Успокоительное для грешника - Кэролайн Роу

— Это слово, кажется, означает «урожай». Только я давно не читал на своем языке. Скоро ты выйдешь замуж за Даниеля? — задал вопрос безо всякой паузы. — Я спрашиваю только потому, что мне нужно многому научиться, прежде чем я смогу помогать своему учителю так же умело, как ты. И нужно научить тебя читать на моем языке.

— Замуж за Даниеля? — спросила девушка, покраснев. — Кто тебе это сказал?

— Да ведь любой дурак видит, что он влюблен в тебя, — ответил Юсуф. — И сеньора всегда старается подвести вас друг к другу, когда он бывает здесь. Ты влюблена в него?

Ракель странно посмотрела на мальчика.

— Это не твое… ну, я полагаю, это не твое дело, так ведь? И в данном случае ответ отрицательный. Я не влюблена в него.

— Почему? — спросил Юсуф. По выражению лица было ясно, что для него это очень серьезный вопрос. — Он красивый, так ведь?

— Пожалуй, — сказала Ракель. — Я не обращала внимания. Он слишком… ну, слишком обычный. Он мне как брат, — сказала она раздраженно. — Как я могу в него влюбиться?

— Он тебе нравится? Мне да, потому что он умный. И веселый.

— Нравится, конечно. Его общество приятно. Но я не назвала бы это любовью. Помнишь сеньору Исабель?

— Помню, конечно, — сказал Юсуф. — Это было всего год назад.

— Любовь даже больше того чувства, что сеньора Исабель испытывала к своему бедному рыцарю.

— А что она испытывала? — спросил Юсуф. — Я спрашиваю тебя только потому, что, думаю, мужчины ощущают это по-другому, а здесь, в Жироне, у меня нет сестер, чтобы спросить их.

— Видимо, да, — сказала Ракель. — Если то, что рассказывают, правда, Исабель говорила, что внутри у нее появлялось странное, болезненное ощущение — для меня тогда это звучало очень тревожно, но… но я не ощущаю ничего подобного, когда вижу Даниеля.

Она отбросила с лица волосы.

— Жарко сегодня.

— Но ты знала эти ощущения, — заметил Юсуф.

— Чертенок, — сказала Ракель. — Да, знала, только не здесь и не сейчас. И не говори об этом папе. Это его только встревожит, а тут нечего тревожиться. Все-таки, думаю, я когда-нибудь выйду за Даниеля, потому что нужно выходить замуж, а он здесь лучше многих. Тогда все будут счастливы, так ведь?

— А ты?

— Не знаю.

Утреннее солнце поднялось уже высоко, когда Даниель нашел убедительный предлог отправиться в город, не вызывая любопытства дяди. Изначально он собирался объяснить, что кому-то надо поговорить с Марти Гутьерресом по поводу его безответственных обвинений, и поскольку он знает его, то займется этим. Но теперь его тревожило беспокойство Ракели. Если она считала объяснение с Марти безрассудством, то дядя воспринял бы его как полное сумасшествие. Поэтому он счел за лучшее помалкивать об этом. Даниель вышел из лавки, сказав, что пойдет кое-что купить, и вызвавшись доставить несколько сообщений. Конечно, за покупками можно было отправить слугу, а сообщения не были срочными. Но дядя решил, что племяннику просто не сидится на месте, и отпустил его.

Даниель шел по людной улице, обдумывая, что именно сказать Марти. Старательно выстраивал доводы, как пешки на шахматной доске, готовясь дать отпор любому выпаду, каждому оправданию, какое тот мог выдвинуть в свою защиту.

Однако его тщательно спланированное объяснение началось скверно. Марти, с мутным взглядом, несколько бледный, сам подошел к воротам. Увидел, кто это, и, пересиливая похмелье, улыбнулся.

— Оле! Даниель, — сказал Марти. — Очень хорошо, что пришел. Входи, входи. Голова у меня горит, словно кузнечный горн, а во рту будто козел ночевал, но при виде тебя я взбодрился. Давай выпьем по чаше вина.

— Нет, спасибо, Марти, — ответил Даниель, свирепо глядя на него. — Пить ничего не буду. Я только хотел поговорить с тобой.

Если холодный тон и жесткий ответ не насторожили Марти Гутьерреса, то от него не укрылись вызывающая поза и враждебное выражение лица.

— Что случилось? — спросил он.

— Мне нужно поговорить с тобой по поводу Аструха де Местра, — ответил Даниель, начав разговор, как планировал.

— Он попросил тебя об этом?

В голосе Марти прозвучала язвительная нотка.

— Это неважно, — ответил Даниель с легким замешательством. Этого вопроса он не предвидел.

— Это важно. Я думал, Аструх де Местр способен сам постоять за себя.

— Ты порочил его доброе имя по всему городу, — заговорил Даниель заготовленными фразами. — Даже человеку, который вполне способен защищаться физически, нужны друзья, чтобы защитить его доброе имя.

— А ты считаешь себя его рыцарем и защитником? — усмехнулся Марти.

От гнева у Даниеля из головы вылетели все заготовленные речи.

— Ты обвиняешь его в убийстве безо всяких оснований, — произнес он дрожащим голосом.

— У меня есть основания, — ответил Марти с уверенным видом, который в данных обстоятельствах бесил Даниеля. — Достаточно веские.

Сел, развалясь, на скамью и поднял глаза на гостя.

— Хотел бы я знать, кто толкнул тебя на это? Кто отправил ко мне? Уверен, не Аструх.

— Меня никто не посылал.

— Хорошенькая дочь врача, так ведь? И ради нее ты обвиняешь друга в наговоре, да?

— Лжешь! — сказал Даниель, выведенный из себя явной подлостью этого удара.

— Повтори, и я познакомлю тебя с моим мечом! — выкрикнул, подскочив, Марти.

— Нападешь на безоружного? Дай мне меч, и я докажу, что ты лжешь, — загремел Даниель. — Трус!

— Ты зашел слишком далеко, — сказал Марти. — Ладно, получишь меч, много же будет тебе от него пользы.

Он оглядел двор, словно ожидая, что кто-то сунет меч ему в руку.

— Мечи! — крикнул он.

Ничего не последовало.

— Принесите мечи, ленивые обормоты! — закричал Марти, вскинув в отчаянии руки.

— Марти, — послышался резкий женский голос. — Что ты делаешь?

Вид молодого человека, пытающегося сотворить из воздуха два меча на глазах у матери, внушительной сеньоры Сибиллы, показался Даниелю комичным.

— Даже слуги не обращают на нас внимания, — сказал он с усмешкой.

Тут Марти бросился к Даниелю, который был старше, выше, сильнее, словно собираясь драться с ним голыми руками.

Но двор уже заполнялся слугами. Сеньора Сибилла направилась к сыну.

— Не успел твой отец упокоиться в могиле, как ты уже буянишь во дворе, будто пьяный негодник, — возмущенно напустилась она на него. — Ступай в дом. Отведите своего хозяина, — приказала она привратнику и конюху. — Немедленно. Даниель, прошу прощения за поведение моего сына. Он вне себя. Я должна извиниться перед тобой. Всего тебе доброго.

И, шурша шелком, она быстро пошла к двери дома.

За Даниелем лязгнули, закрываясь, ворота. За сеньорой и ее сыном захлопнулась дверь. И тут же среди слуг поднялся гомон пересудов. Вернулись привратник и конюх, которым не терпелось добавить к скудным фактам собственные домыслы. Через несколько минут оживленного разговора кухонный подручный побежал рассказать захватывающую историю работавшему неподалеку приятелю; то же самое сделал один из конюхов; служанка схватила корзинку с большей, чем обычно, поспешностью и отправилась прямиком на рынок.

Первым делом служанка пошла за рыбой. Хозяйка не просила рыбы — измученной горем и беспокойством, ей было все равно, что есть — но вести Бартоломеу обычно бывали столь же обильными и верными, как его рыба свежей и дорогой.

— Поздно ты сегодня, — заметил он. — Вся лучшая толстая рыба для жарки уже распродана. Но есть замечательные сардинки. Они возбудят аппетит твоей хозяйки — бедная женщина. И очень свежая макрель.

— Бартоломеу, нет ничего удивительного в том, что я опоздала. У нас сегодня была такая заварушка…

— Ерунда по сравнению с тем, что происходит здесь, — сказал продавец рыбы, понизив голос до шепота.

— Правда? — спросила служанка с легкой досадой, что минута ее славы омрачена. — Мой молодой хозяин был в такой ярости…

— Не слышала об убийстве?

— Каком? Моего хозяина? Из-за него и произошла ссора…

— Нет, это старая история. Я говорю об убийстве торговца, который остановился в таверне Родриге, — негромко сказал Бартоломеу, наполняя ее корзинку сардинами.

Служанка прикрыла рыбу льняной тряпицей и подалась вперед.

— Его убили? Когда?

— Ночью, — ответил рыботорговец. — Или рано утром.

— Каким образом? — спросила она, невольно заинтересовавшись.

— Перерезали горло и бросили тело возле собора, у самых святых стен.

— Кто же это его?

— Думаю, Родриге вышел из пьяного оцепенения и узнал то, что знали все остальные, — сказал Бартоломеу. — Если верить мальчишке-слуге, наш дружелюбный торговец нашел матушку Родриге особенно гостеприимной. Вполне естественно, что Родриге воспользовался возможностью отстоять свои права.