Охота на сопках Маньчжурии - Владислав Юрьевич Морозов

Далее мы с Зиновьевым вежливо раскланялись перед фон-бароном; тот, слегка и чисто формально поклонившись в ответ, удалился налево (я почему-то подумал, что у этого обладателя кавалерийских сапог где-то здесь привязана лошадь, но, как ни странно, он ушёл пешком), а мы с господином лейтенантом пошли направо, вышли из отделённой от города забором части порта (часовой у ворот дежурно отсалютовал Зиновьеву, изобразив своей винтовкой положение «на караул» и не обратив на мою персону никакого внимания) и двинулись по немощёной, фактически деревенской улице, живо напомнившей мне старые советские фильмы «про прежнюю жизнь»: каменные и деревянные одноэтажные дома неистребимого провинциально-русского стиля, чередовавшиеся с построенными явно до российской аренды китайскими хибарами, заборы, не слишком впечатляющие палисадники (за четыре года разные плодовые и прочие деревья не очень-то отросли, хотя что-то похожее на яблони я кое-где заметил). По-моему, мы были в той части Порт-Артура, которая тогда именовалась Старым городом.

Автоматика особого оживления вокруг не показывала, что было неудивительно: прохожих в эти утренние часы нам практически не попадалось. Только пару раз вдалеке проехали какие-то телеги.

А ещё я успел заметить в одном месте характерную вывеску «ТРАКТИРЪ». Стало быть, питейные заведения здесь вполне себе работали? И кстати, по тогдашнему обычаю при некоторых питейных заведениях такого рода вполне могли быть и «меблированные комнаты» для возможных постояльцев. Я вот только не вспомнил, что тогда было первично и более распространённо: трактир с «нумерами» или же, наоборот, «меблирашки» при трактире? Интересно, почему это господа офицеры сразу же отсоветовали мне искать отель или нечто подобное? Хотя, рассуждая логически, всё как раз понятно. Ведь, остановившись в гостинице, мне придётся себя как-то обозначить, и по душу иностранца (то бишь мою) непременно явятся какие-нибудь представители гражданской власти. Жандармы-то в Порт-Артуре должны быть или как? Допросят, узнают, откуда я взялся, накатают телегу на дерьмовую работу военных или портовых «конкурентов», и Майского непременно вздрючат за его снисходительное отношение непонятно к кому. В общем, не любивший кропать протоколы подпоручик явно стремился облегчить жизнь не столько мне, сколько себе.

– А вы вообще кто? – спросил я лейтенанта Зиновьева, стараясь быть максимально вежливым.

И пока мы шли до его квартиры, я узнал много нового, поскольку этот вроде бы находящийся в данный момент на службе офицер явно никуда не торопился.

Оказалось, что раньше этот самый Зиновьев (звали его, кстати, Сергеем Илларионовичем) служил на минном транспорте «Енисей», довольно глупо погибшем ещё в конце января 1904 года, в самом начале войны, на своём же, то есть русском, минном заграждении где-то у Дальнего. Моему собеседнику посчастливилось оказаться в числе выживших (большинство команды «Енисея» спаслось), но именно с этого момента начались его нынешние неудобства и мытарства. Лишних кораблей и должностей в плавсоставе Первой Тихоокеанской эскадры, как легко догадаться, не было; более того, по мере продолжения боевых действий количество исправных кораблей лишь убавлялось.

Из-за этого лейтенант Зиновьев, как и многие другие оставшиеся без своих кораблей офицеры, откровенно изнывал на берегу. Сначала его направили руководить командой матросов, отряженных на строительство наземных укреплений. Там ему откровенно не понравилось (что неудивительно: покажите мне моряка, который умел бы рыть окопы и вообще хоть сколько-нибудь терпимо относился к земляным работам!), но при этом Зиновьев был в числе тех офицеров, которые сдуру подписались под каким-то предложением сформировать из морячков пехотные подразделения для сухопутного фронта. Но, поскольку весной 1904 года положение Порт-Артура ещё не выглядело столь безнадёжно, а «энтузиасты» эти были в небольших чинах и ответственность за подобное не хотел брать на себя никто из генералов и адмиралов, инициативу сочли легкомысленной и преждевременной и тем, кто всё это предложил, начальство отказало, причём со скандалом в виде крика и стука кулака по столу. Что совершенно не помешало руководству порт-артурской обороны чуть позже, буквально через пару месяцев, всё-таки начать постепенное направление морячков в пехоту. То ли до здешних больших чинов всё доходило как до того жирафа из анекдота, то ли инициатива действительно наказуема, особенно если она «несвоевременна»…

Разумеется, Зиновьев не унялся и позже, за компанию с некими мичманами Кустошкиным и Брендюревым, предложил командованию атаковать японцев минами заграждения на сухопутном фронте.

Я спросил: а как это?

Он ответил, что на самом деле это проще пареной репы. Ведь морская мина хоть и сильно тяжёлая, но круглая, и столкнуть её с горки на супостата вроде бы не самая сложная задача. Разумеется, после некоторой доработки, предусматривающей удаление всего лишнего, что помешает мине свободно катиться с горы вниз. А взрыватель простейший – кусок бикфордова шнура, отрезанный по расчёту времени. То есть запалили шнур, столкнули и ждём, что получится.

Уж не знаю, как им это удалось (генералы и адмиралы тогда были, мягко говоря, ретроградами и консерваторами), но этим трём энергичным раздолбаям даже дали возможность поэкспериментировать со своей «новацией» – выделили мины, людей и транспорт в виде пары телег. В общем, с помощью матросиков они затащили несколько мин на некую гору с весьма неоригинальным названием Высокая и начали пускать их по одной вниз прямиком на японские позиции. Довольно долго взрывы были с недолётом или перелётом. Потом они наконец сумели верно рассчитать длину шнура и закатить пару мин непосредственно в окопы к самураям. Но, видимо, увлеклись или чего-то не учли, и кончилось всё плохо. Одна из крайних мин зацепилась то ли за кусты, то ли ещё за что-то недалеко, перед бруствером их собственной позиции, и застряла. Сделать ничего было нельзя, все бросились врассыпную, мина бабахнула, и мало никому не показалось. К счастью, тем взрывом никого не убило, но мичманы Кустошкин и Брендюрев были сильно контужены и отправились прямиком в лазарет. А самого Зиновьева (как-никак – самый старший по званию из этой троицы), поскольку он не пострадал, как вроде бы говорили уже в советском флоте, «вывернули мехом внутрь», сделав крайним и виноватым, со всеми вытекающими. Разумеется, ставить подобные безответственные опыты ему больше категорически не позволили.

В этот момент я понял, что где-то подобное уже слышал. А конкретно – в какой-то из книг раннесоветского мариниста Сергея Колбасьева, где подобный эпизод упоминался в числе прочих «баек о давно минувших днях». Выходит, не такая-то уж это и байка…

Дослушав ответ, я спросил: а где же он тогда изволит служить ныне?

Лейтенант Зиновьев, невесело хмыкнув, ответил, что, видимо, в качестве наказания