Покорители студеных морей. Ключи от заколдованного замка - Константин Бадигин

— Много ли воинов и слуг с Амосовым? — спокойно спросил Шоневальд.

Сорок человек, ваша милость.

— Церковь весьма вам признательна, господин Фусс. Но как вам удалось добыть такие сведения? Ведь новгородцы совсем не откровенны с нами и…

— Это еще не всё, ваша милость, — осмелился перебить всесильного Шоневальда купец. — Мой друг, русский, присутствовал вчера на тайном купеческом совете в церкви великого Ивана. И там купеческие старшины решили отправить трех послов с письмом к датскому королю.

— О чем было то письмо, — подскочил как ужаленный Шоневальд, — вам удалось узнать, господин купец?

— Мой друг, русский, говорил, — в голосе Фусса слышалось торжество, — будто в письме купцы предлагают датскому королю торговать с Новгородом, минуя Ганзу, и просят помочь Труфану Амосову в торговле, как скоро он приплывет с товаром в Данию. И еще он говорил, — почти шепотом докончил Фусс, — что новгородский владыка приложил руку к тому письму.

— Проклятье! Если дело пойдет так, как хотят новгородские купцы, нам нечего будет делать в Новгороде…

— Ваша милость, — снова перебил Иоганн Фусс, — послы сегодня покинули Новгород. Они едут в Псков. Мой друг, русский, сказал, что послы возьмут в Ревеле судно, принадлежащее какому–нибудь местному купцу, и на этом судне…

Шоневальд больше не слушал Фусса. Нервно кусая губы, он стал обдумывать свой план.

— Господин Фусс, — вдруг сказал Шоневальд, — ваши вести настолько важны для святой церкви, что я осмелюсь от лица папы отблагодарить вас! — С этими словами он вынул изящный, вязанный из серебряной проволоки кошелек и взял оттуда несколько талеров.

— Нет, нет, ваша милость, мне не надо денег! — пятясь, говорил Фусс. — Я, как хороший католик, всегда готов на жертвы ради нашей святой церкви.

Шоневальд усмехнулся и спрятал деньги.

— Пусть будет так. Церковь не забудет ваших услуг! Ступайте, господин Фусс. Вы оправдали наше доверие! — И он милостиво протянул купцу руку.

Когда дверь за Иоганном Фуссом закрылась, орденский посол подозвал к себе Пруца, и они долго шептались между собой. Затем Шоневальд написал несколько писем и, запечатав, передал их Пруцу. Горбун тщательно спрятал бумаги и, торопясь, вышел из горницы.

— Не теряйте ни одной минуты, святой отец! — крикнул вдогонку Шоневальд. — Не жалейте денег!

Когда шаги Пруца затихли, он вынул из деревянного сундучка флягу с вином, налил объемистый кубок и осушил его одним духом.

— Посмотрим, господа купцы, — с угрозой сказал он, — посмотрим, далеко ли вам удастся уехать!

Шоневальд еще долго не мог успокоиться. Наконец ему удалось задремать, но стук в дверь снова нарушил сон.

Это был венецианец Миланио — лекарь боярина Борецкого.

— Вы просили посетить вас, ваша милость. Я к вашим услугам, — кланяясь, сказал врач.

— Надеюсь, вы сделали это достаточно осторожно! — хмуро ответил Шоневальд.

Врач с удивлением посмотрел на него:

— Осторожно?.. У меня нет никаких оснований остерегаться в этом городе кого–либо. Я не понимаю…

— Я думаю обратное! — грубо оборвал Шоневальд. — И вы сейчас убедитесь в этом.

Он взял в руки какую–то бумагу и посмотрел в упор на врача:

— Миланио, вы шпион морских разбойников! Благодаря вам много ганзейских судов, груженных новгородскими товарами, ограблено и пущено на дно. — Шоневальд вдруг повысил голос: — Да, это так, Контарини. Вы не врач, вы только презренный стекольщик. Вы вздумали бунтовать народ против своего правительства и были приговорены к смертной казни. Но вы убили тюремщика, и вам удалось бежать.

Миланио изменился в лице.

Шоневальд помолчал, наблюдая за ним.

— Сделавшись убийцей, вы сбежали к этим… морским братьям… Вы пришли вовремя. Мне необходимы ваши услуги. Если будут исполнены мои требования, все останется по–старому и Борецкий никогда не узнает, кто живет у него в доме. Если же нет, то… — И Шоневальд многозначительно посмотрел на Миланио.

— Мне нечего бояться русских, ваше священство. Мы, морские братья, топили только ваши корабли. Мы боремся только против вас, орденских псов. Во имя прогнившей католической церкви, во имя своей корысти вы уничтожаете целые народы, вы заливаете землю невинной кровью…

— Проклятый еретик! — Шоневальд привскочил с места. — Борецкий не станет слушать вашу ересь! Он просто повесит вас на первом дереве, если узнает, что вы, неуч, осмелились лечить его дочь. Но это не всё, Контарини. Ваши родители, ваша жена и сын находятся в надежных руках святой инквизиции. И от вас, вы слышите, Контарини, только от вас зависит их будущее!

Миланио, не поднимая глаз, молча слушал.

— Итак, — продолжал Шоневальд, — ваши люди должны похитить план Ладожской крепости и передать его в руки командора шведского замка Выборг. Шведы давно зарятся на Ладогу. Я уверен, что командор поторопится захватить крепость и заодно прихлопнет там прыткого купца Амосова. Ну, а если купец успеет улизнуть, все равно ему не миновать наших рук. В другое время я обошелся бы без вашей помощи, Контарини, но сейчас иноземцу опасно путешествовать по Новгородской земле. Как видите, я совсем откровенен с вами. — Приглаживая ладонями свои волосы, Шоневальд с торжеством смотрел на собеседника: — Ваши морские братья, милейший Контарини, должны оказать мне небольшую услугу… Но это уже мелочи… Итак, дело за вами.

— Я согласен, ваше священство, — ответил Миланио, подняв голову, — если мой сын и мои родные…

— Я уверен, что теперь вы будете охранять мою жизнь от всяких случайностей, так же как вы бы охраняли жизнь своего сына… — И Шоневальд рассмеялся. — А теперь займемся делом, Контарини.

Под утро ворота Псковской башни снова открылись. По мосту проскакали один за другим четверо всадников, закутанных в черные плащи. Пригнувшись к коням, они птицами понеслись по псковской дороге.

Послы новгородских купцов к полудню следующего дня должны были приехать в Псков. В этот день Михаил Медоварцев поднял всех рано: до рассвета было далеко, а он тряс за плечо Жареного.

— Еще ворон своих птенцов купать не думает, а ты добрым людям спать не даешь! — бурчал Федор Жареный, норовя повернуться на другой бок. — Ночь ведь глухая.

— Вставай, а то на глазах мозоли наспишь, — не унимался Медоварцев, — вставай! Вишь, расходился, словно веник по полу… Вот что ты скажи: помнишь, нас вчера немецкие купцы обскакали? Так вот один из них, горбун плюгавый, долго на нас смотрел, все оборачивался, словно на всю жизнь запомнить хотел. К чему бы это?

— И я того немца горбатого приметил, — согласился, позевывая, Федор Жареный. — Да что в том! — Отогнав дремоту, он поднялся и с недовольным видом вышел во двор.