Во всём виноват Гоголь - Георгий Дзюба

— Рекомендация для вступления в члены в наличии?

— Есть! Как без неё, батюшка мой, с собой ношу, всем даю. От «…протопопа, отца Кирилла, сын служит в палате…» От соседей своих: помещиков Боброва, Свиньина, Канапатьева, Харпакина, Трепакина, Плешакова. От Чичикова Павла Ивановича, от…

— С него надо было начать, — выхватил Бронькин из её рук лист гербовой бумаги и вонзил туда глаза: «У вас, матушка, блинцы очень вкусны». Прилагаемая справка сообщала, что П. И. Чичиковым откушано 9 (девять) блинов с маслом. А также «…с небольшим половину пресного пирога с яйцом…» им тоже откушано и выпита 1 (одна) чашка чая. Затем размашистый крючок и фамилия подписанта меж скоб. Ниже «ВЕРНО», где все буквы большие, потом «ИП Аксентий Поприщин» в синюшном окружении печати, ещё крючок и, как полагается, дата: «Мартобря 86 числа Между днём и ночью». Бронькин вздохнул и протянул Настасье Петровне документ:

— Молодец, Настюха! Пиши анкету. На первом этаже оплати мой труд и бланк. Да в службе безопасности сфотографируйся! Да оплати! Там скажут, что ещё и кому внести нужно… Членский билет и аренду получите там же и по льготной ставке, — закончил он уже строгостями, а Коробочка воссияла прям-таки так, что даже вся «…краска стыдливо вспыхнула на её щеках».

— Прошу строго по очереди следующего гражданина!.. — вскочил Афанасий Петрович, дабы скорее и правильно оформить в партийные ряды генерала Александра Дмитриевича Бетрищева, и чуть было уже даже не брякнул: «Ваше высокобродие, извольте присесть!» Однако вместо будущего губернатора, большой души человека и генерала, у стола вырос ростом в батон из заМКАДовского «Ашана» поджаристый сухарь, и Бронькин обомлел. «Перед ним торчало страшилище с усами, лошадиный хвост на голове, через плечо перевязь, через другое перевязь, огромнейший палаш привешен к боку. Ему показалось, что при другом боку висело и ружьё, и чёрт знает что. Целое войско в одном только».

Здесь Бронькин мог бы и оставаться собой, ибо по части волокиты и тягомотины в работе с посетителями и клиентами найти Афанасию Петровичу достойного конкурента даже в таком нереально продвинутом городе как NN было невозможно. Но сухарь напирал.

— Здравствуйте, Ковалёв, доложите, почему на вас нет лица!? — свирепо гаркнул он.

— Я не Ковалёв, я Бронькин Афанасий Петрович, капитан…

— Нет, вы не Бронькин, вы Ковалёв, и точка! Вы Ковалёв Платон Кузьмич, «кавказский коллежский асессор», и на вас нет лица!

— Ковалёв обитает в повести Николая Васильевича Гоголя «Нос», где именно этот одноимённый орган у Платона Кузьмича временно отсутствовал, а не всё лицо его, — прошептал Бронькин.

— У вас ни лица, ни носа, посмотрите в мою оловянную пуговицу на мундире, там видно всё без искажений! — пришёл ему на помощь Сухарь.

Афанасий Петрович с опаской склонился вперёд и принялся всматриваться в пуговицу Сухаря. И действительно, там точно отражался человек, но не совсем Бронькин А. П. При этом лица, а вместе с ним и носа этого человека в пуговице не воспроизводилось?.. Рядом с отражением человека на троне с вензелями императора Наполеона Бонапарта непрочно сидело, пересчитывало мёртвые души и, довольно ухмыляясь, кидало их в шкатулку явственное отражение Чичикова Павла Ивановича с рогами. Похоже, его отражение решило перейти и уже перешло на тёмную сторону.

— Душа номер тринадцать, — «…сказал Чичиков с плутоватой улыбкой…» и тут же с удивительной практичностью развеял все утверждения Сухаря о том, что Афанасий Афанасием не является. — Бронькин Афанасий, — продолжал улыбаться Чичиков. — Бывший танкист. Эх, Афанасий, и угораздило же тебя свою коррупцию изобретать да выдумывать! У нас и без тебя об этом тьма диссертаций липовых. Чего ж тебя, горемыка, из армии понесло так, что даже майорскую звезду к погонам не пришпилил… Но ты не бойся, Афоня. «Я привык ни в чём не отступать от гражданских законов, хотя за это и потерпел на службе…», да и ты пока ещё, к сожалению, вроде как практически живой… Подожду. А вот когда квартиру в райцентре получишь — мне её тотчас и отпишешь… Ну а вы, друг мой, — обернулся Чичиков к Акакию Акакиевичу Башмачкину, что из повести «Шинель» вдруг высунулся, — вы тем часом «…времени даром не теряйте, закажите ему теперь же сосновый гроб, потому что дубовый для него будет дорог».

— «Может, ты привык, отец мой, чтобы кто-нибудь почесал на ночь пятки? — снова высунулась из-под вешалки Коробочка. — Покойник мой без этого никак не засыпал».

— Не пиши Бронькина в реестрик, пока живой! — прошамкал Степан Плюшкин, обращаясь к Чичикову. — И замочи Сухаря, упокой его душу, а то скажу, и мой зять этим займётся. Этот «…сухарь-то сверху, чай поиспортился, так пусть соскоблит его ножом да крох не бросает, а снесёт в курятник». Да своему человеку тоже распорядись об этом, а то мои вон уже все совсем померли…

Красный уголок наполнился «странным шипением». Бронькину показалось, что «…шум очень походил на то, как бы вся комната наполнилась змеями; но, взглянувши вверх, он успокоился, ибо смекнул, что стенным часам пришла охота бить. За шипеньем тотчас же последовало хрипенье, и наконец, понатужась всеми силами, они пробили два часа таким звуком, как бы кто колотил палкой по разбитому горшку, после чего маятник пошёл опять покойно щёлкать направо и налево».

Протяжный звонок, возвещающий о поваливших в учреждение клиентах, удачно вырвал Афанасия Петровича из страшного сна и общества кандидатов в члены ОПГ. Он вскочил в туфли и бросился к зеркалу…

Глава VII

Ускорение в бездну торгового зала

Большая стрелка циферблата на привычной для неё быстроте выползла на третий круг. На улицах муниципальной столицы, как и в переулках города NN, по обыкновению промозгло и небезопасно. Там тоже уже завязался третий час ночи. Добросовестные и прочие налогоплательщики спят беспробудным сном. Отдельные граждане бодрствуют. По-английски обложившись бутылками и грелками и закутавшись в одеяла, они читают и думают. Здесь обожают книжные строки и умные мысли. О власти здесь тоже думают, но обожают её прохладно.

В круглосуточном оптово-розничном книготорговом учреждении «Мудрецов», в стенах которого нам уже удалось познакомиться с мыслителем Афанасием Петровичем Бронькиным, возлюбить, невзлюбить или даже пожалеть этого мужа — тишь и гладь. Кто помнит, виделись мы с ним на минус первом этаже этого культового вместилища знаний и современных систем управления персоналом. В дополнение сообщим вам, что и на первом главном этаже этого гиганта оптово-розничной торговли книжностями сейчас, как и в красном уголке — на минус первом — всё складывалось по-семейному спокойно и безветренно. Заспанный таджикский юноша-охранник Эшонкул сидел мирно. По-жокейски оседлав табуретку, он что-то бормотал своим усам, изредка облизывая губы изумрудно-зелёным языком. По всему видно, что Эшонкул был всем доволен и блажен. Родной брат его папы, дядюшка Ибрагим-бек — глава всей стражи усердно хранимого им комплекса и руководитель здешней диаспоры их аула, бдительно, но не часто всхрапывал, свернувшись калачом под пальмой на диване. Его кареглазая и ресницыстая племянница и сестрица Эшонкула Зульфия сквозь амбразуру кассы нацелила зеницы в мигающий за окном рекламный щит, заменяющий все покойные от старости фонари площади им. Октября (в народе — Октябриновича), и остановила их на экране: воцердуМ, воцердуМ — жёлтым, красным, жёлтым, зелёным… …воцердуМ… Невозможно сомневаться, что малышка Зуля уже успела многократно удовольствоваться неторопливо откушанным настоящим чаем с сахаром и что ей сегодня хорошо, тепло, сухо и комфортно.

Но вот створки входных дверей учреждения дерзко разлетаются по сторонам, и толстая чёрная кошка, дотоле дремавшая на тощей полке «Литературы для детей и юношества», валится доской ниже. Вслед за ней на пол падают сумасшедшие апельсины и саньки бицепсы, мультяшные красотки, жёлтый Пикачу с уродливым хвостом, Космобой, Шрек и прочие другие гоблины. От их грохота и вида бэтманов кошка пронзительно визжит, таранит броню ведра, опрокидывает швабру и ловко ныряет под длиннющие стеллажи с увесистыми товарами, как в суперобложках, так и без них, скованных одним ценником — 999 копеек за кг веса. Дядя Ибрагим-бек прерывает храп, но сладко и продолжительно чмокает губами, Эшонкул что-то поспешно глотает и срывается с насиженного места, Зульфия щупает правой коленкой тревожную кнопку, ведро цепенеет и скрывается в пене. Пена шипит.

Необыкновенно грациозная модераторша движимой офисной мебели зала с высшим образованием и неоднозначным опытом работы в экстремальной бухгалтерии, коротающая здесь ночь от аутсорсинговой компании «Отрадное», а по совместительству восхитительная и деликатная звеньевая уборщиц клининговой компании «Мыло» Гулянда — каменеет. Затем она приходит в себя и во избежание производственных неприятностей для любой из представляемых ею фирм и до выяснения не на шутку встревоживших её обстоятельств мышкой ныряет за ширму в закуток со швабрами. Перед закутком привычно многолюдно. Здесь два красавца в небрежно наброшенных на плечи старомодных милицейских пиджаках шумно режутся шахматными фигурами то в Чапаева, то в поддавки, но уже в шашечной расстановке, и продолжают затянувшийся спор о преимуществах картёжной дамы над шашечной дамкой или наоборот. Они зорко берегут от банд местных вандалов стальной банкомат, постоянно рискуют своей жизнью, а потому уже немало выпивши и в развитие любых других происшествий, порой здесь случающихся, сейчас, как и обычно, не вмешиваются. Проблемы учреждения здесь всегда и так решаются сами по себе, а вопросы от перепуганной кошки ими не принимаются. Они не влияют на покой и зарплату, а потому сегодня у этих красавцев на смене всё путём, по-домашнему уютно и спокойно.