Колыбель - Михаил Попов

Острова обычно водятся в океане. Слово «океан» она поняла только частично. В виде наличной, поплескивающей, запретной для вступления в нее воды у берега Убуди он ей был доступен, а размер, географическое измерение, возможность преодоления с помощью корабля или плота оставались для нее сотрясением воздуха.

Попив водички в перерыве неожиданно плодотворного урока, Денис набросился на девушку с неожиданной стороны:

— Скажи, Параша, а зачем ты живешь?

Слово «жизнь» оказалось еще менее доступным пониманию, чем «океан», хотя времени было потрачено на его втолковывание много. Но это ладно, вопрос–то дурацкий; если честно, и он сам, и гиганты ума из страны «там» теряются перед ним и много врут. Была надежда, что получишь от дикарки какой–нибудь кусок здешней ароматной сермяги на эту тему. Нет так нет. А вот то, что вопрос о родителях ее совершенно собьет с толку, давал пищу для ума аниматора.

— Где твои папа и мама? Познакомь. Они здесь? Они на острове? Или где?

Ноль понимания. Абсолютный ноль. Может, его удастся растопить?

Сходил в хижину, вернулся с маленькой бутылкой колы, сделал глоток, другой. Погрозил строгим пальцем бледному пламени в глазах испытуемой:

— Сначала познакомимся с родителями.

Нет, даже ради колы.

Из дальнейшего разговора можно было понять следующее: все дети общие, бегают где хотят, едят где придется, спят тоже.

— А правда, что мужики совсем–совсем не спят с бабами, как пан инженер утверждает?

Пришлось объяснять на словах, что он имеет в виду под словом «спят», испытывал неловкость; оказалось, что говорить об этом стыднее, чем делать это. Парашу разговоры смущали не больше, чем известные действия.

— Хочешь показать, что к тебе не пристает, ты выше этого, что инфантилизм так же не поругаем, как истинная чистота?

— Я не понимаю.

— Не хватало, чтобы ты и это начала понимать. То есть получается, что вы не бываете беременными. Раз не спите друг с другом.

Оказалось, что беременности случаются.

— То есть как?! А-а, тогда снимается другой мой ехидный вопрос: откуда берутся дети? Но не снимается вопрос «как?»! Ветром надувает?

Параша пожала плечами.

— Это не ответ.

Она опять пожала плечами.

— Хорошо, а вот то, что ты со мной спала, ты забеременеешь? Только не пожимай плечами. Впрочем, чего там, можешь не волноваться, хотя ты и не волнуешься, я бесплоден, за что свою Женечку возненавидел, несправедливо обвинил и бросил. А про ветер плодородия пока поставим запятую. Ты просто можешь и не знать, кто тут с кем и как.

Параша не возражала. Она не сторож всем сестрам своим и не заглядывает в хижины по ночам. Нельзя сказать, что на Убуди секса нет, просто девушка Параша ничего о нем не знает. Если они все же тут какие–то подопытные, им могут раздавать таблетки для залета. А если все же есть камеры, какой же он там в этих записях красавец, аниматор Лагутин! Вдруг стало стыдно, пришлось хлопать себя по обросшим уже порядочной бородой щекам, — хватит придуриваться. Тоже мне пациент Большого Брата!

Смех — лучший критик воображения.

Что же еще спросить?

— Почему женщины не ходят с дарами на скалу?

— Не ходят.

То есть просто так заведено, можно было понять ее. Не ходят, и все.

— Кем заведено?

Опять ноль целых, ноль десятых. Коровы были всегда, куры были всегда, рисовые поля были всегда.

— А ты хотела бы сходить на скалу?

Ступор. Как правильно говорить: Иран или Ирак? Можно считать установленным, что есть вопросы, на которые они то ли не хотят отвечать, то ли им запрещено кем–то или чем–то… Нет, по–любому легче было бы думать, что остров, например, заброшенная лаборатория, чем признать то совершенно необъяснимое, что мы имеем тут в наличии. Пусть имел бы место даже пошлый эксперимент: два предельно непохожих человека выбрасываются в искусственную среду, чтобы проверить, что они станут делать. Может, все же нашелся заскучавший миллиардер, готовый вместо покупки новой суперъяхты выкинуть кучу денег на такое развлечение, — это еще можно представить. Хотя до попадания сюда Денис был о миллиардерах самого уничижительного мнения: ни фантазии, ни дерзости. Максимум дадут бабла на исследования в области замораживания или компьютерных потуг по переносу сознания с биологического носителя на более надежный. Проблема индивидуального бессмертия их еще может зацепить, а вот чтобы попробовать воссоздать модель первобытного общества и проследить, что там и как было у предков, это вряд ли.

Но продолжим: на уютном острове все же случаются перемены погоды, дождь изредка идет, однажды был даже отдаленный гром, принятый белыми безумцами за звук летящего самолета.

Над Убудью никогда ничего не летало в обозримое памятью Параши время. И к берегу ничего не приставало. Она утверждала это уверенно и просто.

— А вы не удивились, когда нашли нас на берегу?

И тут Параша задумалась и кивнула. Ей было понятно, что такое удивление. И она могла отличить обыкновенное для здешней жизни явление от необыкновенного.

Эту тему Денис почему–то не стал развивать и впоследствии жалел, что не стал, уже тогда он мог бы очень продвинуться в понимании происходящего на Убуди.

Он сменил тему разговора на более, как ему казалось, важную:

— А кто у вас завел обычай таскать еду, рис, фрукты на скалу и там вываливать в яму?

Ответ был предсказуем: всегда так было.

— Но ведь чепуха какая–то!

Пришлось объяснять, что такое чепуха. Слово Параше понравилось, и она им некоторое время забавлялась, радостно смеялась, удачно его применив.

— Вам приходится почти непрерывно работать, а большую часть добытого вы тащите куда–то и выбрасываете. Не жалко?

— Чепуха.

— Чего хохочешь, дура!

— Дура?

— Это такая девушка, которая не отвечает на поставленные вопросы.

Выражение лица Параши сделалось напряженным. Внутри у нее явно возникла коллизия мотивов, брови сошлись на переносице.

— Ладно, ответь мне на последний вопрос и можешь идти. Тот француз, что свалился к нам, он сейчас где? Хочется на него взглянуть.

Параша сразу поняла, о чем речь, встала и, маня рукой Дениса, пошла через площадь, огибая костровище, и указала на хижину у самого края леса.

— Что?

Она опять указала, улыбаясь то ли безумно, то ли снисходительно.

Денис откинул входной полог. Посреди хижины на глиняном полу сидел де Голль и с двух рук ел сразу два неизвестных науке фрукта. И правда, очень похож на капризного гения французской политики — длинный, худой, с толстым носом и щепоткой растительности под ним. Взгляд полностью отсутствующий.

Вышел Денис из хижины, потирая лоб.

Сам климат Убуди асклепен? Издыхающий сам собою окреп.

Остров–оживляж!

Убудь анимационная!

Вообще–то иной раз бывает такое ощущение, что в воздухе распылен какой–то транквилизатор: совсем не хочется думать о плохом и отлично спится.

Да что здесь, в конце концов, происходит?!

Некоторое время назад фонтан подобных вопросов стал затухать, затягиваемый тиной повседневной рутины. Но после запредельного телефонного звонка и с появлением де Голля опять прорвало.

Версии!

Ничего не лезло в голову, кроме перелицованной банальщины про брошенную лабораторию: покинутый по неизвестным причинам завод по производству этнического оружия. Лаборанты вымерли от ими же введенного штамма, а лабораторные клоны остались и живут как запомнили.

Или нет?

Денис поглядел на стоящую рядом Парашу, потом на старуху, ковыряющуюся в углях кострища.

Аборигены только кажутся простачками, «баранами», а на самом деле племя экстрасенсов. Цивилизация, сумевшая прийти в равновесие с природой в результате рафинирования непонятной культуры, и мы, нервные гости большого мира, ведущие себя здесь как два неврастеника в заповеднике тихих будд. Настолько углубившихся вовнутрь себя и самого сущего, что, даже когда здешних самок подвергают французской любви, это не тревожит их бездонной самости.

Денис крутнулся на месте — что за чушь бродит в башке! Но пусть чушь, все равно — как быть с этими бесчисленными необъяснимыми фактами: почему и он сам, и неприятный напарник не заболели за все эти дни даже легонькой болячкой? Дикие, неизвестные фрукты — и ноль поноса. Царапины заживают, конечно, не мгновенно, но всегда и без малейшего воспаления. Только не надо становиться Пастером и глотать заведомую отраву, чтобы поиграть в умру — не умру. Пусть товарищ инженер себя покажет с этой стороны, надо ему намекнуть.

И сколько уже дней так! Кстати, о деньках — сколько их прошло, ё-моё! Прав старик, прав, надо что–то царапать на столпе или хотя бы палкой на песке.

Вот еще версия: остров забвения! Только не внезапного, а тихого погружения в него. Как лодку заносит песком на берегу. Похоже на правду или какую–то ее часть — мысль куда–то все время уклоняется от темы времени. Рассказывали, что на этих экваториальных островах другое восприятие секунд–минут–часов, но это казалось туристическим наблюдением городского сознания, осевшего на берегу теплого и невозмутимого океана. В данном случае имеем место с чем–то не таким элементарным.