Золото червонных полей - Леонид Т

— Я надеюсь, что больше ты к этим людям не пойдёшь, — внезапно проговорил супруг.

— А к каким мне людям ещё идти, Саш? Конечно, я испугалась не на шутку сегодня, но ничего же страшного не случилось всё-таки.

Тут её муж резко остановился прямо посреди лужи, которую даже не заметил, крепко схватил её за руку и, глядя прямо в глаза, проговорил:

— Пообещай мне, что больше ты никогда не пойдёшь на такие мероприятия!

— Мне больно, Саш! Отпусти, слышишь! Да что с тобой такое происходит?

— Ты не можешь так рисковать, не можешь! Понимаешь?! Это наш общий ребёнок! Нельзя же так рисковать, чёрт побери! Просто безумие какое-то! — буквально начал истерить он.

— Так! Успокойся, пожалуйста! Ты опять решил меня опозорить?! Только теперь на улице? Мало тебе было в квартире?! Что-то незаметно было твоих переживаний там. Ржал как мерин половину собрания, а теперь засуетился вдруг?

— Ну прости, пожалуйста! Даже не знаю, что на меня нашло, правда. Возможно, это какая-то защитная реакция была, или что-то вроде того. Но этот тип — полнейший неадекват! Как он вообще туда попал?

— Не знаю. Я впервые увидела его тогда на концерте, когда вышла на сцену. Ничего подозрительного в его поведении не было. Да и остальные вряд ли знали про то, что с ним может такое случиться. В противном случае вряд ли бы доверили выступать.

— Реально шабаш какой-то.

Чтобы сгладить неприятные ощущения после собрания, супруги зашли в кафе неподалёку от их дома. Саша решил взять себе пару бокалов пива, а Юля ограничилась безалкогольным коктейлем. Немного захмелев, парень решился на откровенный разговор:

— Скажи, Юль. Чем же он тебя так зацепил?

— Ты о чём сейчас? — удивилась жена.

— Ну этот пастор. Как его там? Дмитрий Олегович вроде бы.

— Ты что, ревнуешь, Саш? Господи боже мой! А я и думаю: что же тебя так несёт, когда завожу тему о церкви? А тут, оказывается, всё на поверхности лежит.

— Я видел, как ты на него смотришь. И в твоих глазах читается далеко не дружеская симпатия. Я видел-видел…

— Дорогой, ты пьян! Может, пойдём домой уже? Я сильно устала за сегодня.

— Ну он же тебе нравится? Ну признайся честно! — не унимался тот. — Конечно нравится. Уверенный такой. Харизматичный. Умеет красиво говорить. Не то, что я. Неудачник-инженер, который даже не может высказать своему начальнику, что о нём думает.

— Это не так! Поверь мне! Я знаю, на что ты способен, и поэтому люблю тебя и ценю как верного супруга.

После этих слов Саша уткнулся лбом в стол и буквально разрыдался.

— Са-а-аш, дорогой! Ну ты чего? Ну будет тебе! На вот, держи салфетку.

— Пойдём домой, — коротко заключил он.

***

— А расскажи мне ещё что-нибудь о своей работе, Миш, — попросила Алёна, лёжа на груди у Григорича в апартаментах гостиницы.

Тут надо отметить, что он крайне не любил обсуждать с кем-то свою работу. Пусть даже это был близкий или родной человек. Периодически девушка задавала такие вопросы, но тот всегда старался побыстрее соскочить с этой темы.

— Ты же знаешь, что я не люблю говорить об этом. Работа как работа. Пациенты, руководители, отчёты и так далее.

— Ну ты же был там, где бывший спецназовец взял в заложники жену и дочку. Потом застрелился. Расскажи об этом случае.

— Морпех, — поправил он её и тут же осёкся, так как понял, что теперь не сможет отвертеться от темы. — У парня запущенный посттравматический синдром после участия в боевых действиях, который обострился, и он взял заложников. Моя задача была не допустить жертв. Частично это удалось сделать.

— А тебе разве не жалко его?

— В моём случае жалость к пациентам — это непозволительная роскошь. К тому же непрофессионально и может нанести вред или привести к трагическим последствиям.

— А его жену с дочкой? Их не жалко?

— Они стали заложниками обстоятельств. Но я склонен полагать, что жена прекрасно понимала, с кем живёт, потому как поведение людей с такими расстройствами довольно характерно свидетельствует об отклонениях.

— То есть получается, она виновата, что жила с таким мужем?

— Нет. Но ответственность за собственную безопасность каждый несёт сам. Нужно учиться прогнозировать последствия того или иного выбора. А если ты делаешь одно и то же в надежде на другой результат, то это сумасшествие.

— Получается, она должна была расстаться с мужем, чтобы избежать таких последствий?

— Получается так.

— А если тупо не было возможности? Если она хотела, но муж ей угрожал?

— Критерием выбора должны служить приоритеты в таких ситуациях.

— Это как? Не совсем понимаю тебя.

— Это значит, что если под угрозой стоит твоя жизнь, или здоровье, или жизнь и здоровье твоего ребёнка, то это является приоритетом для обеспечения потребности в безопасности. Если приоритеты в потребностях расставлены неверно, то угроза возрастает многократно.

— Что же получается? Ты вообще ничего не чувствуешь к этим людям? Ни сострадания, ни жалости, ни сочувствия?

Тут Григорич закрыл глаза и серьёзно задумался над этим вопросом, но в конце концов выдал стандартный ответ, давно заготовленный на случай таких вопросов:

— Я стараюсь не пропускать их проблемы через себя. В противном случае я не смогу им помочь.

— А если бы я попала в аналогичную ситуацию, то получилось бы мне помочь или ты бы отказался?

— Что за провокационные вопросы, Алён? Я не хочу даже думать об этом!

— Тем не менее я хочу знать ответ. Прошу тебя. Обещаю, что я не стану обижаться.

— Ну хорошо. Позволь только уточнить вопрос. Ты хочешь знать, стал бы я оказывать тебе профессиональную помощь, если бы ты пожелала совершить самоубийство?

— Да. Именно так.

Он снова закрыл глаза и стал глубоко дышать, чтобы унять возбуждение.

— У тебя так сильно колотится сердце, — шёпотом произнесла Алёна, прислонив ухо к его груди. — Тебя это возбуждает? М?

— Нет. Не стал бы, — коротко выпалил он и резко поднялся с кровати, чтобы выйти на балкон и закурить сигарету.

— Почему же?

— Потому что ты бы погибла тогда.

***

На следующий день после случая с самоубийством Смирнова Григорича вызвал к себе главврач диспансера, где у них состоялся довольно напряжённый диалог. Руководитель Рауцера встал с кожаного кресла, поприветствовал крепким рукопожатием подчинённого, затем снял очки и начал протирать их специальной салфеткой.

— Присаживайся, Михаил, — указал он на ближайший к нему стул, расположенный за массивным столом, который перпендикулярно прилегал к его столу, тем самым образуя букву Т. — В общем, не хочу ходить