Антидот. Противоядие от несчастливой жизни - Оливер Буркеман

Но вдруг все испортилось. Незаметно для меня зал для медитации стал походить на помещение суда и камеру пыток одновременно. Часами меня атаковали полчища негативных мыслей и связанных с ними эмоций — чувства раздражения, вины, сомнения, враждебности, нетерпения, скуки и даже страха. Казалось, они годами где-то накапливались, чтобы обрушиться на меня именно в этот момент. Большинство из них были самокритического свойства. Неожиданно я понял, как плохо поступал в огромном количестве случаев на протяжении всей своей жизни по отношению к окружающим: родителям, сестре, друзьям, подружкам, коллегам. Это могли быть мелкие проступки, не нарушающие общей схемы вещей (кому-то что-то сказал не так, недостаточно серьезно отнесся к чему-то и т. п.), но они наполняли меня грустью. Несколько месяцев спустя в одном буддийском тексте я обнаружил указание на то, что это обычное явление на ранних стадиях «пути прозрения», по которому продвигается медитирующий. Оно называется «познание причины и следствия» и связано с новым постижением причинно-следственной связи между действиями и их последствиями. Печаль, сопровождающая это понимание, с буддийской точки зрения становится доброй благодатной почвой для появления ростков сострадания.

Проведя в таком состоянии день, я начал кое-что замечать. Ситуация в моем сознании была далека от спокойной и расслабленной, но постоянные усилия сосредоточения на дыхании, чтобы разрывать привязанности к мыслям или чувствам, стали приносить определенные результаты. Моя точка обзора собственной умственной деятельности изменилась — я как будто поднялся по приставной лестнице на пару перекладин вверх и теперь просто наблюдал, не будучи сильно вовлеченным во все это. Как заметил бы Сёма Морита, я начал видеть в этом ментальные события, которые не следует подвергать оценке. Большинство моих мыслей находилось в прошлом или в будущем, но меня уже не затягивало ни в мечты, ни в неприятные воспоминания: я полностью находился в настоящем и, сидя здесь на своем коврике, наблюдал за представлением в моей голове с несколько меньшей паникой и с большим интересом. В некоторых дзенских монастырях принята практика неожиданного удара тонкой деревянной линейкой-кёсаку — его наносит наставник, чтобы вернуть медитирующего монаха к действительности. В Обществе медитации «Прозрение» медитирующих не бьют, но мне казалось, будто меня кто-то стукнул, — настолько ясно я стал видеть происходящее в моем сознании.

Самое странное и трудно поддающееся описанию словами во всем этом — а откуда, собственно, я это вижу? Где находится наблюдательный пункт, если я больше не вовлечен в ход своих мыслей? Нигде? Везде? Мне казалось, что я ступил в бездну. Я вспомнил свой разговор с Адиной в такси и высказывание Пемы Чодрон о «расслабленности в зыбкости нашего положения». Неожиданно я понял, что провел свою жизнь, отчаянно цепляясь за мысли, в попытках избежать падения в пустоту, которая находится под ними. А теперь я находился в этой бездне, и это совершенно не пугало меня. К концу ретрита я с удивлением обнаружил, что не хочу, чтобы он заканчивался, и легко остался бы еще на недельку. Кроме того, я почувствовал, что нахожусь среди друзей. Хотя я и словом не обмолвился с большинством участников ретрита и не узнал бы никого из них на улице, поскольку мы продолжали ходить глазами в пол, в зале для медитации стало ощущаться некое единение. Когда прозвучал удар гонга, означавший, что мы снова можем разговаривать, произошел неловкий обмен репликами, показавшийся неуместным на фоне этого единения. Адина, которую я случайно встретил на крыльце здания перед отъездом, сказала только: «Ну, это было…» — и погрузилась в молчание. Попытка уместить содержание этой недели в несколько слов явно была бесполезной затеей, и я ответил: «Понимаю тебя».

К моменту посадки на поезд в Нью-Йорк у меня жутко разболелась голова — обычные звуки мира, не погруженного в медитацию, оказались чересчур громкими для моего привыкшего к тишине сознания. Головной боли сильно поспособствовало и количество входящих писем в моей электронной почте. Но напряженные мысли исчезали немного быстрее, чем всегда, и было понятно, что я легко переживу эту небольшую непогоду.

Все это лишь малая часть буддийского учения о психологии. Но ее содержание соответствует любому «негативному» подходу к счастью: как правило, нет смысла пытаться изменить погоду. Корейский дзен-мастер старой школы Сун Сан[40], который носил с собой кёсаку, говорил, выступая перед американской аудиторией в 1970-х годах: «Ясный ум — как полная луна в небе. Иногда облака приходят и закрывают ее, но луна всегда за ними. Облака уходят, и тогда луна сияет ярко. Поэтому не тревожьтесь о ясном уме, он всегда тут. Когда приходят мысли, то ясный ум позади них. Мышление приходит и уходит, приходит и уходит. Вы не должны быть привязаны к этим уходам и приходам». А если окажется, что слушателям не вполне понятно, что им не надо привязываться к своим умственным сценариям, что они могут непредвзято наблюдать за своими мыслями и чувствами и так обрести спокойствие среди общего смятения? В таких случаях Сун Сан любил повторять: «Тогда я ударю вас своей палкой тридцать раз!»

Глава 4. Целепомешательство.

Неудачные попытки поставить будущее под контроль

Будущее, ср. Тот период времени, когда дела наши процветают, друзья нам верны и счастье наше обеспечено.

В 1996 году 28-летний молодой человек из штата Индиана по имени Кристофер Кэйс отправился в поход по Гималаям, организованный туристической фирмой, специализировавшейся на приключениях. В ретроспективе его первоначальное намерение может выглядеть как насмешка: он полностью выдохся, работая сначала биржевым брокером, а затем бизнес-консультантом, и хотел просто отдохнуть и расслабиться. Кэйс всегда интересовался психологическими аспектами бизнеса и собирался заняться получением докторской степени в области организационного поведения, но прежде всего ему требовалось отдохнуть, и рекламное объявление о наборе группы для похода по Непалу сулило в этом смысле прекрасную возможность. Позднее он вспоминал, как на подлете к Катманду с радостью предвкушал свое «бодрящее погружение в непальскую культуру» в окружении природных красот Гималаев. Вместо этого в горах Кэйс встретился с мрачной психологической загадкой, которая во многом определила содержание его последующей жизни.

В то же самое время, когда Кэйс и его товарищи по походу бродили, ночуя в палатках, по предгорьям Эвереста, на его пике происходила катастрофа, которой было суждено войти в историю. В течение того сезона там погибло 15 альпинистов, причем 8 из них — за одни сутки, которые навсегда вошли в анналы альпинизма, не в последнюю очередь благодаря успеху книги «В разреженный воздух» журналиста Джона Кракауэра[42], находившегося на горе в это время. В предгорьях Кэйсу встречались участники этих событий: измотанные и потрясенные альпинисты и спасатели, мучительно пытавшиеся понять, что же все-таки произошло.

Смертельные случаи при восхождениях на Эверест не редкость в наши дни, когда любой человек при деньгах и с минимальными альпинистскими навыками может купить себе место в коммерческой экспедиции, которая доставит его на вершину горы. Но катастрофа 1996 года остается особенно жуткой не только из-за количества жертв, а в первую очередь потому, что представляется совершенно необъяснимой. Погодные условия на вершине были не более опасны, чем обычно. Неожиданных сходов лавин тоже не было. Все коммерческие участники восхождений были достаточно опытными. Книга «В разреженный воздух» возлагает частичную вину за трагедию на упрямство и самонадеянность альпиниста-гида из Казахстана Анатолия Букреева[43], и хотя для подобных выводов и есть некоторые основания, они не годятся в качестве полноценного объяснения случившегося. Занятия альпинизмом в принципе подразумевают склонность человека к самоуверенности и упрямству, но такие катастрофы, как в 1996 году на Эвересте, к счастью, случаются редко.

Все это было больше похоже на приступ массового помешательства, достигшего апогея около полудня 10 мая на Ступени Хиллари, скалистой стене всего в 220 метрах от вершины, во время инцидента, впоследствии получившего название «дорожная пробка». Команды из Новой Зеландии, США и Тайваня, всего 34 человека, одновременно начали последний этап восхождения: от лагеря IV, расположенного на высоте 7 925 метров, на высоту 8 839 метров — к вершине. Американцы и новозеландцы скоординировали свои действия, чтобы обеспечить спокойный подъем и спуск с горы, но тайваньцы были не согласны отложить свое восхождение на другой день; кроме того, авангарду гидов не удалось закрепить страховочные тросы на Ступени Хиллари, как предусматривалось планом. В результате планомерное передвижение восходителей к пику быстро превратилось в подобие дорожной пробки.