Остров гуннов - Федор Метлицкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Население испытывало тот ужас, который, наверно, наводили древние гунны, ворвавшись в деревеньку, заросшие и дурно пахнувшие, заносящие безжалостный меч над головой.
«Неоградные» тайно собрались у Прокла.
Обсуждали политическую обстановку. То есть куда бежать.
– Где Тео? – заволновались прибывшие.
– Собирает силы, – сказал Эдик.
Но всем становилось ясно. Пропустили время для подготовки к самому страшному – концу света.
– Вот бы сейчас найти алюминий, построить корабль и улететь отсюда ко всем чертям, – вздохнул Эдик, кося глаза куда-то мимо. – Когда-нибудь, кто останется жив, научится строить такие корабли, чтобы навсегда улететь и забыть о катастрофах земли.
Я вспомнил что-то.
– Такие корабли уже создали, где-то у нас.
Лицо Ильдики было серьезно. Она шепнула мне.
– Я убежала от преследования.
– Кто!?
– Шаньюй.
Я был растерян.
– Срочно переезжай в обитель. Я переговорю с Проклом.
Мои друзья разбежались по острову, хоронясь у родственников, и в развалинах. Много оппозиционеров пребывали вблизи вулкана, куда боялись заходить войска.
Мы с Ильдикой прятались в монастыре, в обители старца. Тут были тайные пещеры, о которых никто не знал. Совесть нации не смели трогать, во избежание всенародного бунта.
Я поражался деловитости Ильдики. Она не возмущалась. Трезво смотрела на наше положение, словно ее детские чистые ожидания давно выгорели, и осталось только одинокое счастье быть рядом с близким человеком. Она, как предчувствие продолжения рода, не могла быть иной. Даже если бы ее смыло волной.
Что такое близость между нами? Это что-то вне эпохи гуннов. Я представлял нас примерно так: ликующая волна энергии рождения и развития в океане вселенной, которая когда-то растает, а за ней возникнет новая ликующая волна. Сексуальная энергия «инь» и «ян». Наверно, это необходимое свойство в бытии – приманка для продолжения развития.
Ильдика посмеивалась надо мной.
С ней приближающаяся катастрофа меня не пугала. Казалось, сила любви бессмертна, словно в уголках галактики всегда ей найдется райское место, полное цветов. Ведь такой рай должен где-то существовать по закону бесконечного многообразия.
– Мы еще увидим мою родину. Там так просторно, и люди забыли о распрях. Это и твоя родина.
Она соглашалась, что и она оттуда же.
– Наверно, моя родина там. Но там твоя семья! – отстранялась она. – Как ты совместишь меня с семьей? Ты не будешь любить меня!
Я не думал о прежней жизни, словно давно похоронил ее.
– Там привязанность родственников, с кем уже ничто не может разлучить.
– Но была любовь!
Я не знал, что сказать.
Несмотря на наше положение, она слишком любила и ревновала, чтобы быть объективной. Боялась расспрашивать о моей чудесной родине, сравнивая и находя параллели, убеждающие в моей нелюбви к ней, и что я не могу простить того, что до меня у нее кто-то был.
Действительно, мне ударяло в голову от мысли, что к ее телу прижимался другой.
На что опереться? Мы жили одним днем, забывая о тупиках, поднятые волной любви в вечно надежное, не подлежащее прекращению. Обнимали друг друга, словно прощаясь. Я обрел новую родину, и вот теперь приходится прощаться. Ничто не делает так бесконечно дорогим другого, как страх потерять его.
– Это не страх потери, а сама смерть, – сказала она.
Единственно, что было первоочередным – найти наших рассеянных по острову друзей. Вместе можно было что-то придумать.
Она порывалась пойти искать их одна, потому что я был только гостем, и мне угрожал самосуд.
Старец Прокл не мог смотреть на нашу счастливую обреченность, был того же мнения – нельзя сидеть и ждать. Большая толпа «новых гуннов» с зачесанными назад волосами, завязанными в хвостик, одетых в штаны с лампасами, окружила обитель. И видел выход только в побеге.
Он решительно стал открывать вход в стене, большой камень отъехал в сторону. Осторожно ступая, мы пошли во тьму, старец освещал путь шахтерской лампой.
Мы вошли в грот. По гипсовымм стенам были вырыты странные углубления, в них зловеще отсвечивали белеющие скелеты в остатках саванов, черепа отделены от скелетов.
– Древние погребения жертв гуннов, – сказал старый Прокл. – Такой был обычай у семейств погребать здесь своих.
Я вообразил, как на них набрасывались с мечами. Неисправимый след прошлого! И был поражен постоянством характера девиантной ветви развития «хомо сапиенс». Это было еще одно подтверждение, что человеческое существо по натуре своей такой же хищник, как и все выживающее живое. Да, животные, начиная с динозавров, жуют себе подобных, как пищу, преодолевая помеху дерганья и криков.
Ты хочешь сказать, что таково естество человека? А кто те, кто отзывается страданиям, кто кричит от боли?
Старик вел нас в темноте своими путями, спокойный, словно потерял страх, выполняя свою последнюю миссию. Видно, знал все эти проходы с детства, в выпавшую ему эпоху резни племен.
Вскоре открылся еще один грот, со свежими захоронениями.
– Здесь есть и мои роднини, – сказал Прокл. – Давно старик, а все еще боюсь, что старшие будут ругать. Каждый год проводим страву (поминки). Вот какие цепи висят на целой нашей жизни. Факты новых трагедий, которые скрывают властные. И теперь этот свет скоро исчезнет.
Мы постояли, с тяжестью на сердце, и снова побрели нескончаемыми кротовыми норами темной вселенной. Где-то под нами земля была горячей, и глухо ворчала. Но температура была постоянной и прохладной.
Наконец, увидели свет. Оттуда нас ослепило. Радостные возгласы вернули нас к людям. Это были наши «отрадные».
Нас обнимали. Эдик болтал:
– Мы думали, что вас захватили! Живы!
Ильдика уложила обессилевшего старика на рогожу.
Тео деловито сказал:
– Мы кое-что успели сделать. Наши ячейки по всей стране пробудились. Я боялся, что почувствуют бесполезность борьбы. Но нет, несмотря на открытые преследования местных властей с их ресурсами, сопротивление усилилось. И у томящихся в срубах нет безысходности. Мы сейчас создаем план спасения. Поможет заграница, у нас там много друзей. Родина или смерть!
– Родина или смерть! – закричали все вокруг, зловеще отсвечивая в свете факелов. Видимо, во все времена этот лозунг звучит одинаково.
Мы с Ильдикой отвлеклись от мыслей о гибели. Снова жизнь показалась бесконечной.
12
Мы пробирались в кротовых норах туннелей, так долго, что они уже стали нашим существованием. С неотступным ощущением голода и жажды.
Наконец, вышли в ослепительный свет.
Воображали опасную границу с гиксосоми, где мечутся «черноголовые» абреки на быстрых лошадях, там чудилась страшная страна с частоколом зловещих боевых орудий, не вызывающих сомнений. Снаружи увидели людей, смуглых, одетых в зеленую защитную одежду, бритых и в париках. Они молча защелкнули наручники на наших руках.
– Незаконное пересечение границы! – сказал один из них, словно прочитал приговор. Они знали язык гуннов.
Нас повезли на колеснице по зеленой равнине. Оказывается, это земля гиксосов.
Вскоре мы оказались в пригороде столицы. Дверь открылась, и нас повели в одноэтажный дом с колоннами, и парком. На его куполе колыхалось синее знамя с белым крылатым сфинксом.
Нас встретил подтянутый смуглый старик в белом парике со спускающимися вниз ушами, одетый в костюм, похожий на современный.
– Сар, – сказал стражник. – Адон всего нашего народа. Поклонитесь.
Сар подал нам руку. Это был верх демократии.
– Жертвы деспотизма? Изменники родины? Иностранные агенты? У нас тут целая колония.
Тео сдержано рассказал о массовой резне противников гуннского режима и нашем бегстве.
– Деньги есть? – неожиданно спросил Сар.
Тео сказал:
– Есть касса повстанцев.
– Тогда предлагаем поселиться в отелях у моря. Платить будете вы, власть не располагает лишними средствами, и не имеет влияния на бизнес.
Мы поселились у моря в колонии изгнанников, в дешевом отеле. В каждом номере была крошечная гостиная, спальня, кухонька и ванная. Пол покрыт пыльным зеленым подиумом, не чищенным, наверно, десятилетиями. Сразу обнаружились большие черные тараканы.
Наконец, мы с Ильдикой оказались в безопасном пространстве, где нет постоянной угрозы гибели. Это было самое счастливое время нашей жизни. Не хотелось думать о будущем.
Мы были отпущены на свободу, как в командировке, выходили на улицы, залитые электрическим светом реклам, мимо блистающих ярких и шумных борделей, магазинов, где было много товаров, которые только могли предчувствовать бедные воображением гунны. У кассы улыбающийся молодой человек в модном парике торжественно нес в кассу голую резиновую женщину, натуралистичную до мельчайших подробностей, как в криминалистической скульптуре. Продавщица даже не покраснела, здесь это ходовой товар не удовлетворенных естественным сексом.