Тень Гегемона. Театр теней (сборник) - Орсон Скотт Кард

– Я же не могу сделать так, чтобы люди не замечали иностранного мальчика.

– У тебя не такой уж иностранный вид, – возразила она. – Средиземноморский тип встречается здесь сплошь и рядом. Старайся только поменьше разговаривать. Всегда делай такой вид, будто идешь по делу, но никогда не спеши. И вообще, это ты меня учил, как оставаться незаметным.

И вот сегодня, месяца через полтора после приезда в Бразилию, Боб бродил по улицам Араракуары и думал, какое великое дело могло бы придать его жизни цену в глазах Карлотты. Потому что, несмотря на всю ее веру, ее одобрение – ее, а не ее Бога, – казалось чем-то таким, ради чего, быть может, стоило бороться. Пока это не мешает главной цели: выживанию. Достаточно ли быть репьем в шкуре Ахилла? Достаточно ли разыскать способ борьбы с ним? Или нужно делать что-то еще?

На вершине одного из многих холмов Араракуары стояла лавочка, где торговала сорбетом японо-бразильская семья. Она занималась этим уже не первый век, как гласила вывеска, и Боба это и забавляло, и трогало одновременно – в свете слов Карлотты. Для этой семьи изготовление сладкого десерта в рожках или чашечках было тем великим делом, которое она пронесла сквозь века. Что может быть более обыденным? И все же Боб приходил сюда снова и снова, потому что лакомство было восхитительным, честно говоря, и, когда он думал, сколько людей за последние двести-триста лет останавливались у этой двери и наслаждались неповторимым вкусом мягкого мороженого во рту, относиться к такому делу свысока уже не получалось. Эти люди давали другим нечто действительно хорошее, и от этого жизнь других людей становилась лучше. Это не было великим деянием, которое воспоет история, но и никчемной ерундой это тоже не было. Человек может поступать много хуже, чем посвящать значительную часть своей жизни делу вроде этого.

Боб даже не понимал толком, что значит найти себе дело жизни. Значит ли это передать кому-то другому право за тебя решать? Дурацкая идея. Вряд ли на Земле найдется человек более умный, чем он, и хотя это не значит, что он не способен ошибиться, это наверняка значит, что он будет дураком, если передоверит право решать кому-то другому, у которого шансов ошибиться больше.

Зачем он вообще тратит время на сентиментальную философию Карлотты, Боб тоже не понимал. Наверняка это и есть одна из его ошибок – эмоциональная человеческая сторона его менталитета одолела нечеловеческий талант рассудка, который, к его досаде, не всегда управлял мыслями Боба.

Стаканчик сорбета был пуст. Очевидно, он съел порцию, не заметив. Оставалось надеяться, что язык все же насладился вкусом, центр удовольствия в мозгу не среагировал.

Боб выбросил стаканчик и пошел дальше. Мимо проехал велосипедист, трясясь и вздрагивая всем телом из-за булыжной мостовой. Вот это и есть жизнь человека, подумал Боб. Так трясет всю дорогу, что не можешь ничего толком рассмотреть.

На ужин в столовой пансиона была фасоль с рисом и жилистая говядина. Боб с Карлоттой ели почти в молчании, слушая разговоры соседей и позвякивание посуды. В любом настоящем разговоре между Бобом и Карлоттой наверняка прозвучало бы что-то необычное, что могло бы запомниться, привлечь внимание, вызвать вопросы. Например, откуда внук у женщины с повадками монахини? Почему этот ребенок, с виду шестилетний, разговаривает как профессор университета? Потому Боб и Карлотта при посторонних говорили мало и только о погоде.

После ужина они оба вошли в Сеть проверить почту. Приходившие Карлотте письма были интересными и настоящими. Все корреспонденты Боба на этой неделе считали его женщиной по имени Летти, которая работает над диссертацией и собирает сведения, но на личную жизнь у нее нет времени, и потому она резко отвергает все попытки флирта. Пока что Боб не видел способа обнаружить почерк Ахилла за поведением какой-либо страны. Большинство государств просто не имели возможности так быстро похитить весь джиш Эндера, но из тех, у кого такие возможности были, Боб мог исключить некоторые, не обладавшие должной агрессивностью, или самодовольством, или презрением к международному праву. Да даже Бразилия могла бы это сделать – и бывшие товарищи по войне с жукерами могли сейчас томиться в плену здесь же, в Араракуаре. И по утрам они слышат грохот того же мусоровоза, что подобрал сегодня выброшенный Бобом стаканчик из-под сорбета.

– Не знаю, зачем люди распространяют такие штуки, – сказала Карлотта.

– Какие? – спросил Боб, обрадовавшись поводу отвлечься от утомительной для глаз работы.

– Да эти глупые суеверные драконы на счастье. Их уже небось десятки.

– О да! – согласился Боб. – Они повсюду. Я их уже вообще перестал замечать. И почему именно драконы?

– Этот, кажется, появился раньше других. Во всяком случае, я его увидела первым, и с ним вот этот стишок. Если бы Данте творил сегодня, он бы нашел в аду местечко для тех, кто запустил эту моду.

– А что за стишок?

– «Полюбуйся зверем сам и отправь его друзьям. Это чудо из легенд всем приносит хеппи-энд», – процитировала Карлотта.

– Ну да, драконы способствуют счастливому концу. Но что именно это значит? Что ты умрешь счастливым или будешь счастливым до конца?

Карлотта засмеялась.

Боб, которому надоело разбирать почту, продолжил разрабатывать тему:

– Драконы не всегда приносят счастье. В Боевой школе армию Драконов даже расформировали, настолько ей не везло. Ее возобновили потом для Эндера и, несомненно, дали ему лишь потому, что считалось, будто она приносит несчастье, а начальство пыталось создать Эндеру максимум трудностей…

Тут Боба посетила мысль, и, хоть она мелькнула лишь на миг, он встрепенулся.

– Перешли-ка мне эту картинку.

– Да она у тебя тоже наверняка есть в десятках писем.

– Искать не хочу. Перешли мне ее, пожалуйста.

– Ты еще под именем Летти? Это ведь ты его уже две недели не менял?

– Пять дней.

Через несколько минут картинка попала к Бобу, и он сразу же стал пристально в нее вглядываться.

– Что тебя так заинтересовало?

Боб поднял взгляд и увидел, что Карлотта на него смотрит.

– Не знаю. А чего ради уделять внимание тому, что я уделяю внимание этой ерунде? – ухмыльнулся Боб.

– Потому что ты считаешь ее важной. Ты умнее меня почти во всем, но там, где дело касается тебя, я разбираюсь гораздо лучше. И знаю, когда тебя что-то по-настоящему интересует.

– Да вот – соседство дракона и слова «end». Конец обычно не считается счастливым. Почему не написали «ждет счастье» или «счастливая судьба»? Зачем именно «счастливый конец»?

– А что?

– Конец. End. Эндер. И армия Эндера называлась «Драконы».

– Ну это за уши притянуто.

– Погляди на картинку. Вот тут, в середине, где такой сложный растровый узор, – одна линия размыта. Точки разбросаны практически случайным образом.

– Мне это и кажется случайным шумом.

– Если тебя держат в плену, но дают доступ к компьютеру, зато каждый бит почты смотрят под микроскопом, как ты передашь весточку на волю?

– Но ведь ты не думаешь, что это…

– Пока не знаю. Но раз уж я об этом подумал, то имеет смысл покопаться?

Боб уже передал дракончика в графическую программу и изучал линию сдвинутых точек.

– Да, вся эта линия – случайный набор. Он здесь не к месту, и это не просто шум, потому что остальные части картинки не повреждены – вот только эта линия чуть изломана. А шумы распределились бы по картинке случайно.

– Так посмотри, что это, – сказала Карлотта. – Гений у нас ты, а я всего лишь монахиня.

Вскоре Боб выделил линию в отдельный файл и стал изучать информацию в виде двоичного кода. При попытках рассмотреть этот код как текст в однобайтовой или двухбайтовой кодировке смысла не получалось, но его и не могло быть – иначе письмо никогда бы не попало в Сеть. Значит, если это действительно письмо, оно должно быть как-то зашифровано.

Несколько часов Боб писал и пробовал различные программы расшифровки. Он пробовал математические структуры и графические интерпретации, но понимал, что на самом деле здесь не может быть подобных сложностей, потому что автор письма не мог пользоваться компьютером. Это должно быть что-то относительно простое, что будет видно при поверхностном исследовании.

И потому Боб вернулся к попытке интерпретировать двоичный код как текст. Скоро он нашел схему, которая выглядела перспективной. Двухбайтный текстовый код, но сдвинутый на одну позицию вправо, кроме случаев, когда сдвиг вправо давал осмысленные символы – в этом случае сдвиг был двойной. При этом настоящий символ не мог появиться ни в одной программе просмотра файла.