И узре ослица Ангела Божия - Ник Кейв

Но и на юге он не встретил понимания. Никто не хотел купить у него патент на деревянную упряжь с ремнями безопасности.

Странствуя, По подрабатывал то водителем грузовика, то сборщиком табака, а еще — мойщиком посуды, браконьером, конокрадом и домушником, но ни в одной из этих профессий не преуспел.

Тогда он устроился работать коммивояжером по продаже столового серебра.

Используя врожденный талант убеждать и обольщать, он вторгался в существо вание молодых домохозяек, из которых в основном состояла его клиентура. Он вводил их в соблазн при помощи легкого флирта, грубой лести и проникновенных речей, пока они не подписывали дрожащей рукой контракт, который связывал их непосильными, в сущности, обязательствами и разорвать который не удавалось никому и никогда. И тогда По великодушно соглашался принять их постельные услуги в обмен на посулы свободы. Овладев же их телом, он тут же забывал о данном обещании и вновь принимался, уже на правах полноправного господина, обчищать их кошельки. За время этой своей деятельности По влип не в одну грязную историю.

Но прошло семь лет, и наш герой очутился в перенаселенной Бинбриджской исправительной тюрьме, где ему предстояло провести четыре года в связи с двумя доказанными случаями вымогательства и тремя —г мошенничества. Последние шесть месяцев своего срока он провел в тюремной больнице, жестоко пораженным недугом, известным в медицине как Trickburis, или, иначе, бычий цепень.

Человек, вошедший в БИТ в 1935 году, вышел на свободу полностью преобразившимся. Его круглое, полное лицо осунулось и побледнело. Тонкий лиловый шрам тянулся от кустистой правой брови, огибая левый глаз, и заканчивался волосатой бородавкой, словно рыбацкий крючок с маленьким черным жучком в качестве наживки. Маленькие острые зубы пожелтели и подгнили, а главное достоинство Эби По — его большие, удивительно честные глаза потеряли прямоту: стали льдистыми и приобрели привычку смотреть мимо людей и вещей куда–то в пустоту.

Тонкая талия утратила гибкость и украсилась брюшком, а правое бедро усохло, пораженное глистами, проникшими в него из кишечника, отчего походка Эби По стала неловкой и прихрамывающей. В первый же вечер на свободе он нашел себе приют, сняв комнату у старой девы швейцарского происхождения по имени Хейди Хох. Хейди была пылкой анабаптисткой и, несмотря на свои восемьдесят три года, каждое воскресенье проделывала до церкви путь длиною в четверть мили.

Седовласая старушка выходила своего жильца, но в 1940 году сама слегла, заразившись оспой.

У смертного одра Хейди стоял Эби По, с трудом удерживаясь, чтобы не отвести глаз от кровоточащих язв, покрывавших лицо и череп старухи. Оспины роились так густо, что напоминали ползающих черных муравьев. Открыв ненадолго глаза и поднеся кроваво–красную руку к лицу, Хейди сказала: — Видишь, что на мне, Эби? Это твой грех на мне. Грех, который я сняла с тебя.

Я уйду и унесу его с собой в могилу. А ты чист, Эби. Это я очистила тебя!

Эби По наполнил шкатулку из–под чая крохотными деревянными куколками, вырезанными Хейди, завернул шкатулку в вышитые старухой льняные салфетки, а сверху положил инкрустированное жемчугом распятие. Все это он отнес в приходский благотворительный центр, где обменял на строгий черный сюртук и шляпу с высокой тульей и широкими полями из черного фетра. Облачившись, Эби По посмотрел в зеркало и увидел высокого худого мужчину с голодными глазами и суровым лицом, на котором отпечатались следы необратимого раскаяния. Он увидел человека, облеченного призванием и несущего миру весть.

— Бог пребывает во мне, и печать Его на лице моем, — подумал Эби По, готовясь к своему новому служению. Он вернулся в дом, взял там принадлежавшую Хейди Библию и отправился в путь.

С этого самого дня новоиспеченный евангелист раскрывал Писание при каждой возможности: на углах людных улиц, в молитвенных домах, салунах, вез* де, где гнездится порок, — на площадях и в парках, в школах и тюрьмах, под сенью вязов в кварталах богачей и в страшных трущобах Сэлема. Он громко возглашал слова своей покойной хозяйки, облачая их в свой громкий и хорошо поставленный голос: — Грех! Грех повсюду, сэр! Тень его лежит на всем, мадам! Неужели вы настолько погрязли в нем, что ничего не видите!

Но и тогда он еще не обрел своего истинного по прища.

Только когда до него дошли слухи об ужасных вещах, творящихся в горах — там, где жили враждебные к чужакам семейства, погрязшие в кровавых распрях, насилии, детоубийстве, свальном грехе, — он понял, куда его влечет призвание.

Эби По купил лошадь и поехал в горы. У их подножия он повстречал девочку лет восьми. Она сидела у дороги на груде матрацев.

— Иди ко мне, дитя мое. Покажи мне, где находится ближайший дом молитвы в этих краях, — сказал По.

Девочка не шелохнулась. У нее были загрубевшие, потрескавшиеся щечки. В немытых руках она держала маленькую зеленую травяную змейку. Зрачки девочки на глазах у Эби По начали затягиваться незрячей пленкой, и он снова спросил: — Ваша часовня? Где она? Покажи мне путь.

Девочка приподняла простыню, накинутую на матрац. Под простыней лежала женщина, кожа которой кишела паразитами того рода, что заводятся обычно только в телах тех, кто давно умер.

— Черви съели Эла… и Ма тоже съедят.

Эби По укутал женщину простыней и усадил ее тело у подножия дорожного столба, надпись на котором от времени стала неразборчивой. Девочка медленно побрела в горы, и проповедник последовал за ней. Он все время озирался по сторонам, словно за каждым камнем и деревом притаилось по грешнику.

Через семь месяцев Эби По спустился в долину с Черной Мортоновой гряды.

Пинта самогона плескалась в седельной сумке, по шестизарядному револьверу болталось на поясе с обеих сторон.

Даже когда револьверы Эби По оставались в кобуре, неукротимый дух проповедника сохранял присущую ему суровость; завладев церковной кафедрой, Эби обрушил на головы собравшейся паствы, в которой уку–литы смешались с неукулитами, поток яростных проклятий, безумных пророчеств, откровений и манящих обетовании, убедительность которым добавляли его строгое одеяние и энергичные жесты. Упрямые в частностях, но в целом жаждущие наставления души верующих заколебались.

Пара укулитов из старшего поколения попытались озадачить проповедника коварными вопросами, но По с легкостью выскользнул из расставленных ими капканов. Даже злонравная Уильма Элдридж, всегда готовая клюнуть любого, вынуждена была отступить. После настойчивых заявлений Эби о том, что в него вселился дух пророка Илии и что Сам Шсподь направил его стопы в эту долину, Уильма подкатила в своей скрипящей инвалидной коляске поближе к кафедре и сказала: — Простите мне мое невежество, Пророк По, но какое знамение дал вам Господь, дабы вы уверовали, что вы тот, за кого себя выдаете?

— Только слепой не видит этого, — ответил По и бесстрашно сделал шаг в сторону калеки.

— Но может быть, Всемогущий даст ясное знамение и нам? — отозвалась Уильма, вцепившись руками в колени своих расслабленных ног так сильно, что побелели пальцы.

— Тот, кто закрывает глаза, дабы не узреть сияние дня, слепее того, кто потерял свои глаза.

И с этими словами проповедник простер свой обвиняющий перст и описал рукою недлинный полукруг, указуя на присутствующих.

Не произнеся ни слова, По позволил медленным скрипучим звукам инвалидного кресла дать ответ за него. Пристыженная Уильма Элдридж отступила, оставляя на полу грязные следы колес.

— А вы, — возгласил По, когда кресло наконец перестало скрипеть и внимание собрания вновь обратилось к проповеди, — вы, восседающие гордыми кочетами на навозных кучах и самозабвенно роющиеся в скверне мира сего: вы, которые поклонялись Диаволу и целовали его под хвост, — молите о пощаде Всемогущего Господа Бога Нашего, ибо изготовлена стрела гнева Его в руках у ловца и прям и верен полет ее, как путь в Царствие Небесное.

Молитесь, уподобившиеся скотам, ибо ловец уже в пути! Пронзит Он порочные сердца и разметает во прахе кости грешников.

— И где же он, этот ловец? — спросил чей–то дрожащий голос.

— Он уже перед вами, — сказал Эби По.

Я тоже слушал первую проповедь Эби По, затаившись внизу, под полом церкви, который возвышался над землей на два фута, удерживаемый сосновыми сваями.

Оттуда мне было ясно слышно каждое слово. Я слышал все: хромую поступь Эби По, и то, как покорная толпа торжественно возглашала «Аллилуйя!», и то, как скрипели колеса инвалидного кресла. И по тому, как громогласно Эби По изрекал свои истины, я понял, что он не только вводит в заблуждение других, но и обманывается сам.

«Где он, этот ловец?»

«Он уже перед вами!»

Ха! Какая ирония заключалась в этих словах! Бедный заблудший По! Он и сам не подозревал, как близко к истине оказалось его пророчество! Ах уж эти святые и святоши. Ха! Пророчества исполняются, но слава всегда достается другому. Знал бы он, что ловец, о котором его вопрошали, был в действительности не кто иной, как л!