Капитан повесился! Предполагаемый наследник - Уэйд Генри

Коронер забормотал нечленораздельно:

– Я… Впрочем, у меня… нет никаких причин предполагать, что такое возможно. Я просто спросил… чистой воды формальность – имело место или нет.

– Нет!

– Кормит его баснями, – прошептал Генри, лакей, в розовое ушко Этель.

– Благодарю вас, миссис Стеррон. У меня больше нет вопросов, не смею вас задерживать. Ну разве кто-нибудь из присяжных захочет спросить вас о чем-то.

У присяжных было такое желание, но успешная контратака Гризельды заставила их молчать.

– Хотел бы напомнить, миссис Стеррон, что, если вы желаете удалиться прямо сейчас, я возражать не буду. Не сомневаюсь, что, в свою очередь, члены жюри присяжных хотели бы выразить вам самые глубокие соболезнования в связи с утратой, которую вы понесли. И я позволю себе присоединиться к ним.

– Благодарю.

Гризельда Стеррон в сопровождении деверя покинула зал с высоко поднятой головой и сверкающими глазами. Уход получился столь эффектным, что даже прозвучали неуместные попытки поаплодировать ей, тут же, впрочем, пресеченные судебным секретарем.

Мистер Лавджой облегченно вздохнул. Теперь, когда миссис Стеррон в зале не было, ему стало проще и спокойнее закончить допрос доктора Тэнуорта.

Вновь вызванный для дачи показаний врач попытался обставить второе появление в качестве свидетеля-эксперта столь же эффектно, что и первое, но вышло это у него плохо, поскольку уже не требовалось называть имя и должность, а также произносить клятву.

– Доктор Тэнуорт, раньше вы оказывали медицинскую помощь капитану Стеррону?

– Так точно, сэр.

– Миссис Стеррон поведала нам, что ее супруг страдал от заболевания, которое порой вызывает депрессию. Что вы можете пояснить на сей счет?

– Действительно, временами самочувствие у капитана Стеррона было скверное, и у него случались приступы депрессии. Точнее, он постоянно страдал депрессией, упадком духа, и временами эти приступы были весьма сильными.

– А какова природа его заболевания?

Доктор Тэнуорт достал записную книжку и извлек из нее листок бумаги.

– Возможно, будет удобнее, сэр, если вы прочитаете заключение в письменном виде.

Он протянул листок секретарю, тот передал его коронеру. Просмотрев его, мистер Лавджой передал листок присяжным.

– Полагаю, можно согласиться с вашими выводами, – заметил мистер Лавджой.

Листок бумаги переходил из рук в руки на скамье присяжных, но содержание его мало о чем говорило членам жюри. В конце концов его передали юристу капитана Стеррона, который тоже взглянул на него и сразу вернул коронеру.

– У присяжных есть вопросы? Если есть, можете задать через меня.

Со своего места поднялся пожилой худощавый мужчина – он был хорошо известен суперинтенданту Даули как неудавшийся химик.

– Вы что же, хотите сказать, – начал он, – этого достаточно, чтобы человек решил повеситься?

– Ну, человек чувствительный вполне мог, – ответил доктор Тэнуорт, почувствовав подвох.

– Все вопросы только через меня, мистер Лек, – произнес коронер.

Мистер Лек усмехнулся и сел на свое место.

Коронер взглянул на юриста, и тот покачал головой.

– В таком случае это все, доктор Тэнуорт, спасибо. И жюри присяжных, и я благодарим вас за свидетельские показания.

Мистер Лек громко и насмешливо фыркнул, и доктор Тэнуорт, бросив на него возмущенный взгляд, вышел из зала. Какой-то молодой человек, сидевший в заднем ряду, сложил ладони, пародируя молитвенный жест, еще двое или трое засмеялись.

– Тишина в зале! – прикрикнул судебный секретарь.

– Если кто-либо еще позволит себе подобную выходку, прикажу немедленно освободить помещение, – предупредил коронер.

– Мистер Джон Хафкасл!

Для дачи показаний был вызван мужчина, одетый по последней лондонской моде и сидевший рядом с Гризельдой. Он занял место свидетеля и произнес клятву.

– Вы мистер Джон Хафкасл?

– Да, сэр.

– Вы представляете адвокатскую контору «Хафкасл и Блетт», которая обслуживала покойного капитана Стеррона?

– Именно так.

– Вы слышали показания миссис Стеррон о том, что ее покойный муж впадал в депрессию при мысли о нехватке средств? Что вы могли бы рассказать по этому поводу?

Мистер Хафкасл, для которого двадцатилетнее членство в Линкольнс-инн[4] не прошло даром и помогло выработать несвойственные его возрасту основательность и осторожность, задумался, прежде чем ответить на вопрос.

– Да, я вправе предоставить информацию о финансовом положении покойного, – наконец произнес он.

Мистер Лавджой с трудом подавил улыбку – до чего же хорошо он и этот его свидетель знали все ходы этой игры.

– В таком случае будьте так любезны, мистер Хафкасл. Только, пожалуйста, кратко. А затем, если у меня или у присяжных вдруг возникнет необходимость уточнить или прояснить какие-то моменты, я задам вам вопросы.

Мистер Хафкасл достал из портфеля листок бумаги и поднес к глазам.

– В тысяча девятьсот седьмом году капитан Стеррон унаследовал от своего отца собственность, в том числе поместье Феррис-Корт. Оплатив все необходимые расходы, которые, следует заметить, в те времена были не столь велики, капитан Стеррон остался с приличным доходом: частично он поступал от сельскохозяйственной деятельности в поместье, но по большей части – от акций и собственности в Ливерпуле. Капитан Стеррон вознамерился увеличить доходы, поменяв свой трастовый фонд на другой, с более привлекательными процентами, но, по сути, менее стабильный. Ну, и потерпел ряд неудач, так что его финансовое положение пошатнулось. Во время войны оно временно улучшилось благодаря значительному сокращению расходов, чего он добился, закрыв Феррис-Корт. После войны нарастающая депрессия в сельскохозяйственном производстве довела доходы, которые он прежде получал от этой деятельности, до мизерных, и капитан Стеррон мог полагаться лишь на несколько оставшихся дивидендов и доход от собственности в Ливерпуле.

– Какого рода собственности? – спросил один из членов жюри присяжных.

– Недвижимость в Эвердейле.

– Трущобный лендлорд! – выкрикнули со скамьи присяжных.

– Мистер Лек, ну сколько можно? – сердито воскликнул коронер. – Я бы попросил вас контролировать себя. Прошу прощения, мистер Хафкасл, продолжайте, пожалуйста.

– На протяжении нескольких лет капитан Стеррон пытался восстановить финансовую стабильность, которую сам же и разрушил путем неудачных…

– Спекуляций, – подсказали со скамьи присяжных.

Коронер гневно сверкнул глазами.

– Полагаю, это слово точно подходит к характеру его транзакций, – с еле заметной улыбкой сказал мистер Хафкасл. – Актом от тысяча девятьсот двадцать четвертого года он переуступил доверенным лицам доходы от недвижимости в Ливерпуле сроком на двадцать один год, с тем чтобы они аккумулировались и инвестировались в фонд погашения[5]. Тем временем капитан Стеррон сократил свои расходы на поддержание всех построек и прилегающих земель до минимально возможного уровня. Остается лишь надеяться, что, когда закончится срок договора с фондом погашения, а произойдет это лишь в тысяча девятьсот сорок пятом году, там соберется достаточная сумма для обеспечения поддержания поместья в должном состоянии.

Мистер Лавджой выждал секунду-другую, полагая, что свидетель продолжит, но мистер Хафкасл молчал.

– Что ж, с этим все ясно, мистер Хафкасл, – сказал коронер. – Не могли бы вы сообщить, был ли капитан Стеррон удручен своим финансовым положением?

– Оно его тревожило, и еще, думаю, он испытывал угрызения совести, понимая, что во всех этих несчастьях, обрушившихся на семью, по большей части виновен он сам.

– Терзался этой мыслью?

– Возможно.

– Была ли финансовая ситуация столь серьезна, чтобы довести разумного человека до самоубийства?

– Не знаю, сэр. У меня нет критериев, опираясь на которые можно составить определенное мнение.