Право на рассвет - Андрей Павленко

всем он кричал, брызгая слюной, что не намерен ради какого-то сопляка ставить под угрозу свою карьеру и связи! Добро бы по делу, а так во имя чего? Новых дебошей?

И так далее и в том же духе. Маргарет сквозь слезы соглашалась и обещала, что больше этого не повторится. Но Вирт прекрасно знал цену этим обещаниям. Сама мысль о том, что в следующий раз он снова уступит ее дурацким просьбам, приводила его в бешенство.

Он кричал до тех пор, пока не заболело сердце и не стал пропадать голос.

Но прошел уже месяц, а Эрвин ведет себя примерно. Надолго ли его хватит? Или все же узнав, какие силы пришли в движение, он наконец-то взялся за ум?

Но сейчас горе-родственник был не при чем. Хотя в какой-то мере и поспособствовал создавшейся ситуации.

Дело в том, что позавчера Германа Вирта вызвал к себе Гиммлер.

Пригласив профессора сесть, рейхсфюрер СС некоторое время смотрел на него холодным, ничего не выражающим взглядом.

– Как поживает ваш племянник? – наконец осведомился он, сверкнув стеклами простых старомодных очков.

– Он не мой… – начал было профессор, но увидев тень неудовольствия на лице хозяина кабинета, тотчас исправился:

– Благодарю вас, в порядке.

– А как супруга? – задал вопрос Гиммлера. – Как ее печень?

Беспокойство холодной иглой кольнуло профессора. Подобная осведомленность не предвещала ничего хорошего.

– Благодарю… – произнес он, но Гиммлер, казалось не слышал его.

– Она ведь в девичестве была Шмитт? – словно размышляя вслух, сказал он. – Это, часом, не та самая Шмитт, что возглавляла нашу языковую школу для собак?

К школе для собак Маргарет не имела никакого отношения, о чем Гиммлер не мог не знать.

– Фрау Шмитт однофамилица моей жены, рейхсфюрер! – поспешил уточнить Вирт.

– Вот как! – заметил тот. – Возможно, я что-то напутал…

Повисла томительная пауза.

Профессор чувствовал себя неуютно. После того, как год назад фюрер подписал декрет, которым назначил Гиммлера верховным руководителем всех служб германской полиции, многое изменилось.

– Вы догадываетесь, почему вы здесь? – задал вопрос этот всемогущий человек.

– Нет, рейхсфюрер! – покачал головой Вирт. – Но надеюсь, что меня посвятят.

– Вот как! – повторил Гиммлер. – Ну что же…

Он помолчал, словно собираясь с мыслями, а затем произнес:

– Как вы знаете, ваша теория нашла множество сторонников среди влиятельнейших членов нашей партии. Даже правильнее будет сказать, большинство!

Гиммлер встал из-за стола, и прошелся по кабинету.

Профессор следил за ним глазами.

– Да, большинство. Еще великий Генрих говорил, что германцы – это особые люди! Этими словами он в те незапамятные, но уже достославные времена выразил то, что позже подтвердил ряд авторитетнейших и глубочайших умов…

Глава СС коснулся верхней пуговицы сорочки.

– Сам фюрер разделяет эту точку зрения, а фюрер… – тут он назидательно поднял вверх палец и повысил голос, – не ошибается никогда!

Дойдя до противоположной стены, Гиммлер повернулся и неспешно вернулся на место.

– Германский расовый тип… – прищурившись, сказал он. – Белокурый, голубоглазый… Вот как ваш племянник… Его, если не ошибаюсь, можно причислить к избранным без колебаний?

Профессор торопливо кивнул. Единственным сомнительным достоинством скотины Эрвина была типичная арийская внешность.

– Вот видите! – оживился Гиммлер. – Лично сам я являюсь приверженцем той теории, что человек со светлыми волосами и голубыми глазами не способен на такие же дурные поступки, как человек темноволосый и темноглазый! И как показывает мой, согласитесь, весьма немалый опыт, одно и то же деяние может быть разным: то, что для блондина есть проступок, для брюнета – уже злой умысел!

Тут он не врал.

Когда вставал вопрос о проступках, блондинов никогда не наказывали так, как брюнетов. Или шатенов. Строгость наказания определялась своеобразной шкалой яркости – чем темнее глаза и волосы, тем строже.

За аналогичное действие – будь то опечатка в документе или должностное преступление, блондин мог отделаться внушением.

Не блондин – попасть под суд.

Рейхсфюрер лично требовал фотографии провинившихся, и по снимкам делал выводы.

Ежели дело касалось помилования, блондины с голубыми глазами были в несомненном выигрыше.

Множество голубоглазых и светловолосых негодяев были прекрасно осведомлены об этом пунктике, и извлекали из него максимальную выгоду.

Мимоходом Вирт пожалел, что не родился блондином. Впрочем, и Гиммлер таковым не являлся. Равно, как и фюрер.

– Но мы немного отвлеклись… Сколько времени вы возглавляете «Наследие предков»?

– Два года, рейхсфюрер.

– Иными словами, вы хорошо представляете себе всю важность поставленных перед вами рейхом задач?

– Разумеется.

– Прекрасно.

Гиммлер соединил пальцы рук.

– Итак.

И снова томительная пауза.

Удерживая почтительное выражение лица, профессор отрешенно думал о том, что сам Гиммлер далеко не выглядит белокурой бестией. Широкоскулое лицо в котором что-то было от монголоидного типа и темные волосы впридачу: куда уж больше!

Стараясь выкинуть из головы крамольные мысли, он сосредоточил внимание на своем шефе.

– Ваше мнение о вампирах? – не подозревая об измышлениях профессора, благожелательно поинтересовался тот.

Вопрос поставил Вирта в тупик.

– Ну, – промямлил он. – Как социальная группа, они, безусловно представляют отдельный интерес… Жесткая иерархическая структура, подчинение своему князю и чистота крови… При определенных условиях их строй можно рассматривать как чем-то подобный нашему…

Не зная, чего хочет Гиммлер, профессор был вынужден ограничиваться лишь общими фразами.

Ибо малейшая ошибка, ему, не блондину, могла обойтись очень дорого.

– Я не об этом, – прервал его мучения глава СС.

– Не об этом? – переспросил профессор. – А о чем же, рейхсфюрер?

– Я о физических характеристиках. – Косо падающие лучи солнца отражались стеклышками очков, и профессор, не видя глаз Гиммлера, не мог ориентироваться по ним.

– Можно ли считать их телесные качества такими, к которым должен стремиться любой, уважающий себя ариец?

Такого поворота профессор не ожидал. Немцы должны быть похожи на вампиров?.. Но… А почему, собственно, нет? Разве недостойно сильного стремиться к совершенству? В конце концов, кровь не кошерна…

Профессор поразился глубине мыслей рейсхфюрера.

– Что же вы молчите? – вывел его из задумчивости нетерпеливый вопрос.

– В конце концов, кровь не кошерна… – машинально пробормотал профессор.

Неожиданно громко Гиммлер захохотал. Он смеялся, неприлично взвизгивая, и дергая рукой.

Наконец, рейхсфюрер замолчал, вытирая выступившие слезы.

– Браво, Вирт! Пожалуй, это следует записать.

По листу именной бумаги пробежала косая зеленая строчка. Шеф СС всегда писал только зелеными чернилами, проводя ему лишь одному известные аналогии с небезызвестным орденом Зеленого дракона.

– Фюреру понравится… – мельком Гиммлер бросил взгляд на профессора, и тот ясно понял, что авторство фразы о кошере отныне и всегда принадлежало сидящему напротив человеку.

– Но мы отвлеклись… Так что вы мне можете сказать?

– О да, рейхсфюрер. Мысль сама по себе глубокая. Признаться, я никогда бы