Ночной дозор - Сара Уотерс

Говорил Фрейзер ладно и бегло – точно радиокомментатор. Хорошо поставленный голос звучал отчетливо, и пару раз Дункан морщился, понимая, что речь приятеля разносится по берегу, достигая ушей других выпивающих. Фрейзер вновь стал казаться чужаком. Не получалось представить его на шотландском лесоповале или с девушкой в Лондоне; он возникал лишь в том образе, каким Дункан привык ежедневно видеть его в тесной камере Уормвуд-Скрабз:[16] вот он, накинув на плечи грубое тюремное одеяло, хлебом вытирает чашку с какао; вот он стоит у окна, его длинное бледное лицо освещено луной и разноцветными всполохами.

Дункан уставился в стакан и не сразу осознал, что собеседник замолчал и смотрит на него.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказал Фрейзер, встретив его взгляд. Он говорил тише и казался смущенным. – Стараешься представить, каково мне было работать с беженцами, слушать все эти истории и сознавать, что сам я ничего не делал, когда другие воевали. – Он бросил камешек, и тот заскакал по берегу. – Было противно, если хочешь знать. Я был противен себе – не потому что отказался воевать, а потому что моего протеста было мало. Потому что в начале войны не особо старался найти иные пути и убедить других попытаться вместе их отыскать. Противно, оттого что я здоров. И просто потому, что жив. – Фрейзер опять покраснел и, глядя в сторону, сказал еще тише: – Кстати, я думал о тебе.

– Обо мне?

– Вспоминал… ну, что ты говорил.

Дункан вновь уставился в стакан.

– Мне казалось, ты совсем забыл про меня.

– Не глупи! – подался вперед Фрейзер. – Просто со временем завал. У тебя нет, что ли?

Дункан молчал. Подождав ответа, Фрейзер отвернулся, несколько раздраженно. Он глотнул пива, завозился с трубкой и пососал черенок, отчего его щеки вновь превратились в бурдюк.

«Жалеет, что позвал меня, – решил Дункан, выколупывая из земли камешек. – Удивляется, на кой черт ему это понадобилось. Прикидывает, как поскорее от меня избавиться». Он вновь подумал о мистере Манди, который ждал его к чаю; наверное, смотрит на часы или даже беспокойно выглядывает на улицу…

Дункан снова почувствовал взгляд Фрейзера. Повернулся, их взгляды встретились. Фрейзер улыбнулся:

– Я уж и забыл, какой ты скрытный, Пирс. Привык к ребятам, которым лишь бы потрепаться.

– Извини, – сказал Дункан. – Можем уйти, если хочешь.

– Бог с тобой, я не это имел в виду! Просто… Так ничего о себе и не расскажешь? Я болтал как ненормальный, а ты и слова не вымолвил… Не доверяешь мне?

– Не доверяю? Да нет. Вовсе нет. Просто нечего рассказывать, только и всего.

– А ты попробуй! Не отвиливай, Пирс. Давай!

– Да нечего рассказывать.

– Что-нибудь да найдется. Я вот даже не знаю, где ты живешь. Ну, где ты живешь? Рядом с фабрикой?

Дункан заерзал.

– Да.

– В доме? В квартире?

– Ну… – Дункан снова поерзал, не зная, как избежать ответа. – В доме, – сказал он и, помолчав, добавил: – В Уайт-Сити.

Как он и предполагал, Фрейзер выпучил глаза:

– В Уайт-Сити? Брось! Рядом с тюрягой? Как же ты терпишь? Мне вон и Фулем кажется слишком близким. Уайт-Сити… – Он изумленно покачал головой. – Но почему там? Ведь твои родные… – Фрейзер припоминал. – Кажется, они жили… Где, в Стритеме?

– Я не с ними живу, – машинально сказал Дункан.

– Не с ними? Почему? Ведь они тебя навещали. У тебя сестры, да? Одну я запомнил… Как же ее звали? Валерия?… Вив! – Фрейзер дернул себя за волосы, – Господи, все вспоминается! Она приходила на свидания. Такая добрая. Не то что моя чертова сестрица. Вы что, поругались?

– Дело не в ней, – сказал Дункан. – В остальных. Мы и раньше-то не ладили, а после… Ну, ты понимаешь. Когда я вышел, стало еще хуже. Муж старшей сестры меня на дух не переносит. Я раз услышал, что он говорит обо мне дружкам. Назвал меня… маленьким лордом Фаунтлероем, еще – Мэри Пикфорд…[17] Чего смешного-то? – вскинулся Дункан, но и сам засмеялся.

– Прости. – Фрейзер все еще улыбался. – Похоже, он обычный мудила.

– Да нет, просто из тех, кто не выносит людей иного сорта. Все они такие. Кроме Вив. Она понимает, что все вокруг несовершенно. И люди тоже. Она… – Дункан замолчал.

– Она – что? – спросил Фрейзер.

Былая близость между ними потихоньку восстанавливалась.

– Она встречается с мужчиной. – Понизив голос, Дункан огляделся по сторонам. – Он женатый. Это тянется уже давно. Пока сидел, я ничего не знал.

– Понятно, – задумчиво произнес Фрейзер.

– Только не делай такое лицо! Она вовсе… не шлюха, или что ты там вообразил.

– Конечно нет. Просто я ее помню, и как-то грустно это слышать. Она мне нравилась. Обычно такие истории хорошо не заканчиваются, особенно для женщин.

Дункан пожал плечами.

– Ну, это их дело. И что значит «закончиться хорошо»? Пожениться? Может, они бы уже ненавидели друг друга, если б поженились.

– Может быть. А что за мужик? Что он из себя представляет? Ты его видел?

Дункан уже забыл о способности Фрейзера вцепиться в тему и просто ради удовольствия обсасывать ее со всех сторон.

– Насколько я знаю, какой-то торгаш, – неохотно ответил он. – Приносит ей тушенку. Натаскал кучу банок. Домой она взять не может – отец заинтересуется, вот и отдает нам с дядей Хорасом…

Дункан смолк, обомлев от того, что проговорился. Фрейзер ничего не заметил, но уцепился за последние слова:

– А, это твой дядя. Да, на фабрике миссис Александер его поминала. Сказала, какой ты замечательный племянник, или что-то в этом роде. – Он улыбнулся. – Значит, все-таки родня не так уж плоха, как ты обрисовал… Я бы хотел познакомиться с твоим дядей, Пирс. С Вив тоже. И на жилье твое взглянуть. Можно как-нибудь прийти в гости? Ведь мы… Ничто не мешает нам вновь стать друзьями, правда? Раз уж мы так законтачили.

Дункан лишь кивнул, боясь, что голос его выдаст. Он допил пиво и отвернулся, представив, каким станет лицо Фрейзера, если вдруг он заявится и увидит мистера Манди.

Дункан вновь стал копаться в береговом мусоре. Вскоре какая-то штуковина привлекла внимание, и он ее выковырнул. Ага, так он и думал: обломок старой глиняной трубки – черенок и кусок чашки. Дункан показал находку Фрейзеру и огрызком проволоки стал счищать с нее грязь. Отчасти для смены темы он сказал:

– Может, лет триста назад здесь сидел человек и курил, как ты сейчас. Забавно, да?

– Считаешь? – улыбнулся Фрейзер.

Дункан разглядывал трубку.

– Интересно, как его звали? Разве не обидно, что мы никогда этого не узнаем? Я вот думаю, где он жил, какой был. Ведь знать не знал, что какие-то люди в тысяча девятьсот сорок седьмом году найдут его трубку.

– Может, это его счастье, что он и вообразить не мог тысяча девятьсот сорок седьмой год?

– Вдруг через триста лет кто-нибудь найдет твою трубку?

– Никаких шансов! – сказал Фрейзер. – Ставлю тысячу фунтов против пенса, что к тому времени моя трубочка, как и все остальное, превратится в золу. – Он допил пиво и встал.

– Ты куда?

– Возьму еще пивка.

– Теперь моя очередь.

– Какая разница. Я почти весь кувшин выдул. К тому же мне надо в уборную.

– Пойти с тобой?

– В уборную?

– В бар!

Фрейзер рассмеялся:

– Не надо. Сиди здесь. А то место займут. Я быстро.

Верно, народу в бар набилось еще больше. Люди с выпивкой выходили на улицу, устраивались на берегу, как Фрейзер с Дунканом. Небольшая компания мужчин и женщин расположилась на кромке парапета прямо над ними. Дункан и не знал, что они там. Неприятно кольнула мысль, что они его видели и могли слышать все, что он говорил…

Дункан спрятал в карман обломок трубки и уставился на реку. Начинался прилив, вода сама собой по-змеиному шевелилась. Компания мальчишек, что барахтались в иле, сидела у самой воды, но теперь, подгоняемая приливом, перебиралась выше по берегу. Ребята казались еще юнее. Они ухмылялись, но дрожали, точно собаки. Ковыляя, они морщились еще сильнее, и Дункан представил, как острые камушки и ракушки врезаются в их размякшие от воды ноги. Пацаны поднимались по лестнице, и он заставил себя отвернуться, с внезапным страхом увидев кровь на белой ступне одного мальчишки.

Дункан опустил голову и стал ковыряться в земле. Нашел расческу со сломанными зубьями. Откопал осколок фарфоровой чашки с изящной ручкой.

Затем, сам не зная почему – возможно, кто-то произнес его имя, и оно отыскало просвет в шуме голосов, смехе и плеске воды, чтобы достичь его ушей, – он вновь посмотрел на террасу и встретился взглядом с лысым человеком, который в компании женщины сидел за столиком. Дункан тотчас его узнал. Этот человек жил в Стритеме по соседству с улицей, на которой он вырос. Но сейчас, вместо того чтобы кивнуть, улыбнуться или махнуть рукой, лысый что-то сказал своей спутнице, наверное, что-нибудь вроде «Точно, это он», и оба уставились на Дункана с невероятной смесью злорадства, жадного любопытства и равнодушия.

Дункан поспешно отвернулся. Когда он снова оглянулся, пара все еще смотрела; Дункан сменил позу: повертел головой, повозил ногами, оперся на другую руку. Но гадкое ощущение, что его разглядывают, обсуждают, оценивают и не одобряют, не покидало. Он представил, что говорят лысый и его подруга: «Гляньте на него. Как с гуся вода. Считает, он как все». Дункан постарался взглянуть на себя их глазами, и сейчас, когда рядом не было Фрейзера, предстал какой-то нелепой диковиной или обманщиком. Он украдкой обернулся: так и есть – смотрят, прихлебывают выпивку, затягиваются сигаретами и поглядывают на него с пустым, но задиристым выражением людей, собравшихся вечерком прошвырнуться в кино… Дункан закрыл глаза. Наверху кто-то сипло заржал. Казалось, что смеяться могут только над ним, что все посетители пивной, расположившиеся на воздухе, подталкивают друг друга, кивают, ухмыляются и по цепочке передают весть: здесь Пирс, тот самый Дункан Пирс попивает на берегу пивко, словно имеет на то полное право, как всякий другой!