Напишите про меня книгу - Шихабудин Микаилов

Президент говорил долго. Несколько раз его прерывали «бурными, продолжительными аплодисментами». Эту речь Ельцина, произнесенную 19 августа 1991 года с танка № 110 Таманской дивизии, транслировали почти все телевизионные каналы Советского Союза. С этой минуты переворот был обречен. Еще двое суток Карим вместе с другими депутатами находился в Белом доме. Несколько раз он звонил домой, говорил, что все в порядке. 20-го вечером разрешил Карине выйти в магазин за продуктами. 21-го утром он позвонил водителю и попросил, чтобы тот отвез семью на вокзал и посадил в поезд до Махачкалы. Карина, естественно, уезжать не хотела, но Карим настоял, и в 11–30 скорый поезд Москва – Махачкала увез его жену и дочку в Дагестан.

В тот же день Карима вызвали в кабинет Руцкого.

– Карим Альдерович, никуда не отлучайтесь, через несколько часов мы летим в Крым к Горбачеву.

В 16–52 самолет ТУ-134, на борту которого находились Руцкой, Бакатин, Силаев, Карим и еще девять народных депутатов РСФСР, вылетел из «Внукова» в направлении Фороса. Карим знал, что двумя часами раньше из этого же аэропорта в Крым почти одновременно отправились два самолета – ИЛ-62 с путчистами на борту и пустой ТУ-134.

Набор высоты был каким-то резким, нервным. Карим летать не боялся, но почти всегда при взлете и посадке у него сильно потели ладони. Этот полет исключением не стал. Карим достал платок, вытер руки и пошел в кабину пилотов.

– Разрешите?

Увидев появившегося в дверях кабины пилотов человека с депутатским значком, летчик, сидящий за левым штурвалом, слегка привстал, насколько это было возможно в тесном кресле, снял наушники, представился.

– Можно я тут у вас тихо посижу? – дружелюбно спросил Карим. – С детства мечтал увидеть, как управляют самолетом.

Его посадили в кресло второго пилота, но через десять минут пришлось вернуться в салон. Руцкой начинал оперативное совещание. Говорил он своим прокуренно-генеральским голосом вещи давно всем известные, преподнося их как страшную военную тайну. Потом слово взял Бакатин. Он подробно расписал, чего делать в Форосе не нужно ни при каких обстоятельствах. На том и закончили. В чем заключается их миссия, ни один из выступающих и словом не обмолвился. Карим сделал для себя вывод, что никто этого толком еще не знает. И действовать придется по обстоятельствам.

Стюардессы подали обед. Ели молча. Немного выпили. Через пятнадцать минут самолет благополучно приземлился в районе Фороса. Руцкой, Бакатин и Силаев сели в черную «Волгу» с военными номерами, Карима и других депутатов пригласили на посадку в корейский автобус. Через восемнадцать минут «Волга» и автобус уже стояли у ворот государственной дачи.

Делегация шла по аллее, выложенной цветной плиткой. По обе стороны цвели и благоухали кусты роз. Высаженные через каждые пять метров пальмы были похожи друг на друга так, будто пропущены через копировальный аппарат. Пение птиц заглушал шум морского прибоя. «Если на том свете есть рай, он должен выглядеть именно так», – подумал Карим. У дверей белоснежного особняка их встретил офицер в чине полковника и пригласил пройти на открытую веранду с массивным круглым столом, на котором стояли три хрустальные вазы с фруктами. Все, кроме Силаева, сели за стол. Председателя российского Правительства попросили пройти к Михаилу Сергеевичу. Неожиданно для самого себя Карим пошутил:

– Давайте хотя бы в города поиграем.

Руцкой опустил на Карима тяжелый взгляд и после небольшой паузы тихо пробурчал:

– Фернандополис.

– Это где? – поинтересовался Бакатин.

– В Юго-Восточной Бразилии.

– А мы с вами сегодня можем оказаться в Фернажополисе, если не привезем в Москву Горбачева, – грустно заметил Бакатин.

Доиграть в города не успели. Вернулся Силаев. Вместе с ним на веранду вышел первый Президент СССР. На нем были светлые брюки, оранжевая рубашка и летняя куртка в цвет брюк. Вид у него был уставший, и этим утром Михаил Сергеевич явно не брился.

– Здравствуйте, товарищи, – сказал Горбачев. – Рад видеть вас в добром здравии. Предвосхищая вопросы о моем здоровье, спешу сообщить, что оно в полном порядке. Три дня назад, правда, спину прихватило, но здешние массажисты свое дело знают. Сейчас все нормально. Я сегодня же возвращаюсь в Москву. Два часа назад здесь были эти, с позволения сказать, товарищи из ГКЧП. Мы обсудили сложившуюся ситуацию. Я дал им твердо понять, что намерен и впредь выполнять возложенные на меня обязанности Президента Советского Союза. А их судьбу пусть определит суд. Я не жажду крови, но за попытку переворота в стране они должны ответить перед законом. Утром мне включили правительственную связь, я говорил с Президентом России, главами союзных республик – Украины, Белоруссии, Казахстана и Узбекистана, они согласились с моей оценкой событий последних дней. С минуты на минуту у меня должен состояться телефонный разговор с Президентом Соединенных Штатов. Прошу вас при нем присутствовать.

Михаил Сергеевич говорил еще минут двадцать. Подробно рассказал о том, как он прожил эти три дня, как поддерживала его Раиса Максимовна, другие члены семьи. Поведал, как сильно он разочаровался в Лукьянове и как важна для него поддержка Ельцина, народных депутатов РСФСР, членов российского правительства. Успел вкратце охарактеризовать внешнеполитическую ситуацию в связи с путчем, дать небольшую справку о погоде в Крыму в конце августа, признался, как боялся есть, потому что «от этих людей можно ожидать чего угодно», а потом пригласил всех поужинать вместе с ним.

В каминном зале обстановка была уже менее «протокольной». Горбачев даже пытался шутить, но делегация российского Президента вела себя с подчеркнутым уважением. Карим ел мало и чувствовал себя весьма скверно. За столом он был самым молодым. И, прекрасно зная, как должен младший вести себя за столом на Кавказе, Карим совершенно не представлял, что он должен делать, сидя рядом с главой мировой супердержавы.

Стали собираться в Москву. Вместе с Горбачевым вышла Раиса Максимовна. Спустились к морю, постояли минут десять. Горбачев заметил, что военных кораблей уже не видно, «а еще вчера стояли здесь, будто я собираюсь вплавь в Турцию сбежать. Ну не идиоты, а?».

К закрытому военному аэродрому доехали тем же транспортом, что и на дачу. Борт № 1 с Президентом СССР улетел первым, через полчаса вылетел и ТУ-134 с ельцинской делегацией. Москва встретила Карима нудным осенним дождем. Руцкой распустил всех по домам. Уже через час Карим, удобно расположившись на родном диване, по телефону в деталях расписывал Карине события трех последних дней.

Победу праздновали недолго. Тем более что оказалась она пирровой. Страна разваливалась на глазах. Союзный договор так и не был подписан. Очередные и внеочередные съезды проходили в Москве с завидным постоянством и без видимых результатов. Экономики не существовало никакой: ни плановой, потому что планировать уже было некому и нечего, ни рыночной, потому что никто не знал, что это такое. В Москве и некоторых других крупных городах Союза вспыхивали «табачные бунты». Оказалось, что без еды люди еще как-то жить научились, а вот без сигарет не получается. Карим все больше впадал в депрессию. Заседания, съезды, комиссии осточертели. Уже три раза он просил начальство отпустить его на несколько дней в Дагестан. Звонил отец, просил приехать, говорил, что ему совсем плохо, часто болеет. Но в администрации Президента Кариму все время отвечали одно и то же: «Потерпите, сейчас не время, давайте вернемся к этому разговору через месяц».

В один из съездовских дней Карим вспомнил о разговоре с академиком Абдулаевым. Он обернулся, посмотрел на балкон. Ельцин сидел на своем обычном месте и слушал выступающего. А может, делал вид, что слушает. Карим встал и направился к выходу.

– Ты куда? Сейчас же голосование объявят. Каждый голос на счету, а ты уходишь! – пытался остановить его кемеровский Сергей.

– Я быстро. Мне документ один нужен срочно. Через десять– пятнадцать минут буду на месте.

Карим вышел из Кремлевского дворца, вызвал водителя.

– Толик, в Дом Советов. За пятнадцать минут туда и обратно успеем?

– Вряд ли. Но я постараюсь.

Подъехали к Дому Советов. Карим поднялся на лифте, вбежал в свой кабинет, порылся в бумагах, нашел постановление о прекращении финансирования НИИ и вернулся на заседание съезда.

Успели. Ельцин сидел на своем месте. Карим собрался с мыслями и рванул к лестнице, ведущей на балкон. В двух метрах от Президента стоял Коржаков, он был последним препятствием на пути к Президенту России и отсекал всех ненужных просителей и людей, потенциально способных испортить Ельцину настроение. Карим в этот список не входил. Даже наоборот, был в числе соратников, поэтому поздоровавшись на ходу с Коржаковым и обменявшись дежурными словами, направился прямиком к Президенту.