Сладкий роман - Людмила Бояджиева

Впервые Дикси занялась благотворительностью. И оказалось, что устраивать карьеру другому, намного проще, чем свою собственную. Чакки нельзя было обвинить в чрезмерной гордыне или щепетильности. Простодушие и уверенность в себе делали его неуязвимым для уколов мелкой зависти и не удовлетворенного тщеславия.

Он поселился в её парижской квартире, сразу заявив:

— Пока я на нулях, могу воспользоваться твоей добротой. Потом сочтемся, Дикси. — Больше к вопросу о деньгах Чак не возвращался, получая в дар все необходимое — одежду, пищу, знакомства и даже возможность совершать частые поездки.

Благодаря Дикси, снимавшейся в Риме, Чак получил эпизодическую роль в боевике, а затем вновь оказался в Голливуде, где снова при содействии Дикси мелькнул в кадре. Почти пол года тщетных попыток прорваться в герои невыносимо долго для строптивого гордеца и совсем пустяки для того, кто твердо знает: «Я вам ещё покажу, братцы!» Тем более, что жизнь, которую вел Чак, казалась ему потрясающей.

В Париже Дикси поставила все сразу на широкую ногу. Продав оставшиеся картины, она привела в порядок квартиру и широко распахнула её двери для всех, кто представлял деловой интерес в киномире. Пестрая волна любителей богемных тусовок приносила небогатый улов — по настоящему влиятельных людей среди гостей Дикси было немного. Но атмосфера ночных пиршеств, переходящих в круглосуточные кутежи настолько волновала провинциального паренька, что Дикси и сама получала неожиданное удовольствие от давно опротивевших безрассудств. Ей нравилось являться предлогом вожделения для роящихся вокруг мужчин, возбуждая тщеславие Чака. Он не сомневался, что несравненная Дикси принадлежит только ему, поднимая высоко над соперниками. Столь же приятной была победа Дикси над потенциальными конкурентками. Она не ошиблась — женщин тянуло к Чаку. На фоне изощренных, пресыщенных и порочных парижан, деревенский увалень лучился свежей, как парное молоко, силой, наивным добродушием и естественностью фольклорного героя.

— И где ты откопала такое чудо! — восхищенно закатывала глаза перезрелая лирическая актриса Эльза Ли. — От него пахнет скотным двором и стогом сена! Ощущение такое, что трахаешься в амбаре или в скирде под звездным небом. Причем — с целым табуном юных жеребчиков! — С выражением святой наивности она посмотрела на вмиг протрезвевшую Дикси. — Это я мечтаю, разумеется! А что, точно описала твоего дружка, Дикси? — Эльза испустила длинную трель своего безумного смеха, которым некогда прославилась в роли Офелии.

«Ужасно. Но вообще-то — неизбежно». — Решила Дикси. Она вовсе не предавалась иллюзиям о неизменной верности Чака. Когда-нибудь он уйдет, отправившись на покорение других вершин и сказав ей на прощание нечто подобное тому, чем пытался утешить свою покинутую подружку Ал.

— Не оставляй меня, Чакки! — взмолилась той же ночью, изнемогая в объятиях любовника Дикси. — Я не хочу другого…

Она обвилась вокруг сильного тела, не выпуская его из себя и пытаясь задержать финал. Чак послушно притих, вжавшись в нее, слившись в единое целое.

— Вот видишь, милая, я весь твой… — едва слышно прошептали в тишине горячие губы. Они затаили дыхание, прислушиваясь к тому, как стучит по жестяному карнизу дождь и к некому пульсирующему зову, нарастающему в чреве. Плоть требовала своего, она вопила, заглушая все остальное — мысли, чувства, пытавшиеся сопротивляться. Удары Чака были полны сокрушительной ярости — тело Дикси ринулось навстречу, моля об уничтожении. «Исчезнуть, раствориться в нем». — Мелькнула последняя, огненная вспышка…

— Может быть, наслаждение это именно то, что стремится стать бесконечным, но неизбежно приходит к концу? — спросила воцарившуюся тишину Дикси. Она знала, что Чак уже спит, а если бы и слышал её, то все равно бы не понял.

Они расстались совершенно естественно — так повзрослевший сын выпархивает из-под родительского крыла. Забота и опека ему уже не нужны. Дикси подготовила разрыв своими руками, торопя его, как финал плотского наслаждения. Она подарила Чаку ощущение зрелой опытности, возникшее от сознания власти над ней и над теми людьми, которыми окружила себя общительная парижанка.

Приложив все усилия, чтобы её протеже заметили, Дикси отправила преображенного Чака в Америку и скоро получила телеграмму: «Получил что хотел. Чарльз Куин».

Так теперь звучало имя Чака, которому предстояло в короткий срок стать не менее популярным, чем Сталлоне, Ван Дамм или Шварценеггер.

Чарльз Куин стал героем целой серии похожих друг на друга лент о приключениях лихого сержанта. Сценарии писались специально для него, а зрители нетерпеливо ждали появления нового фильма с участием полюбившегося героя. Двадцатидвухлетний Чак Куин стал голливудской знаменитостью о которой с упоением сплетничала пресса. Однажды, следившей издалека за карьерой Чака Дикси, попалась статья, рассказывающая о фильме с участием двух звезд — молодого Чака Куина и зрелого мастера Алана Герта. Вместо того, чтобы порадоваться, Дикси напилась, а это всегда получалось у неё очень скверно: короткая эйфория сменялась полной апатией и отвращением к жизни.

— Не годится так, девочка, — сокрушалась Лола, вынося пустые бутылки. — Позвала бы кого-нибудь, как прежде. И почта нераспечатанная лежит и телефон разрывается… — Она озабоченно смахивала пыль пушистой щеточкой, отчего в солнечном луче, пробивающемся сквозь задернутые синие шторы, плясала мерцающая пурга. Мулатка недавно похоронила старшую сестру и теперь жила одна, жалея и опекая невезучую хозяйку. Зубов у Лолы осталось совсем мало, а трикотажные юбки чуть не лопались на массивных тяжелых бедрах.

— Ведь чувствую, обыскались тебя в кино, обзвонились. Э — эх… Такие пройдохи, чувырлы намазанные как королевы устроились. А тут… Уж и не знаю, кому на тебя пожаловаться, где управу найти. Мадам Сесиль, царство ей небесное, думаю, там, наверху все глаза выплакала на тебя глядучи…

Дикси нехотя поднялась с измятой кровати и, ни слова ни говоря, захлопнула в гостиную дверь. Дела и впрямь обстояли неважно. «ягуар» продан, гардероб давно покинули холщовые чехлы с шубами. За последний месяц платить Лоле было нечем, а главное, не хотелось и пальцем пошевелить, чтобы продержаться на плаву. Затерянная в пустыне холодного океана, Дикси пренебрегала брошенными ей спасательными кругами и пришедшими на помощь шлюпками. Обессилевшая, озлобленная она ждала золотого трапа, спущенного к ней с борта белоснежного лайнера. Ждала напрасно, ненавидя себя за это.

В один прекрасный майский день под окнами Дикси остановился сверкающий новеньким никелем «альфа-ромео». С третьего этажа было видно, как стройный брюнет в светлом спортивном костюме, cкользнув по фасаду прищуренными глазами, вытащил с заднего сидения сверкающий целлофановый сверток, и захлопнув дверцу автомобиля, легко взбежал по ступенькам, ведущим в подъезд. Дикси отпрянула от окна, панически оглядывая себя в зеркале поздно. Ничего уже не успеть — тени под глазами, небрежно подколотые, нечесаные волосы, мятый, далеко не шикарный атласный халат. Она сунула в тумбочку начатую бутылку «бренди» и блюдечко с засохшим бутербродом. Сбросила растоптанные домашние тапки и прямо так — босая и растерянная поспешила на зов бронзового колокольчика к входной двери.