Герои – моя слабость - Филлипс Сьюзен Элизабет

Бледно-голубые стены комнаты, красное покрывало и желтые стулья, как и задумывала Мария, вызывали в памяти картину Ван Гога «Спальня в Арле», однако самую длинную стену студии украшала огромная роспись – картина-тромплей[9], изображенное в натуральную величину такси, въехавшее в витрину магазина. Энни от души понадеялась, что ее загадочное наследство не эта фреска, поскольку понятия не имела, как можно продать целую стену.

Она представила, как мать в этой комнате обхаживала художников, потакала их капризам, гладила по головке, чем никогда не баловала собственную дочь. Мария верила, что талант необходимо бережно пестовать, но не поощряла желание дочери рисовать или играть на сцене, хотя Энни с увлечением предавалась и тому и другому занятию.

«Мир искусства – яма, кишащая ядовитыми змеями. Он съедает заживо даже самых талантливых, а это вовсе не про тебя. Я не хочу такого для своей дочери».

Марии куда больше подошла бы в дочери какая-нибудь самоуверенная отчаянная сорвиголова, из тех, кого не заботит чужое мнение. Но ей досталась робкая, застенчивая девочка. Фантазерка, любившая мечтать наяву. Впрочем, в конечном счете Энни пришлось стать сильной, чтобы поддержать мать, которая больше не могла о себе позаботиться.

Услышав незнакомый звук подъехавшего автомобиля, Энни отставила кружку с кофе. Она вышла в гостиную и выглянула в окно – как раз вовремя, чтобы увидеть, как в конце дорожки останавливается помятый белый пикап. Дверца отворилась, и из машины выбралась женщина лет шестидесяти с небольшим. Ее практичные черные сапожки мгновенно утонули в снегу. Серое дутое пальто облегало тучную фигуру. На пышных белокурых волосах женщины не было шапки, но на шее у нее красовался пестрый, лиловый с зелеными ромбами вязаный шарф. Склонившись над сиденьем пикапа, она достала розовый подарочный пакет, из которого торчал край нарядной малиновой оберточной бумаги, похожей на пенку с варенья.

Увидев наконец новое лицо, человека, никак не связанного с Харп-Хаусом, Энни так обрадовалась, что стремглав бросилась к двери, едва не зацепившись ногой за яркий полотняный коврик у порога. Стоило ей распахнуть дверь, как с крыши посыпалась снежная пыль.

– Я Барбара Роуз. – Женщина приветливо помахала рукой. – Вы здесь уже почти неделю. Я подумала, что настало время вас навестить, узнать, как дела. – Алая помада на ее губах выделялась ярким пятном на белом лице. Когда Барбара поднялась на крыльцо, Энни увидела у нее под глазами легкие припухлости с черными следами туши для ресниц.

Она проводила гостью в дом, взяв у нее пальто.

– Спасибо, что прислали мужа помочь мне в первый день. Хотите кофе?

– С удовольствием. – Наряд Барбары составляли черные эластичные брюки и ярко-синий свитер, плотно облегавший пышную фигуру. Сбросив сапожки, она с подарочным пакетом в руках проследовала за Энни в кухню, густой аромат цветочных духов тянулся за ней шлейфом. – Женщине нелегко обходиться без помощи на острове, а здесь, в этом безлюдном месте чувствуешь себя особенно одиноко… – Она зябко передернула плечами. – Вечно все ломается и валится из рук, когда ты одна.

Вовсе не такие слова надеялась услышать Энни от бывалой, умудренной опытом островитянки.

Пока она готовила кофе, Барбара с задумчивым видом разглядывала аляповатую солонку с перечницей на подоконнике и ряд черно-белых литографий на стене.

– Каждое лето здесь бывали всевозможные знаменитости, но я не припомню, чтобы вы часто приезжали.

Энни включила кофеварку.

– Я предпочитаю жить в большом городе.

– Перегрин-Айленд в середине зимы определенно не лучшее место для горожанки. – Барбара любила поговорить. Под мерное урчание кофеварки она пожаловалась на лютые холода и рассказала, как тяжело приходится женщинам с острова, когда их мужья выходят в море в непогоду. Энни довольно смутно помнила о запутанных законах, указывающих рыбакам, когда и где можно использовать снасти для лова омаров, и Барбара с радостью просветила ее на этот счет.

– Мы рыбачим только лишь с начала октября до первого июня. А потом обслуживаем туристов. Но на большинстве остальных островов сезон ловли длится с мая по декабрь.

– А разве не легче заниматься ловом в теплую погоду?

– Да, конечно. Хотя, когда вытаскиваешь верши, многое может пойти наперекосяк даже при хорошей погоде. Но зимой омары стоят дороже, поэтому их выгоднее ловить сейчас.

Энни разлила кофе по кружкам, и женщины уселись за стол в гостиной возле окна с видом на бухту. Барбара вручила Энни подарок, а затем опустилась на стул напротив. В розовом пакете лежал черно-белый вязаный шарф с рисунком из ромбов, как у самой миссис Роуз.

Барбара смела ладонью со стола хлебные крошки, оставшиеся после завтрака Энни.

– Вязание помогает нам, женщинам, коротать время зимой. Хорошо, когда есть чем занять руки. Без работы я становлюсь ворчливой. Мой сын живет теперь в Бангоре. Раньше я видела внука каждый день, а теперь… хорошо, если раз в два месяца. – Глаза ее затуманились. Казалось, она готова заплакать. Барбара резко встала и отнесла на кухню собранные в кулак крошки. Когда она вернулась, в глазах ее по-прежнему стояли слезы. – Моя дочь Лиза тоже поговаривает об отъезде. Если это произойдет, я потеряю обеих своих внучек.

– Лиза? Подруга Джейси?

Барбара кивнула.

– Похоже, случившийся в школе пожар стал для нее последней каплей.

Энни смутно припомнила местную школу – небольшую каркасную постройку, стоявшую на вершине холма недалеко от пристани.

– Я не знала, что школа сгорела.

– Это произошло в начале декабря, вскоре после приезда Тео Харпа. Вспыхнула проводка. От здания остались одни руины. – Миссис Роуз побарабанила по столу ногтями, покрытыми красным лаком. – Школа простояла целых пятьдесят лет. Все дети Перегрин-Айленда начинали обучение там, прежде чем перейти в старшие классы на материке. Теперь, после пожара, занятия проходят в двойном трейлере – это все, что может позволить себе город. Но Лиза говорит, что не допустит, чтоб ее девочки учились в автоприцепе.

Энни нисколько не осуждала молодую женщину, стремившуюся уехать. Жизнь на маленьком островке кажется романтичной только в теории. Реальность куда более сурова.

Барбара покрутила на пальце обручальное кольцо – тонкую золотую полоску с крошечным бриллиантиком.

– Не у меня одной такие заботы. Сын Джуди Кестер готов уступить уговорам жены и уехать вместе с ее родителями куда-то в Вермонт, а Тилди… – Барбара с горечью махнула рукой, будто не желала больше думать о наболевшем. – Вы к нам надолго?

– До конца марта.

– Зимой время тянется долго. – Энни пожала плечами. Похоже, на острове не знали об условии, на котором коттедж перешел в ее собственность, и она предпочла оставить все как есть. Ей не хотелось выглядеть в глазах жителей острова беспомощной марионеткой, которую кто-то дергает за веревочки, как одну из ее кукол. – Муж вечно твердит, чтобы я не лезла в чужие дела, – продолжала Барбара, – но я не смогу спать спокойно, если не предупрежу вас: одной вам здесь придется нелегко.

– Я справлюсь, – откликнулась Энни бодрым тоном, будто сама в это верила.

Озабоченное выражение лица Барбары не прибавляло оптимизма.

– Вы слишком далеко от города. И я вижу, что от вашей машины… на бездорожье, да еще зимой, проку мало.

Это Энни уже поняла.

Перед уходом Барбара пригласила Энни сыграть как-нибудь в банко[10].

– У нас на острове многие играют. Главным образом, конечно, мы, старухи, но я обязательно приведу и Лизу. Она ближе к вам по возрасту.

Энни охотно согласилась. Не то чтобы ее так уж привлекала игра в кости, просто хотелось поговорить с кем-нибудь еще, кроме кукол и милой, но запуганной, подавленной Джейси, которую никак нельзя было назвать занимательной собеседницей.

Ночью Тео разбудил какой-то шум. На этот раз ему не приснился кошмар, громкий звук назойливо лез в уши, нарушая привычную тишину дома. Тео открыл глаза и прислушался.