Механошин? — спросил я.

— Да, представьте. Приехал в семь, глупо смеялся, привез волка. Чучело, правда.

— Зачем?

— Не знаю. Я его спросил, он нес невероятную чушь. Что это традиция, что раньше почетным гостям дарили волчью шубу или волчью шапку, а теперь якобы времена поменялись и возникла мода дарить чучела…

— А вы что?

— А что следовало делать? Механошин был весьма взволнован. Я был уверен, что он расплачется…

— Оттого, что вы не примете волка?

— Да… Я же говорю, случай престранный…

Проехали мимо переезда, Светлов повернул к Новому мосту; справа зеленел зацветшей водой песчаный карьер, слева тянулась ЛЭП, под ней росла земляника, а в осоте возле карьера водился Дуремар, я видел его несколько раз. Даже Федька и тот Дуремара видел. Сейчас я думаю, что это был натуральный Дуремар, мужик, промышлявший добычей пиявок, в чагинской аптеке всегда имелись свежие и бодрые пиявки, наверняка поставлял их именно он.

— Вы считаете, это символический жест? — спросил Светлов.

— Ну… в чем-то да. Волк однозначный символ. А вам подарили чучело… То есть вы как бы…

Бред. Чучельник Сарычев в Чагинске не последний человек, его влияние сложно отрицать,