Тень Гегемона. Театр теней (сборник) - Орсон Скотт Кард

«Выживание не наиболее приспособленных, а меня лично – это же цель, заложенная в самое ядро моего существа. Это первопричина, лежащая в основе всех моих действий. Бывали моменты, когда я испытывал сочувствие – да, и не к Эндеру. Я заведомо посылал людей на верную смерть, и я глубоко скорбел о них, но я их посылал, и они шли. А я на их месте поступил бы так же? Подчинился бы приказу? Пошел бы погибать, чтобы спасти неизвестные будущие поколения, которые даже имени моего знать не будут?

Боб в этом сильно сомневался.

Он был рад служить человечеству, если это значило служить заодно и себе. Биться с жукерами рядом с Эндером и другими ребятами – в этом был смысл, потому что, спасая человечество, он спасал себя, Боба. И если, умудряясь оставаться в живых, он при этом оказывался репьем в шкуре Ахилла, вынуждая его быть менее осторожным, менее мудрым и потому более уязвимым – что ж, это был приятный побочный эффект. Преследуя цель собственного выживания, Боб заодно давал человечеству лишний шанс избавиться от этого чудовища. А поскольку лучшим способом выживания было найти Ахилла и убить его раньше, чем он убьет Боба, Боб мог оказаться величайшим благодетелем человечества в истории. Хотя, думая об этом сейчас, Боб не мог вспомнить ни одного убийцу, которого человечество произвело бы в герои. Разве что Брут, но и то в его репутации были свои минусы. А вообще-то, убийц история презирала. Возможно, потому, что жертвы удавшихся покушений не рассматривались историей как угроза человечеству. К тому времени, как общественное мнение приходило к выводу, что тот или иной монстр заслуживает смерти, этот монстр уже набирал такую власть и становился настолько подозрителен, что шанса на его ликвидацию не оставалось.

Попытка обсудить это с сестрой Карлоттой ничего не дала.

– Я не могу с тобой спорить и потому не понимаю, зачем ты затеял этот разговор. Я знаю только одно: я не стану помогать тебе в его убийстве.

– Ты не считаешь, что это самооборона? – спросил Боб. – Это влияние идиотских фильмов, где герой никогда не убьет злодея, если тот не наставил на него пистолет?

– Это моя вера в Христа, – ответила сестра Карлотта. – Любите врагов своих и делайте добро ненавидящим вас.

– Так, и какой следует вывод? Лучшее, что мы можем сделать для Ахилла, – поместить в сети наш адрес и ждать подосланных им убийц.

– Не говори глупостей. Христос велел делать своим врагам добро. Для Ахилла не будет добром, если он нас найдет, потому что он убьет нас и увеличит число убийств, за которые должен ответить перед Богом. Лучшее, что мы можем сделать для Ахилла, – не дать ему убить нас. И если мы любим его, мы не дадим ему править миром, потому что такая власть лишь увеличит его возможности впадать в грех.

– А почему мы не любим те сотни и тысячи миллионов, которые погибнут в войнах, начатых Ахиллом?

– Мы любим их, – сказала Карлотта. – Но ты делаешь ту же ошибку, что и многие другие, которые не понимают Господа. Ты считаешь, что смерть – самое страшное, что может случиться с человеком, а для Бога смерть значит лишь то, что ты попадаешь домой на несколько мгновений раньше срока. Для Господа страшный исход человеческой жизни состоит в том, что человек отдается греху и отвергает радость, которую предлагает Бог. Из всех миллионов погибших в войне истинные трагедии – это жизни, оборвавшиеся в грехе.

– Так зачем же ты столько мучаешься, чтобы сохранить жизнь мне? – спросил Боб, но он думал, что уже знает ответ.

– Ты хочешь, чтобы я сказала что-нибудь, ослабляющее мои доводы. Например, что я всего лишь человек и хочу не дать тебе погибнуть, потому что я люблю тебя. И это будет правдой, потому что у меня нет детей и ты мне заменил ребенка, насколько это возможно, и я была бы ранена в средоточие своей души, если бы ты пал от рук этого испорченного мальчика. Но истина, Джулиан Дельфики, заключается в другом: я так хочу не дать тебе погибнуть потому, что, если ты умрешь сегодня, ты можешь попасть в ад.

Боб, к собственному удивлению, почувствовал себя уязвленным. Он достаточно хорошо понимал веру Карлотты, чтобы предсказать такое отношение, но все равно услышать это из ее уст было больно.

– Я не собираюсь каяться и принимать крещение, так что мне все равно прямая дорога в ад, а потому без разницы, когда я умру.

– Чушь. Наше понимание догматов несовершенно, и что бы там ни говорили папы, я ни на миг не верю, что Бог обречет на вечное проклятие миллиарды детей, которым Он попускает родиться и умереть без крещения. Нет, я думаю, что ты попадешь в ад потому, что, несмотря на все свои таланты, ты абсолютно аморален. И я молюсь от всей души, чтобы перед смертью ты успел понять, что есть высшие законы, превосходящие простое выживание, есть высшие цели, достойные служения. Если ты отдашь себя такому великому делу, дорогой мой мальчик, тогда я не буду бояться твоей смерти, потому что буду знать: справедливый Господь простит тебя за то, что ты не заметил или не понял истины христианства при жизни.

– Да ты еретичка! – сказал Боб. – Ни одно из этих утверждений ни один священник не признает соответствующим догматам.

– Даже я не признаю, – согласилась сестра Карлотта. – Но я не знаю ни одного человека, у которого не было бы двух наборов догматов: первого – в которые человек верит, что верит, и второго – по которому он пытается жить. Я просто из тех немногих, которые понимают разницу. А ты, мой мальчик, нет.

– Потому что я ни в какие догматы не верю.

– А это, – сказала Карлотта с подчеркнутым удовольствием, – доказательство моего утверждения. Ты так убежден, что веришь лишь в то, во что ты веришь, что веришь, что совершенно не видишь, во что ты веришь на самом деле, не веря, что веришь.

– Ты не в том столетии родилась, – сказал Боб с сожалением. – Ты могла бы заставить Фому Аквинского рвать волосы на голове. Ницше и Деррида обвинили бы тебя в помутнении их рассудка. И только инквизиция знала бы, что с тобой делать – поджарить с корочкой до хруста.

– Только не говори мне, что ты читал Ницше или Дерриду. Или Фому Аквинского.

– Чтобы понять, что яйцо тухлое, не обязательно есть его целиком.

– Ты невозможный нахальный мальчишка.

– Да я ведь не настоящий мальчишка.

– Ты не деревянная кукла. Уж во всяком случае, не из моего кукольного театра. А теперь пойди поиграй, я занята.

Эта отсылка не была наказанием, и сестра Карлотта это знала. С момента подключения к сетям они почти все дни проводили в доме, собирая информацию. Карлотта, сетевая личность которой была защищена сетевыми брандмауэрами Ватикана, могла поддерживать прежние связи и получать доступ к лучшим своим источникам, скрывая не только местонахождение, но и часовой пояс. А вот Бобу приходилось создавать новую личность с нуля, прячась за двойными каскадами почтовых серверов, специализирующихся на анонимности, и даже при этом не пользуясь одной и той же личностью больше недели. Он не устанавливал связей, а потому не имел доступа к источникам. Если ему нужна была конкретная информация, он просил сестру Карлотту найти ее, и она уже решала, может ли она об этом спросить или таким образом выдаст, что Боб находится с ней. Чаще всего она решала, что спрашивать нельзя, и потому Боб был в своих поисках ограничен. И все же они делились собранной информацией, и при всех минусах положения Боба у него был один плюс: ум, анализирующий данные, принадлежал ему. Тот ум, который по тестам Боевой школы далеко превосходил все прочие.

К сожалению, Истине эти титулы были безразличны. Она отказывалась открываться только по той причине, что все равно рано или поздно будет раскрыта.

Боб стоически переживал эти многочасовые неудачи и все же в конце концов должен был вставать и выходить на улицу. Но это не было просто бегством от работы.

– Такой климат мне по нраву, – сказал он сестре Карлотте на второй день, когда, весь в испарине, полез в душ в третий раз за день. – Я рожден для жизни в жаре и влажности.

Сначала сестра Карлотта настаивала, что будет ходить с ним повсюду. Но после первых нескольких дней он смог ее кое в чем убедить. Во-первых, что он уже выглядит достаточно взрослым, чтобы его не сопровождала бабушка – «Аво Карлотта», как он ее называл согласно легенде. Во-вторых, она не будет для него защитой, так как у нее нет ни оружия, ни навыков самообороны. В-третьих, из них двоих именно он умеет жить на улицах, и хотя Араракуара и близко не была так опасна, как Роттердам его юных дней, он уже нарисовал в уме сотни различных маршрутов бегства и укрытий – просто рефлекторно. Когда Карлотта поняла, что скорее ей будет нужна его защита, чем Бобу – ее, она сдалась и стала отпускать его одного, при условии, что он всеми силами постарается не вызывать подозрений.