Черные сны - Андрей Лабин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Крики боли вперемешку со стенаниями он услышал еще на лестнице. Егор прислушался. Голос принадлежал женщине и доносились с верхнего этажа. Перепрыгивая через две ступени, побежал вверх. Он остановился напротив двери, из-за которой доносились крики и громко постучал. От волнения пробила дрожь, ладони взмокли, а от быстрого бега сердце бухало в грудь тараном. Пока скакал по маршам и площадкам, в голове промелькнуло десятки мыслей; режут, насилуют, избивают, ударило током, перелом, защемило пальцы. И все это в картинах и лицах. Белое брюхо с плавниками медленно опускалось с потолка, насыщалось красками и разбухало.
Дверь открыли не сразу. Когда Егор уже собрался постучать вновь и на этот раз сильнее. Сжал кулак, замахнулся, но щелкнула щеколда и в дверном проеме показался растерянный вспотевший, с прилипшими ко лбу волосами Кокушкин. Он смотрел на Егора снизу вверх увеличенными через очки глазами. И без того жалкий, сейчас он выглядел просто раздавленным.
– З-здрасти, – заикаясь сухо, словно его горло было забито соломой, произнес он.
– Здорово, кто кричит? – Егор заглянул ему за плечо, отодвинул и уверенно шагнул через порог. Кокушкин отступил, пропуская его. Он не переставал заглядывать попеременно то в левый, то в правый глаза Егору, словно хотел что-то там рассмотреть.
– Она, мама, – тихо сказал он, – расшумелась сегодня что-то, это ничего, бывает у нее так.
Егору показалось, что сын учительницы пытается его успокоить, и не дай Бог накликать на себя гнев, что позволил такому случиться. Егор быстрым шагом подошел к боковой комнате, вскользь посмотрел на замок на торцевой комнате и толкнул дверь. На матраце, расстеленном на полу у стены, в ворохе тряпья лежала старая женщина с перемотанной махровым шарфом головой. На газете возле нее стояли различные пузырьки и пластинки с лекарствами. К верхней трубе у батареи была привязана за толстую леску алюминиевая ложка. В углу стоял чайник с деревянной ручкой. В комнате пахло застоялым потом и лекарствами.
– Божечка, за что так, – в полузабытье стенала женщина. Желтое морщинистое лицо со впалыми глазами блестело от пота. Редкие волосы выбились из-под махрового шарфа и грязными сырыми нитями приклеились к выпирающим скулам.
– Божечка, нет сил больше, что же это такое, – бледными губами едва шептала женщина.
– Ой!!! – вдруг она закричала, громко, пронзительно и дернулась, словно ее ударили по ребрам палкой. У Егора сердце екнуло, от неожиданности он вздрогнул.
– Ой!!! Гера… Ой!!! Больно-то как!!! Федя.
– Мам, здесь я, – из-за спины Егора выскочил Кокушкин, упал на колени рядом с матрацем, словно приготовился молиться, наклонился, почти лег, и взял обеими руками высушенную кисть женщины. Зашептал, – ну, потерпи, мамуля, сейчас пройдет, потерпи чуть – чуть, пожалуйста, – жалобно, умоляюще шептал Кокушкин, сжимая и гладя руку матери.
– Что с ней? – оправившись от шока, Егор подошел к больной. – Какой номер скорой? – он торопливо полез в карман за телефоном.
– Ой, сейчас… – женщина захлебнулась криком, из уголка глаз потекли слезы. С минуту она лежала неподвижно с исковерканным болью лицом и казалось не дышала, а потом тихо выдохнула – простонала.
– Как же больно, Федя.
– Номер говори, – гаркнул Егор. Его сердце тревожно билось, казалось, они теряют время, еще приступ и женщина не выдержит.
– А!? – Кокушкин резко обернулся, словно только заметил присутствие Егора. На его верхней губе выступила испарина.
– Номер!
– Я уже позвонил. Они едут. Мам, я уже позвонил, – Кокушкин снова склонился над матерью, – они уже едут. Скоро будут. Уже потерпи, мамуль, немножко. – Он теребил косточки матеренной ладони в своих руках и все заглядывал ей в глаза. По его вискам текли капельки пота.
Прежде, чем в комнату неспеша зашла женщина врач с медицинским чемоданчиком, несколько пароксизмов сотрясли больную женщину. Она уже балансировала на грани забытья, когда доктор присела на предусмотрительно подставленный суетным, заискивающе заглядывающим в глаза Кокушкиным стул и взял ее за запястье. Она о чем-то спрашивала Кокушкина, тот запинаясь отвечал. Егор их не слушал, он все смотрел на измученную женщину, которая в полубреду мотала головой по измятой подушке и стонала.
– Какое обезболивающее даете? – донесся до Егора голос. Он оторвал взгляд от больной и посмотрел на врача.
– С– спазмалгон, – прошептал Кокушкин.
– Вы с ума сошли. Вам разве врач не выписывал?
– Выписывал, но они, – Кокушкин посмотрел на Егора.
– Они закончились.
Егор больше не слушал и не смотрел, развернулся и вышел из комнаты пропитанной болью и страданием. У него было ощущение, что он сам вкалывал иглы в изможденное тело женщины, сам выкручивал руки и раскалывал ей голову, сдавливал ее обеими руками так, что она трещала, как спелый арбуз.
Он скорее сбежал по лестнице и выскочил на улицу. Жадно втянул прохладный сырой воздух. Он быстро шел в контору, в носу все еще стоял запах горячечного пота и лекарств, а в ушах звенели стенания и крики боли.
Паршина в соцзащите не оказалось. Егор спросил у Изотовой, куда его направили. Женщина ответила, что тот пять минут назад звонил с почты, сказал, что попал в перерыв и ждет. Напрямик через пустырь Егор быстрым шагом шел к почте, опасаясь не застать там коллегу. Ноги разъезжались на склизкой тропинке, грязь налипла на ботинки. Вымахавший до пояса пустырник шуршал о куртку, засохший репейник цеплялся за брючины. Егор торопился, горячий воздух парком вырывался из его приоткрытых сухих губ.
Оказавшись у почтамта – деревянной избы из почерневших бревен с шиферной крышей, с голубой табличкой, Егор в растерянности завертел головой. Подергал за дверную ручку, дверь была заперта. Он посмотрел на расписание, затем достал телефон и уточнил время. До открытия оставалось пятнадцать минут.
– Опочки, – вдруг послышалось сзади. – Кто это тут у нас тут?
Егор обернулся. Из-за угла почты, с сигаретой в зубах вышел Паршин. Он остановился и хищно прищурил правый глаз, казалось, чувствовал неприятность. – Тебя, что, тоже за пенсиями послали?
Когда Егор подошел, тот подмигнул, растянул тонкие губы в широкой улыбке и протянул руку.
– Здорово.
Егор с минуту смотрел то на руку, то на Паршина. Пока колебался, запал его заметно угасал. Он уже не так кипел праведным негодованием и в голове не так отчетливо слышались крики больной женщины. Он пожал протянутую руку и подумал, стоит ли ему вообще вмешиваться. Чтобы не растерять последние крохи намерения, пересиливая себя сказал.
– Сегодня у Кокушкина был. Там скорая приезжала к его матери. Я слышал, как она кричала.
Помолчал и добавил.
– Ты это, не забирай у нее больше таблетки. Она страдает.
– Ты из-за этого сюда прискакал? – спросил Паршин. Губы его поползли
