Заклятые подруги - Мария Мусина

Однако на этом роман грозил закончиться. Нинкиным Алекс становиться не собирался. Другие у него амбиции были. И масштабы другие. Он с удовольствием, но царственно-важно принимал от Нины подарки. Ах, у Алекса холодильник старый, рыгающий? Боже, какой кошмар. Будет Алексу новый холодильник. Ах, Алексу нужно картины на слайды снять, а фотограф берет дорого — откуда у бедного художника деньги? Нина сама и фотографа найдет, сама и расплатится. Ах, Алексу некогда по магазинам ходить? Нина волочет сумки с продуктами. Ой-ой, Алекс задыхается от запаха краски — у него мастерской нет, где можно было бы работать, холсты хранить. Нина снимает Алексу мастерскую, железную дверь ставит, чтобы не дай Бог бессмертные шедевры не поперли. Ах, Алексу то нужно, се — Нина всегда готова помочь. Да что помочь, Нина только и занимается тем, что выискивает, чего же еще у Алекса нет, чего же ему еще не хватает. Алекс даже и вообразить не мог, не думал и не гадал, как много ему, оказывается, нужно. Он, может, и в старых кроссовках походил бы, да Нинка новые тащит — что ж отказываться? Он, может, еще лет десять не додумался бы персональный альбом издать, да Нинка уже с издателем договорилась, деньги спонсорские нашла. Он, может, и обошелся бы, да Нина итальянскую розовую сантехнику ему прикупила. Нельзя сказать, что Нинка задалась целью купить Алекса с потрохами, просто не могла, не умела она по-другому свои чувства к нему выразить, а чувств этих у нее было навалом.

Но гром грянул среди натянутого Нинкой ясного, безоблачного, голубого неба — Алекс женат, оказывается, у Алекса жена есть. Француженка. В Париже живет. Года четыре назад приезжала русский язык изучать. Встретились, поженились. То он к ней, то она к нему мотается. Удобно. Вот и опять приехала. «Ты мне не звони пока, — сказал Алекс Нине, — она не любит, когда мне женщины звонят».

Ну уж нет. Даром, что ли, все хваткой Нинкиной восторгаются, даром, что ли, она в кабаке десять лет отпахала, закаляясь в борьбе? Для чего? Для того, чтобы вот так, за здорово живешь, умыться и в сторону отползти? Нинка оборвала Алексу телефон. Она звонила сама. Звонили по ее просьбе многочисленные подруги. Нина купила полевой бинокль, облюбовала себе в доме напротив Алексовой квартиры на черной лестнице окошко и часами простаивала здесь: любовалась семейной идиллией. По губам научилась читать, чего это они с француженкой лепечут. Как только Алекс выходил из дома — Нина бросалась к телефону-автомату: подругам команду давала. Те как ни в чем не бывало просили ошалевшую от злобы француженку передать милому Алексу, что сегодня его будет ждать в Доме кино «его Рыбка». Или француженка с негодованием узнавала, что Алекс давно кому-то не платил алиментов и что его несчастная малютка приболела, поэтому срочно нужны деньги на лекарства и фрукты. Или француженка растерянно выслушивала выговор по поводу того, что, дескать, она плохо вытирает пыль, и выясняла исподволь, что Алекс всем ее представляет как домработницу.

Нина со злорадством рассматривала в бинокль, как возвратившийся домой Алекс получает от француженки полновесные оплеухи, как ползает перед женой на коленях, судя по всему, клянясь, что он ни в чем не виноват, а все это происки гадких женщин. Алекс перестал покидать дом и не подходил к телефону. Ну да разве может расцветать семейное счастье в таких условиях и может ли такое случиться, что русские бабы, если поднапрягутся, не выживут из страны какую-то лягушатницу? Нина подослала к Алексу домой свою товарку по кабаку, оторву-девку, и та перебила в экстазе скандала опрометчиво открывшему дверь Алексу всю посуду. Напрасно он уверял потом свою Жаклин, что впервые видит эту разъяренную присутствием в его квартире другой женщины фурию. Француженка не могла в это поверить и в слезах отбыла восвояси. Нина, из-за угла в Шереметьеве наблюдавшая сцену прощания, была довольна: француженка еле цедила слова сквозь зубы и вся содрогалась от омерзения, когда Алекс пытался до нее дотронуться. Ха! Им там, в Париже, не понять, что такое любовь!

Как только француженка скрылась за стойкой, обозначающей государственную границу, Нинка кинулась к Алексу, обхватив его сзади за плечи, нежно прижалась к любимому телу. Извернувшись, Алекс с ужасом глянул на нее и визгливо завопил на весь чопорный международный порт:

— Уйди, сволочь, я тебя видеть больше не могу, гнида ты…

Нина расстроилась.

И впервые предъявила Алексу счет — все собрала: и холодильник, и сантехнику, и аренду мастерской, и кроссовки, и деньги, которые давала Алексу на карманные расходы, и жратву припомнила едва ли не до грамма… Образовалась внушительная сумма. Алекс с удивлением взглянул на бумажку с аккуратными столбиками цифр.

— Но ведь ты говорила, что любишь меня! Я ведь ни о чем тебя не просил…

Нина была в трансе. Алекс перестал ее допускать до себя. Не в деньгах дело. В любви. В отношениях. Да существует ли вообще на свете человеческая благодарность?! Нинка кидалась ко всем знакомым, хватала за рукав, часами могла говорить о том, какой Алекс мерзавец, подлюга и гадина.

Тогда-то она и прошлась широким фронтом по всем ворожейкам, психологам, гадалкам. Забрела и к Алевтине — грех не воспользоваться, гадалка живет на соседнем этаже. Тогда-то и стала ее верной рабой — Алевтина обещала содействие. Но держалась надменно. Недоступно. Обливать себя накопившимся в израненной Нинкиной душе не позволяла.

— Ты, Нин, не делай из меня помойную яму. Не надо лишних подробностей. Сказала, помогу — значит, помогу.

Были проделаны все манипуляции, предписанные Алевтиной: Нина водичкой даденной побрызгала Алекса вещички, выкраденную Нинкой фотографию супостатки-француженки Алевтина собственноручно в ночи сожгла, с крысой дохлой под осиной похоронила. И Алекса словно подменили. Он сдал билет в Париж, куда собирался слетать на пару недель, стал беспредельно ласков с Нинкой. И даже как-то пригласил ее в ресторан «Пекин». Это окончательно Нину добило, внушив непоколебимую веру в Алевтинино всемогущество. «Ну, Аль, ты не представляешь, что ты для меня сделала! При его-то скупердяйстве так на меня потратиться!» В «Пекине» Нинка, зная ресторанную специфику вдоль и поперек, самолично заказывала блюда и напитки, гоняя официанта до изнеможения. Апофеозом вечера была Нинкина личная калькуляция съеденного и выпитого, после чего составленный официантом счет уменьшился в три раза. На Алекса все это произвело неизгладимое впечатление.

Нина металась теперь между трех домов: кое-как обстирывала, отглаживала, кормила своих парней, вылизывала квартиру Алекса, таскалась со слайдами его картин по редакциям, пристраивая статьи о нем, которые писали нанятые ею искусствоведы, и, подобострастно ссутулясь, наведывалась к Алевтине узнать, не надо ли чего. Алевтина поначалу стеснялась Нинку эксплуатировать, но та так чистосердечно жаждала помочь, что грех было отмахиваться. В конце концов, Нинка была неплохая баба и верный друг, всегда готовый разбиться в лепешку, но сделать то, что требуется. Всюду у нее были знакомые, она легко преодолевала любые барьеры, везде становясь своей, причем сразу «своей в доску».

Нина вскоре заворожила своим виртуозным умением организовывать, доставать, добиваться не только Алевтину, но и ее подруг-неумех. Знаменитая Померанцева молилась на Нинку как на спасительницу от бытовых проблем, которые казались Кате неразрешимыми, а Нине — ничего не стоящими. Таинственная Лариса Верещагина не скрывала своего восхищения Нининым искренним желанием облегчить груз повседневности всем, кого Нина любила.

Померанцева разрешала Нинке вникать в секреты своей личной жизни. Лариса выступала в роли жилетки — Нина часами по телефону обсуждала с ней перипетии своего любовного сюжета.

Лариса составила Нине гороскоп и Алексу тоже, пренебрегая неписаным, но строгим правилом не делать этого без разрешения хозяина. Однако Лариса не пожелала с Алевтининым энтузиазмом обещать Нине, что все будет хорошо.

— Не будет. Все бесполезно. Прохиндей обычный. Алекс твой бездарен, как пень, слаб духом и недобр. Впрочем, это и так видно невооруженным глазом.

Нине это было без разницы. Ей, похоже, было наплевать на все Алексовы пороки. Ее волновало совсем другое.

— А про меня, про меня что там есть? Как у нас-то с ним будет?

Лариса с сожалением посмотрела на Нину и вздохнула:

— Нин, что спрашиваешь? Что бы я ни сказала, ты ведь не отступишься.

Как Нина ни извивалась, как ни упрашивала, одно от Ларисы слышала: «Решай сама: что будет — то будет».

Но несмотря на эту жесткую Ларисину позицию, именно Ларисе изливала Нинка душу. И Лариса позволяла ей это в отличие от Алевтины.

Однажды Нина разбудила Ларису телефонным звонком в пять часов утра.

— Лара, — стонала, рыдая, Нина. — Лара, родная, он меня до крови избил. У меня все ребра болят, голова вся синяя, лицо… Он меня головой о холодильник бил. Лара, что же мне делать?