Русский Север – прародина индославов - Наталья Гусева

Этот автор сосредоточивает свое внимание на установлении важнейших моментов этнического развития позднеледникового человека, то есть на той проблеме, которая, по его выражению, «содержит еще много неясных и спорных вопросов», выявляемых при ее рассмотрении археологами и лингвистами, и требует учета ценных палеогеографических данных. Соглашаясь с мнением гляциологов, что во время существования последнего оледенения (напомним, что его пик приходился на XХ-ХVIII тыс. до н. э.) активность и подвижность человека была высока в силу необходимости поиска основного источника пропитания — травоядных животных, которые широко мигрировали по ландшафтным зонам. Свободным передвижениям человека в тот период соответствовала и малая плотность населения: «Во времена господства мамонта на территории Франции могло прокормиться не более 10–12 тыс., а на Русской равнине — 70–80 тыс. человек».

Население в ту эпоху, по мнению автора, являло собой единый индоевропейский праэтнос. Если мы вспомним здесь утверждение Тилака, что последний ледник вытеснил из Приполярья тех предков индоевропейцев, которые во время последнего межледниковья, завершившегося около 30 тыс. лет назад, представляли собой в указанных областях уже более или менее однородных по уровню развития кроманьонцев, то вынуждены будем согласиться и с его выводом, что на земли Восточной Европы они были вытеснены начавшимся в это время последним оледенением и отсюда вновь стали частичными передвижениями возвращаться на потеплевшие с приходом голоцена земли Приполярья. (О том, как эти группы передвигались за уходящим к северу последним ледником, написано уже много, и мы не будем повторять здесь вышеприведенные данные и указания на соответствующую литературу.)

Сейбутис замечает: «Передвижение природных зон заставило фаунистических мигрантов постепенно переселяться все дальше на северо-восток. У позднеледниковой фауны Восточной Европы имелся свободный путь отхода на Север и даже в Сибирь, в обход Уральских гор» (с. 90–91).

Указаниям и выводам многих палеогеографов соответствует и подчеркивание Сейбутисом того обстоятельства, что благоприятные условия для охотников создала «деградация ледников» и возникновение увлажняемых пастбищ. Но «смена тундры лесными ландшафтами», происходившая в те века, снижая эффективность охоты на травоядных, создала условия, способствовавшие собирательству лесных плодов, что нам следует учитывать. «Отходившая на северо-восток из центра Восточной Европы фауна не могла не увлечь за собой и позднеледникового человека», что подчеркивал Б.А. Рыбаков (с. 90), и «…племена восточных индоевропейцев расселялись в то время на севере Русской равнины и даже проникали в Сибирь» (с. 93). Нам следует помнить, что «позднеледниковье» — это время таяния последнего ледника.

Немецкий ученый В. Фалькенхан стал в 1970 х гг. призывать к палеогеографическому подходу к описаниям Ригведы, что являлось прямой поддержкой утверждений Тилака о формировании предков индоевропейцев в условиях Приполярья. Сейбутис высоко ценил мнение Тилака и результаты его анализа гимнов именно с этой точки зрения: «К обстоятельствам рассмотрения и оценке природного фона Ригведы первым приступил выдающийся индийский ученый Б.Г. Тилак… чрезвычайно пристально с надлежащей ответственностью взялся за эту работу» [144, с. 96]. Эти слова особенно важны для нас, так как они прозвучали на фоне полного игнорирования нашими учеными великой работы Тилака и упорного пересказа ими выводов западных переводчиков и исследователей Ригведы, во многом неверных, о чем надо помнить.

Нам небезынтересно привести здесь цитату из труда другого литовского ученого, антрополога А. Пошки, которую приводит в своей статье Сейбутис, цитируя его публикацию в № 1 (1967 г.) литовского журнала «Мокслас ир дживеникус»: «Изумительный календарь Ригвед. Год подразделяется на две основные части: Деваян — полугодие света, Питриян — полугодие тьмы… Авторам Вед была хорошо известна гора Меру, которая сложена из хрусталя, очень скользкая и сверкающая. Она находится далеко на севере… Все наблюдения и описания небесных тел совершены за полярным кругом и никоим образом не соответствуют современному географическому положению Индии… На основании не только текстов Вед и Вендидада, но и по сохранившимся сегодня обычаям, молитвам, традициям возможна гипотеза, что Веды были сочинены далеко на севере в эпоху последнего межледниковья…» (Нам следует добавить, что А. Пошка был и путешественником и провел долгое время в Индии, изучив те обычаи и традиции, о которых пишет, и имел твердые основания сравнивать их с ведическими.)

Далее Сейбутис обращается к вопросу локализации зарождения природных сюжетов Ригведы… «На основе гипотезы Б.Г. Тилака необходимо сделать попытку ограничить гидронимы Ригведы северными краями» (с. 97). Обращаясь к 75 му гимну Х мандалы Ригведы, в котором восхваляются реки, он выделяет из них реку Синдху, описываемую как яростный поток, имеющий бурные притоки «с водопадным обликом» и обильной водной пылью. Синдху течет, величавая река, впереди всех по склону, ревя и сверкая, и, что важно, течет между двух флангов, богатых растением силама. Это растение Сейбутис сопоставляет с индоевропейскими названиями камыша, тростника (соломы), типичных растений бореальной (северной) флоры. И далее он пишет: «Приурочив природные сюжеты Ригведы к арктической обстановке, на основании рассказанной в гимне гидрографической ситуации, реки приходится локализовать где-то близ полярного круга… (что) наиболее четко совпадает с системой приледниковых водоемов… приблизительно 15 тыс. лет т. н. Один край Синдху мог струиться вдоль края Скандинавского, а другой — Новоземельского ледниковых щитов… далее они потекут прямо между Канином и Колгуевым (рис. 2)…» (с. 112).

Расшифровывая названия приледниковых водоемов Русского Севера, Сейбутис адресует читателя и к работе Д.Д. Квасова «Позднечетвертичная история круглых озер и внутренних морей Восточной Европы» [87]. «На Русской равнине, — пишет Сейбутис, — должна находиться большая часть гидронимов Ригведы… Экологическая обусловленность миграций позднеледникового человека наталкивает на предположение, что арктические сюжеты ригведического образца должны скрываться и в фольклоре других восточных индоевропейцев, в первую очередь балтов и славян». Последние слова автора являются прямым подтверждением всего материала, в данном сборнике, всей его основной направленности. Прав автор, говоря, что «народное творчество чрезвычайно живучее и что в почти забытой литовской сказке о дочери солнца Индраи описывается ее путь в страну вечной ночи к стекольной горе — такая сказка имеет возраст не менее 11–12 тыс. лет», как считает автор.

Предполагаемая локализация ригведского гидрографического комплекса Синдху: 1) ледниковые покровы померанской (вепсовской) стадии; 2) приледниковые водоемы (по Д.Д. Квасову); 3)предполагаемый поток Синдху. Местоположение современных топонимов: 4) Индига; 5) Инта; 6) Индус; 7) Кубена; 8) Кыма

Закономерным в свете арктической теории является и его утверждение, что «балты и славяне, с одной стороны, и индоиранцы, с другой, наиболее близкие ветви восточных индоевропейцев… Сезонные миграции в позднеледниковье на равнинах Восточной Европы делает понятным и близкое родство литовского и санскритского языков».(Здесь нам следует вспомнить вышеприведенное указание Я. Харматты на то, что разделение предков балтов и славян произошло не позднее V тыс. до н. э.)

Статья А. Сейбутиса особенно интересна для нас еще тем, что он отразил в ней мнение двух ученых касательно проблемы начала складывания мифов Вед. Сам автор сомневается в утверждении Тилака о зарождении основ Ригведы в период последнего межледниковья, тогда как упоминаемый им А. Пошка без колебаний поддерживает этот взгляд. А. Сейбутис, говоря о веках протекания позднеледниковья и о жизни предков индоевропейцев в это время, все же склоняется к тому, что — «стройная гипотеза Тилака нуждается лишь в несущественном уточнении: в арктической ойкумене предки индоиранцев обитали не в межледниковье, а в период деградации померанской стадии последнего оледенения…». Приводимые же в Авесте описания тяжелейших явлений наступления зимних холодов, умерщвляющих все формы жизни, он объясняет началом похолодания «примерно 10,5 тыс. лет тому назад» (144,с. 103).

Это его объяснение очень заметно не соотносится с указаниями Авесты уже хотя бы потому, что похолоданием трудно объяснить ту гибель всех живых существ, описываемую удивительно реалистично в этом памятнике, и ту точность этого описания, которые не могут быть ни приснившимися, ни придуманными на пустом месте, но явно отражают память, воспринятую от свидетелей, переживших некогда грозные явления наступления ледника на цветущую область Арьянам Ваэджо. В Авесте настолько четко прорисована картина убивающего жизнь наступления ледника, что при устной передаче сюжетов памятника не удалось даже их мифологизировать, и единственным мотивом, принявшим форму мифа, оказалось присутствие доброго бога Ахура Мазды, говорившего, что в этом страшном надвигающемся зле и гибели будет виноват злой дух Ангра Майнью.