Великая судьба - Сономын Удвал

— Скоро монастырь, надо бы тебе ламе-лекарю показаться, — сказал Максаржав, а сам подумал: «У меня даже хадака в подарок нету».

— Давай не будем останавливаться возле монастыря. Лучше обойдем его стороной. Вокруг монастыря всегда темные люди шатаются.

Максаржав попытался уговорить друга, но тот был непреклонен.

— Нет, нельзя. Еще угодим в лапы каким-нибудь лиходеям. А лекарь мне не нужен. Мне теперь лучше... Какой же я дурак! Наплел тебе разной ерунды... — Он помолчал. — Ну, да ладно об этом. Ночью будем сторожить обоз вместе, вдвоем.

— Нет, давай я один посторожу, а ты отдыхай.

Но Того будто не слышал этих слов. Всю ночь они вдвоем ходили вокруг повозок. Только перед самым рассветом Того немного вздремнул. Утром они запрягли быков, погрузились. Трое суток Максаржав не спал, и ему очень хотелось поскорее добраться до дому, отоспаться как следует. Шагал он довольно бодро и уже не мерз так, как вначале, — привык.

Путники почти уже добрались до речки Тулбурийн-гол, когда им повстречалась группа китайцев — чиновников из канцелярии амбаня, которые приказали сгрузить поклажу. Максаржав начал было возражать, но Того остановил его.

— Это бесполезно! Словами тут ничего не добьешься. Лучше скачи скорее к нойону да расскажи ему обо всем.

Того остался с грузом, а Максаржав вскочил на лучшего копя и помчался что есть мочи. «Странно, — думалось ему, — почему они задержали обоз? Ведь им известно, что товары принадлежат Га-гуну. Раньше китайцы всегда ладили с нойоном. Бедняков они действительно обирают безбожно. А ведь учитель — воинский начальник, жанжин, да еще носит титул тушэ-гуна».

Доскакав до Селенги, Максаржав встретил там Очир-бээса и поведал ему о случившемся. Выслушав взволнованный рассказ юноши, тот произнес:

— Да, очень печальный случай. Но я, к сожалению, тороплюсь. А то бы, конечно, помог выручить товары Га-гуна. — И, ехидно улыбнувшись, он отправился дальше, по своим «важным» делам.

Очир-бээс был известный богач. Особенно разбогател он в последнее время, когда занялся торговлей, да и азартные игры давали ему немалую прибыль. Владел он и откупами на сбор налогов и податей. Поговаривали, что Очир-бээс чуть ли не в приятельских отношениях с Го Су — доверенным чиновником амбаня — и что у него большие связи в столице. Злобного и мстительного Очир-бээса ненавидели в окрестных хошунах. Умом он не отличался, но был человеком происхождения благородного и с помощью богатых подношений добился титула бээса. Слыл он женолюбом и вообще в удовольствиях себе не отказывал. Единственное, что омрачало ему жизнь, — это то, что жена чуть ли не каждый год рожала ему детей, но все они умирали в младенчестве. Очир-бээс был большой мастер интриг, хитростей и уловок. Был он долговязый, вертлявый, с длинными руками. Выпученные глаза, узенький лоб, почти весь закрытый бровями, мертвенно-желтый цвет лица — все в этом человеке вызывало неприязнь.

Люди знали, что Очир-бээс может с любым разделаться в два счета, и потому ссориться с ним побаивались. Находились влиятельные лица, которые, зная натуру Очир-бээса, часто использовали его, обделывая свои нечистые делишки, — как говорится, «ловили змею чужими руками».

Очир-бээс, не брезгуя никакими средствами, накапливал богатства и добивался новых титулов и званий. «Будь я таким же, как Га-гун, жанжином и тушэ-гуном да управлял бы аймаком, уж я бы развернулся!» — сказал он как-то, вручая подарки Го Су, маньчжурскому чиновнику, и посмотрел ему в глаза — понял ли тот намек.

А еще Очир-бээс отличался тем, что чуть ли не ежедневно менял свои наряды. «И чего зря добро переводит, все равно толку никакого! — говорил, бывало, при виде этого франта Га-гун. — Жить надо скромно. Ведь из малых расходов складываются большие». То же самое говорил Максаржаву и отец.

Очир-бээс в каждом монастыре молился о ниспослании ему детей, и в конце концов, отчаявшись, решил посетить ламу-прорицателя из Тибета. Не пожалел ради этого сотни ланов серебра. Лама посоветовал отлить бурхана из чистого золота, тогда бог одарит их ребенком. Очир последовал совету прорицателя, заказал золотого бурхана, но и это не помогло. Тогда он прогнал жену и взял себе другую, молоденькую. Но от нее детей у него тоже не было, и через два года он выгнал ее и снова стал жить с первой женой.

Читать и писать как следует Очир-бээс так и не научился. «К чему зря изнурять себя ученьем, — говорил он. — А писать у меня есть кому — писарей сколько угодно. От отца мне осталось скота немало, разумом тоже бог не обидел, как-нибудь и без грамоты проживу». Тем не менее тайком от всех он все же попытался научиться грамоте у старичка писаря. Но из-за своего вздорного нрава больших успехов не достиг и бросил ученье.

Вот какого человека встретил Максаржав. Добравшись до ставки Га-гуна, Максаржав рассказал ему обо всем, и нойон не на шутку рассердился.

— Эти проклятые китайцы вконец распоясались! Все им мало, скоро нас совсем выживут из нашей страны. Десять лет жизни отдал бы, чтоб увидеть, как они все передохнут. Совсем обнаглели, отъели пузо на монгольской баранине и творят все, что им заблагорассудится.

Старый нойон был в ярости, и, когда к нему явились два приказчика-китайца, чтобы получить с него долг, он велел их схватить и запереть понадежнее.

— Пока не возвратят мое имущество, будут сидеть под замком! Я до Пекина дойду! Я раззвоню об этом произволе по всем аймакам и хошунам — и по халхасским и по дюрбетским[Дюрбеты — монгольское племя, живущее на западе Монголии.], я найду на них управу!

И вот тут-то к нойону пожаловал сам Го Су.

— Мы примерно наказали ваших обидчиков. Прошу вас, не волнуйтесь так, жанжин. Все уладилось.

Сказав это, китаец удалился. Конечно, Го Су не испугался, услышав, что Га-нойон дойдет с жалобой до Пекина, но угроза разнести весть о самоуправстве китайцев по всей Монголии заставила его призадуматься. Тут, пожалуй, недолго и до бунта. А начнутся волнения — против китайцев поднимутся все: и голытьба, и богачи. И пекинские хозяева не простят этого Го Су.

Весной Того, Максаржав и еще несколько аратов работали на распаханных угодьях нойона под руководством нескольких стариков — китайцев и монголов, — давно занимавшихся хлебопашеством. Их беспокоило, как бы не наступила засуха. Все с надеждой поглядывали на небо: не пойдет ли дождь, который даст жизнь брошениым в землю семенам. Полевые работы казались Максаржаву с непривычки очень тяжелыми — от боли разламывалась спина, натруженно гудели ноги. Но он упорно работал вместе со всеми. Монголы учились у китайцев земледелию, надеясь, что земля одарит их своими плодами.

Осенью, когда настала пора жатвы, на поле появилась группа людей в темных одеждах. «Кажется, чиновники амбаня пожаловали, — встревожились сборщики урожая. — Ну, теперь половину зерна заберут». От людей из управления амбаня и купцов-китайцев никуда не спрячешься — как от смерти или саранчи. Там, где они пройдут, лишь голое место остается. Максаржав, закончив жатву на своем участке, помогал убирать урожай соседям. Двое китайцев верхом на ослах ехали по полю.

— Ну точно, они самые. И как это они поживу чуют?! Теперь все отберут, ни зернышка не оставят, — проворчал кто-то.

Когда китайцы подъехали совсем близко, жнецы умолкли и сдержанно поздоровались с пришельцами.

— Мы прибыли для учета урожая, — проговорил один, а другой достал бумагу со списком долгов.

— За тобой, Жамца, должок — два мешка зерна. Мы его заберем из нынешнего урожая. Плуг ты должен сдать, а лопаты, вилы и прочую мелочь можешь пока оставить у себя. Отдашь весной, только починить не забудь.

— Теперь ты, Дамча... Видно, хороший урожай собрал, а? У нойона зерно еще не созрело, и он велел взять у тебя.

Но тут вмешался Максаржав:

— Прошу вас, не делайте этого. На поле нойона все давно созрело, здесь какая-то ошибка.

— У нас ошибок не бывает. Это вы... — Китаец грубо выругался.

Взимание долгов продолжалось. «Не нравится, видно, им, что монголы тоже занялись землепашеством», — подумал Максаржав. А еще он подумал о том, что монголам теперь и охотой стало трудно промышлять — нет настоящего оружия. Конечно, они охотятся, но только, кроме самодельных кремневых ружей да капканов, у них ничего нет. Порох тоже достать трудно, его изредка привозят те, кто ходит в Пекин с караванами китайских да русских купцов. Нет, нелегко живется монголам!

Как-то местные араты попросили Максаржава составить петицию, в которой требовали освободить их от непосильных налогов, от поборов, наказаний и других притеснений. И Максаржав написал письмо, что вызвало гнев Га-нойона.

Но в остальном жизнь Максаржава и Того после поездки в столицу шла как обычно. Только Того стал мрачным и неразговорчивым, было видно, что он чем-то озабочен. Он часто засиживался в юрте Максаржава. Цэвэгмид относилась к нему, как к брату, и, когда тот просил залатать ему одежду, она охотно это делала.