Золотая пчела. Мистраль - М. Таргис

Аксель хотел снова отдать ему честь, но решил, что этот жест недостаточно ясно выразит его почтительное отношение к представителям охраны порядка, и послал вслед полицейскому воздушный поцелуй. Автомобиль резко затормозил (вероятно, полицейский увидел это в зеркальце заднего вида), но по размышлении тронулся снова, раздраженно урча.

Артист посмотрел в небо, попытался определить время по звездам (ничего у него не вышло, потому что в звездах он ни черта не понимал) и направился в сторону центральной площади – на свет.

А ведь Дитриху тоже не спится, – мелькнула у него странная мысль. – Интересно, что он делает? Продолжает путь в тиши ночных дорог, под звездами? Надеюсь, ему хватает утренних часов, чтобы отдохнуть… – Аксель сунул озябшие руки в карманы куртки – становилось все холоднее – и ускорил шаг.

23

– Это должно выглядеть like magic! – снова завел режиссер свою любимую песню. – Плащ внезапно распускается в полете, как гигантский… цветок!

– Знаю, знаю, – проворчал Аксель и добавил под нос: – Кич!

Он страдальчески закатил глаза, когда ассистент туго затянул ремень у него под грудью, подергал на всякий случай остальные ремни, проверяя их надежность, и защелкнул карабин.

– А дышать я как буду? – выдавил Аксель.

– Обойдешься, в этой сцене тебе петь не надо! – отрезал ассистент. Несколько человек, стоявших рядом, засмеялись.

Аксель, поджав узкие губы, расстегнул и ослабил ремень, снова щелкнул карабином, заодно удостоверившись, что он держит прочно, застегнул поверх ремней жилет, чтобы их не было видно, и, состроив комическую рожицу, с вызовом взглянул на окружающих.

Хайнц бросил на него жалобный взгляд, но Аксель сделал вид, что не заметил: он предпочитал не афишировать свои интрижки перед труппой. Во всяком случае, пока речь шла не более чем об интрижке.

– Ну, вперед! – скомандовали ему.

Аксель, и сам уловивший соответствующий пассаж пианиста, кивнул. Красавица Тереза подбежала, обняла его, прижавшись на миг пышным бюстом к его затянутой в жилет и сложную конструкцию из ремней груди, и звонко поцеловала. Она каждый раз провожала его в полет, как в последний путь.

Не прошло и минуты, как он уже поднимался над сценой на крохотном пятачке из нескольких деревянных плашек. Кое-кто из артистов пробовал просто постоять на этой площадке на полной высоте и сразу же просился вниз, жалуясь, что закружилась голова. Аксель страхом высоты не страдал ни в малейшей степени. Тем не менее, его подташнивало, и сердце уже заранее замирало и готовилось ухнуть вниз с бешеным приливом адреналина, когда площадка внезапно исчезнет из-под ног, подтолкнув его в плавный полет по широкой дуге. Полет завершался над оркестровой ямой, после чего зал погружался в полную темноту, а по ходу дела требовалось еще удерживать изящную позу и помнить о чертовом плаще, которому полагалось «расцветать» вокруг него, и стараться не зацепиться за какую-нибудь штуковину, летящую рядом (а их было полно, и носились они по самым диким траекториям), и к тому же сохранять каменное выражение лица, сознавая, что зрителям его будет отлично видно. Однако не только из-за эффектности зрелища Аксель никому не отдал бы этот трюк – он и самому себе не признался бы в том, насколько ему нравились и ощущение полета, и ощущение контроля над собственным тренированным, все еще надежным и послушным телом.

К резкому толчку и внезапному ощущению пустоты под собой подготовиться было нельзя. Всегда это происходило в какой-то мере неожиданно, но в этот раз получилось еще более неожиданно, чем обычно. Площадка не подтолкнула его вперед и вверх, как должна была, а просто убралась из-под ног, да еще на несколько секунд раньше, чем следовало. Ох уж эта сценическая машинерия!

Несколько растерявшись, когда доски под ним внезапно исчезли, Аксель в первый момент инстинктивно вцепился в державшие его тросы, хотя прекрасно знал, что делать это нельзя: сложная сеть тросов перекрещивалась над ним, поддерживая множество разных «небесных тварей», включая пару штук полноценных, любовно вырезанных из дерева крылатых драконов, и, учитывая их стремительное перемещение, можно было легко запутаться, а то и вовсе остаться без рук. И, как будто одной накладки было мало, на животе под тускло поблескивающим, как мокрый асфальт, жилетом задорно щелкнуло, и Аксель почувствовал, что стягивавший ребра ремень резко ослаб. Другие ремни врезались в плечи и уверенно заскользили вверх.

Между тем, остальная машинерия исправно выполняла свои обязанности, и его решительно повлекло вперед. Аксель сочно выругался в приклеенный к щеке микрофон. Упасть ему, впрочем, пока не грозило: ремни удерживал жилет, сползший под мышки и уже трещавший по швам. Хуже было то, что на спину давило в самом неподходящем месте, и оставалось только отчаянно извиваться, пытаясь подтянуться повыше и перенести вес собственного тела на плечи и пресс.

Вдобавок техники, естественно, растерялись, пытались остановить процесс, и вместо того, чтобы спокойно завершить положенную дугу, тросы лихорадочно заметались в воздухе и грозили перепутаться.

Почувствовав, что один из тросов повело куда-то в сторону, Аксель выпустил его к чертям собачьим и, смерив взглядом расстояние до сцены – не такое уж большое, по правде говоря, – свободной рукой сорвал с горла запутавшийся в тросах плащ и рванул жилет так, что вниз градом посыпались пуговицы.

Ощутив, что его опять потянуло наверх, он отпустил вторую руку и торопливо выпутался из жилета и ремней, чтобы с грохотом приземлиться на сцену – увы, далеко не так аккуратно, как хотелось бы. Аксель было встал на ноги, но, не сумев удержать равновесие, завалился навзничь. К счастью, ударился он не сильно – актерская выучка помогла вовремя подставить бедро и более-менее мягко перекатиться. Однако, когда Аксель лежал на спине, ему требовалось немалое усилие, чтобы подняться, и, оглушенный всем происшедшим, несколько мгновений он просто прислушивался к собственным ощущениям. Горели плечи, натертые ремнями и краями жилета, но, помимо этого, он как будто остался невредим.

Он сделал слабую попытку приподняться, но тут же послышался тяжелый топот и чей-то вскрик: Хайнц, рванувшись к Акселю, отшвырнул в сторону оказавшегося на пути статиста. В следующее мгновенье руки Хайнца осторожно обхватили Акселя за плечи, помогая встать, горячие губы прошлись по щеке с дрожащим шепотом:

– Боже, как ты меня напугал…

– Я цел, я в полном порядке! – прорычал Аксель, высвобождаясь из его рук. – Но я хочу сказать этому кретину-технику… – Он запнулся и посмотрел в глаза Хайнца, полные искренней тревоги, облегчения и испуга одновременно… Но ведь Хайнц был актером, пусть начинающим, но актером… Так или иначе, Аксель удержал готовое вырваться со злости: «Не твоя ли это работа?»

Не успел он сделать шаг, как на шее у него всем весом повисла Тереза, что-то испуганно лепеча, их обступила толпа, кто-то хлопал его по плечам, другие оглядывали не без опаски, словно удостоверяясь в том, что он не собирается рассыпаться на части. Постепенно люди отступили, и показался неуверенно топтавшийся на месте бледный Питер, смотревший на него, как кролик на удава.

– В следующий раз, – спокойно произнес Аксель, стараясь, чтобы голос не дрожал, – когда ваша машинерия свихнется, и не думайте хвататься за рычаги! Пусть все идет как идет, и всем тогда будет гораздо проще.

Питер испуганно кивнул. Аксель провел трясущейся рукой по лбу, оглядел стоявших рядом.

– Я думаю, распространяться об этом незачем, – предложил он. – И так уже слухи дурацкие ходят… И директору лишний стресс…

– Это от какого стресса ты хотел меня избавить? – холодно поинтересовался Яновка. Он стоял в стороне, держа в руках мятый ком из разорванного жилета и ремней.

– Упс, – сказал Аксель.

Толпа расступилась, и Яновка подошел к Акселю, на ходу стряхнув с ремней останки жилета. Остановившись прямо перед артистом, он молча защелкнул карабин, потянул ремни в стороны, подергал, показывая их надежность.

Аксель сунул руки в карманы брюк, глядя в глаза директору, на щеках его ходили желваки, тяжелый подбородок выдвинулся вперед. Вокруг молчали, над сценой повисла напряженная тишина, только с колосников доносился стук и даже скрежет – там пытались распутать завязавшийся наверху узел.

– Мне сказали, что последним его застегивал ты, – наконец произнес Яновка.

– Последним его застегивал я, – повторил Аксель без всякого выражения.

– Тебе непременно надо было ослабить ремень, – сказал Яновка.

Аксель промолчал, сжав узкие губы и по-прежнему двигая мускулами на щеках. Яновка уронил ремни на пол и отвел взгляд.

Конец ознакомительного фрагмента.