Толеран (СИ) - Николай Грошев

Когда бой кончился, гордый Мумба сложил уши в жестяную банку и стал насаживать их на нитку.

— Что…, что ты делаешь? — Сказал кто-то и Мумба поднял глаза. Перед ним стоял Эдгар!

— Мои. — Ответил ошарашенный Мумба подвигая банку поближе к себе. На всякий случай он сел посвободнее, что бы легко выхватить нож.

— О…, как надоело это всё… — Эдгар пошатнулся и один из белых солдат поддержал его под локоть. Белый был сильно ранен. Мумба видел. Но белый стоял. Две тяжелейшие раны — и он стоял!!!

— Идите вы все к чёрту… — Пробормотал белый как мел офицер и, махнув рукой, поковылял прочь.

А Мумба с восхищением смотрел ему в след и очень жалел, что Эдгара нельзя будет убить, когда он поправится. Уши этого белого заслужили единственную нить. Как клыки Большого льва, нельзя нанизывать на нить с клыками других львов, так и уши Эдгара можно было носить только на одной нити. Эдгар был великим воином!..

А может и шаманом…, Мумба вздрогнул и потряс головой. Шамана убить — большая беда. Шаман может вернуться оттуда, может забрать его душу…, Мумба отложил своё занятие и взялся двумя руками за висевший на шее амулет. Он стал быстро шептать слова, отпугивающие Злых духов. Эдгар мог позавидовать его успеху и наслать на него Злого духа…, Эдгар точно был шаманом. Столько ран, а он жив и ходит в бой — шаман! И очень сильный…, Мумба боялся только их и их незримых слуг…

Он никогда не посмеет поднять руки на Эдгара Белого — уши Великого Шамана не может взять даже Вождь! А если возьмёт…

Мумба сильнее стиснул амулет и, чувствуя, как по спине стекает холодный пот, начал истово читать заклинания-оберёги…

Эрни лежал на крыше, когда-то жилого дома в самом центре Нью-Йорка и был неподвижен подобно тем каменным обломкам, что в изобилии усеивали пол чердака. Он держал в руках винтовку и тщательно осматривал лежащие внизу улицы, сквозь глазок оптического прицела. Винтовка в его руках очень-очень медленно поворачивалась, сканируя пространство и ожидая, когда хозяин нажмёт на курок. Эрни занял эту позицию ещё вчера и теперь практически слился с железобетонными перекрытиями здания. Он был абсолютно невидим для тех, чьи головы уже разлетелись в куски, после попадания в них его пуль. И он мог бы стать здесь практически призраком, если бы перестал жевать ароматные жевательные пластинки. Но это уже было выше его сил — как физических, так и моральных. Процесс жевания помогал ему поддерживать высокий моральный дух и неунывающий патриотизм. По крайней мере, так он сказал своему лучшему другу и боевому товарищу Барри. Последнему боевому товарищу из почти двух тысяч солдат 45-ого моторизованного полка, собранного в январе 45-ого из остатков разбитых частей американской армии. Теперь и остатков осталось немного. Собственно Эрни не знал, сколько их осталось. Немцы ударили так, что их линию обороны просто растоптали. И раскатали в тонкий блин — гусеницами Тигров. Каких-то новых, совершенно непрошибаемых Тигров. Во время высадки немецких бронетанковых частей в портах Лос-Анджелеса, перед тем превращённых в груду щебёнки мощным обстрелом корабельной артиллерии, Эрни оборонял высоту 30, позволявшую топить транспорты фрицев и уничтожать десант, если ему удавалось высадиться. Только…, фрицы почему-то не топились. Точнее не топились транспорты — эти новые, Железный Кулак. Покрытые матово-чёрной бронёй неизвестного типа, лишённые выпуклых частей и открытых палуб, эти корабли потопить получалось редко. Нужен был концентрированный огонь всех тяжёлых пушек, что бы подбить такой корабль. Эта их новая броня, чёрт побери! Они даже на своих солдат её напялили! А ведь она наверняка жуть какая тяжёлая.

Зато старые добрые линкоры и эсминцы, без всяких новых штучек шли на дно организованно и в большом количестве. Тогда Эрни тоже жевал жевательную пластинку и прикусил себе губу — от радости. Орудия его высоты, в несколько залпов, разнесли в металлическую стружку почти треть всех фашистских посудин прикрывавших транспорты. Правда, этот успех был последним ощутимым успехом на занятой ими позиции. Первый транспорт подошёл к пристани, корма его распахнулась двумя гигантскими створками, металлический мост упал на пристань, соединив её с трюмом корабля, и Эрни обнаружил, что его командир мёртв. А ведь какой крутой мужик был: стоял во весь рост, командовал расчётами, всё в бинокль смотрел. И плевать ему было, что иногда рядом посвистывают пули, а то и снаряды. Прямо в тяжёлую пушку, накрытую маскировочной сетью, угодил снаряд. Людей и запчасти орудия раскидало по всей высоте, а он и ухом не повёл — стоит, командует. Шальная пуля нашла его. Командир мужественно сражался и так же мужественно погиб, а Эрни понял, что на высоте нет ни одного офицера старше его самого. Он и принял командование. Начавший разгружаться транспорт он выбрал своей главной целью. Орудия сказали своё веское слово и непрошибаемый транспорт, своим раскрытым трюмом наглотался снарядов по самые гланды. Его изнутри просто разнесло. Яркий взрыв был, а громкий! Кошмар просто. И спустя минуту, над их головами стал разноситься кошмарный вой. Новобранцы, с Юнкерсами ещё не сталкивавшиеся, мгновенно поддались панике. Два орудия были брошены, а желторотые калифорнийцы считавшиеся их расчётами, задали стрекача. Эрни и ветераны боевых столкновений с немцами ещё по Африке, сохранили спокойствие и крепость боевого духа. Они смогли тепло встретить Юнкерсы. Зенитки заработали так, что раскалились стволы и с десяток бомбардировщиков крепко поцеловались с землёй, а один так удачно напоролся на снаряд зенитного орудия, что его разорвало в мелкие куски прямо в воздухе. Только это им совсем не помогло — их было много, а сбить их было чрезвычайно трудно. Проклятые Юнкерсы удивительно живучи и при этом, просто дьявольски точны. Они стали сущим наказанием сейчас, а ведь всего пару лет назад бравые американские лётчики десятками сбивали эти небольшие прочные самолёты. Увы, господство в небе потеряно уже год назад. Если в 42–43, Спитфайры успешно разделывались с немецкими Мессершмитами, неся минимальные потери, то уже в 44-ом, Мессеры стали успешно разделываться со Спитфайрами. Фашисты и свои истребители нарядили в эту треклятую броню. Мессеры не стали быстрее или маневреннее, но сбить их теперь стало чрезвычайно сложно. Что бы Мессер сгорел, его теперь требовалось превратить в частое решето или отстрелить к чёртовой матери крылья. Но пилот при этом часто оставался в живых и вскоре возвращался в строй. А вот сбитые Спиты, своих опытных лётчиков зачастую теряли, а юнцы, заменяющие погибших, воевали с новыми Мессерами ещё хуже…

Когда высоту буквально засыпали бомбами и снарядами корабельных орудий, Эрни остался всего с одной действующей пушкой и полусотней солдат. Высота 30 — мощнейшая артиллерийская позиция на пути сил вторжения, была потеряна. Пока их перемалывали огнём с кораблей и бомбардировщики, десант на берег сгрузили уже два корабля. Эрни лично навёл последнюю пушку и скомандовал: огонь. А после, убедившись в том, что снаряд попал точно в угловатую башню Тигра, скомандовал отход, больше похожий на поспешное бегство. И самое поганое, что Тигр этот, получив бронебойным в лоб, подпрыгнул на месте, но остался цел. Неизвестно что стало с танкистами, но машина явно осталась неповреждённой. Проклятый Тигр сам по себе был дьявольски мощным оружием, а с этой новой бронёй…

Эрни выплюнул жвачку и распечатал новую пластинку. С удовольствием зажевал её. На этот раз попалась с апельсиновым вкусом. Эрни стал мурлыкать какую-то песенку, всё также мерно двигая челюстями. Барри это почему-то всегда раздражало.

— Ты или жуй или свисти! — Раздражённо ворчал Барри, каждый раз. Но сегодня он промолчал. Эрни подождал немного, и не услышав ворчания Барри, благодарно кивнул своему товарищу, задремавшему в метре от него у второго пролома в стене чердака.

Барри опустил голову прямо на пол, вывозив щеку в каменной крошке и извёстке. Его винтовка лежала рядышком, заряженная и готовая к бою.

— Барри, — тихо прошептал Эрни, напряжённо приникнув к прицелу, — фрицы. По 5-ой двигаются. Видишь? — Барри промолчал и даже не поднял головы. — Устал Барри? Ничего, ты отдохни. Я сам сейчас их припугну. Ты главное отдохни, а потом мы их всех…

Речь Эрни сошла на шёпот, стала неразборчивой и стихла. Он замер, прекратив даже жевать. Палец ласково гладил курок. Плавно нажал на него и винтовка, громыхнув, чуть подпрыгнула.

— Да! — Лучась довольством, воскликнул Эрни, когда пуля вошла точно в висок фрица и он, безвольной куклой упал, среди обгоревших остовов машин и битого кирпича. — Есть один! Давай Барри, присоединяйся. Давай кто больше?

Барри лежал в том же положении и смотрел остекленевшими глазами на своего напарника.

— Ничего друг, ничего, мы с тобой ещё в Берлине фрицев убивать будем!