Грезы об Эдеме: В поисках доброго волшебника - Джеймс Холлис

Эти строки Маклейша свидетельствуют о глубочайшем разочаровании в проекции, о расставании с эфемерным Другим, а также об утрате — о присущей любви самой глубокой боли.

А потому я не буду говорить о бессмертной славе женщин,Я скажу, что вы были молоды и стройны, с упругой и гладкой кожей,И как вы стояли в дверях, а тень от листьев падала на ваши плечи,А листья — на ваши волосы.

Поэт не хочет брать на себя тяжкое бремя и писать о бессмертии смертного человека. Он фиксирует основной момент эфемерного утверждения — единственный способ узнать о его/ее пребывании здесь. Что в конечном счете является более эфемерным, чем падающий лист, солнечный луч или Возлюбленная?

Я не буду говорить о великолепной красоте мертвых женщин,Я буду рассказывать о форме листа, который когда-то упал на ваши волосы,Пока не кончится мир, не вывалятся глаза и не распадется рот.Посмотрите! Вон там!

Это момент экзистенции. Тогда Маклейш был там и любил ту женщину, а теперь все прошло, и обоих их уже нет. Но тогда они были. Нет никакого бессмертия, а все, что было хорошего, — это момент, который мы называем жизнью.

Так наносит свой удар Купидон в набедренной повязке, с луком и стрелами в руках. Его стрелы ранят, но боль ускоряет работу сознания. Любить Другого — значит чувствовать эти раны, быть внимательным к тому, что случилось и что происходит с этим человеком. Множество слов — например, compassion (сочувствие), empathy (эмпатия), sympathy (симпатия) происходят от латинского и греческого passio и pathos, означающих «страдание». Быть открытым Другому — это означает желание открыться, чтобы испытать страдания. Кто не хочет страдать, тот, по мнению Гете, является всего лишь беспокойным гостем на земле. А чтобы действительно быть здесь, на земле, нужно чувствовать ее гравитацию.

Использовать отношения, чтобы уклониться от своего индивидуального странствия, — значит их извращать и отказаться от своего призвания. Проявлять внимание к другому человеку как к Другому — значит открыться и радости, и боли. Обе эмоции могут изменяться. Хотя мы можем не суметь их сдержать или, наоборот, выразить, они обе могут обогатить нашу душу. Китс сказал:

Она дружна с Красою преходящей,С Весельем, чьи уста всегда твердятСвое «прощай», и с Радостью скорбящей,Чей нектар должен обращаться в яд,—Да, Меланхолии горят лампадыПред алтарем во храме Наслаждений,—Увидеть их способен только тот,Чей несравненно утонченный генийМогучей Радости вкусит услады:И во владенья скорби перейдет40.

Если отношения вызываются не потребностью, а вниманием к другому человеку как к Другому, то мы действительно становимся свободными в его восприятии. Если мы постараемся устранить свои проекции, перестать грезить о «возвращении домой», мы сразу становимся свободными для любви. Если мы свободны для любви, значит, мы готовы к посвящению в таинство, воплощенное в Другом. Не будучи посвященными в это таинство, мы остаемся пленниками своего детства и ограничиваемся тривиальным. Блейк сказал, что может увидеть вечность в одной песчинке, поэтому мы, простые смертные, можем в своем Возлюбленном и через своего Возлюбленного увидеть вечность. Парадоксально, что этот Другой является сакральным посредником между нами и таинством: не потому, что мы используем его для удовлетворения своих нарциссических потребностей, а потому, что он помогает нам достичь глубинной конечной цели, оставаясь Совершенно Другим.

Любовь и духовная деятельность обязательно взаимосвязаны. Другой нужен не для того, чтобы позаботиться о нашей душе, а для того, чтобы обогатить наше ощущение ее. Такой дар становится особенно ценным для тех людей, которым уже удалось расширить границы своей души. Вполне понятно, что эго-сознание стремится к познанию и к облегчению страданий. Когда мы благодаря отношениям с другими начинаем жить символической жизнью, то получаем некоторые знания, немного понимания, огромные страдания и более глубокую способность любить. На практике это развитие способности любить означает развитие способности ощущать таинство. Это движение по направлению к agape. Об этом по-прежнему идет речь в «Песни любви» Рильке:

Но что бы порознь ни коснулось нас,Мы в голос откликаемся тотчас —Невольники незримого смычка.На гриф нас натянули, — но на чей?И кто же он, скрипач из скрипачей?Как песнь сладка41.

Прожить эту песню — наше земное предназначение. Исполняющий ее скрипач остается для нас таинством. Мы знаем, что нами играют наши душевные состояния и влечения, которые гораздо глубже любых знаний. Отказаться от «возвращения домой» или намерения попасть в земной рай — значит открыться таинству встречи с Другим, испытать ощущение близости к этому великому скрипачу, в котором и благодаря которому мы живем, и в конечном счете освободить отношения для достижения величайшей цели — продолжения нашего странствия благодаря раскрытию таинства непохожести на нас Другого.

ГЛАВА 3. ДВОЕ: ВСТРЕЧА И РАССТАВАНИЕ

Никто не должен спрашивать другого:«Что ты думаешь?»Никто из тех,Кто не хочет слышать о прошломИ его обитателях,Или о странном одиночестве настоящего.

За пределами понятий «правильно» и «неправильно»,Есть поле. Я буду встречать тебя там.Когда душа спускается на траву,Мир слишком переполняется, чтобы разговаривать.Идеи, язык и любая сказанная фразаБольше не имеют никакого смысла.

Так как все отношения начинаются с проекции, развитие любых отношений включает в себя постепенный распад проекции и вызывает удивление, смятение, страх, а иногда и гнев. Затем начинаются неприятности.

Здесь читатель подумает: «Опять негатив. Сколько же можно говорить о проблемах. Наверно, он снова начнет рассуждать о романтических отношениях?» Но вспомните: мы занимаемся исследованием реальности отношений, их психодинамики и сознательных усилий, которые необходимы для того, чтобы сделать эти отношения эффективными. Несомненно, романтическая любовь является «крючком», но в конечном счете она никогда не оправдывает ожиданий, которые содержатся в проекции и в запланированном «возвращении домой».

Вспомним трогательные строки стихотворения Новалиса, обращенного к Возлюбленной, которые я цитировал в предыдущей главе («Ты — теза: спокойная, сдержанная, сосредоточенная в себе…»). За ними скрывается очень поучительная история. Новалис/фон Харденберг, которому тогда было чуть более двадцати лет, безнадежно влюбился в Софи фон Кюн, двенадцатилетнюю глупышку, которая умерла от ужасной прогрессирующей болезни, перенеся несколько операций, спустя два дня после того, как ей исполнилось пятнадцать лет. Писательница Пенелопа Фицджеральд попыталась воспроизвести типичный разговор между поэтом и его возлюбленной. Поэт спрашивает Софи: «Скажи мне, что ты думаешь о поэзии?» — «Ничего не думаю», — отвечает она42.

Очевидно, что такие отношения могли строиться только на проекции. Со своей стороны, Новалис знакомит нас со скрытой динамикой отношений, существующих между ними, по крайней мере, для него:

Должен ли с ней я расстаться навсегда?Соединилась ли надеждаС тем, что мы считали своим,Но не могли обладать полностью?Можно ли это тоже назвать заражением?43

Совершенно очевидно, что здесь ощущение Другого становится частью ощущения самого себя без малейшего намека на нереалистичность такого чувства. Совершенно одержимый и одурманенный своей влюбленностью, Новалис обручается с Софи и дарит ей кольцо с надписью: Sophie sei mein schütz Geist — «Софи, будь моим ангелом-хранителем». Подобно Данте, он преклоняется перед своей Возлюбленной, ничуть не разбираясь в том, насколько истинным Другим она является, совершенно не понимая того, что он влюбился в саму Любовь, в отсутствующую часть самого себя, в свой внутренний образ — в свою аниму и что между ними нет вообще ничего общего, кроме проекции.

Отношения между фон Харденбергом и Софи довольно комичны, но скрытая за ними психодинамика является общей для начала любых отношений. Зато впоследствии приходится слышать хорошо знакомую жалобу: «Никак не могу понять, что же я все-таки в нем (или в ней) нашла (или нашел)?»