Тайны Второй мировой - Борис Соколов

В Москве, в Управлении кадров по начсоставу, я ознакомился с приказом наркома о назначении меня начальником оперативного отдела штаба 12-й армии…»

На следующий день Баграмян был уже в Киеве, где представился Жукову: «Внешне Георгий Константинович не очень-то изменился. Разве только стала чуть полнее его коренастая фигура, несколько поредели мягкие волнистые волосы, а черты лица стали еще резче, суровее.

Встреча с бывшим товарищем по учебе началась официально. Я держался строго по-уставному. Поблагодарил командующего за то, что быстро откликнулся на мою просьбу. Он, хмурясь, отмахнулся: «Ну ладно… Я сделал это не только для тебя, но и на пользу службе. Нам сейчас крайне нужны в войсках командиры с хорошей не только общевойсковой, но и оперативной подготовкой. Думаю, в своем выборе я не ошибся».

Когда от официальности встречи не осталось и следа и друзья начали вспоминать молодые годы в Ленинграде, Баграмян заикнулся о том, что хотел бы поскорее выехать к новому месту службы в штаб 12-й армии, располагавшийся в городе Станислав. Тут-то и выяснилось, что Жуков думал не только о пользе дела и перспективах служебного роста Ивана Христофоровича.

«— Э, нет, — решительно возразил Георгий Константинович. — Придется повременить. В декабре состоится совещание руководящего состава Наркомата обороны и всех военных округов. Оно обещает быть широким по составу и важным по задачам… Нам известно, что сам Сталин примет в нем участие. Основной доклад об итогах боевой и оперативной подготовки за истекший год сделает начальник Генерального штаба. Содокладчики — генерал-инспектор пехоты, начальники Управления боевой подготовки и Автобронетанкового управления, генерал-инспектор артиллерии. По вопросам оперативного искусства и тактики выступят некоторые командующие округами. На меня возложен доклад по основному вопросу — «О характере современной наступательной операции». Ты, насколько я знаю, четыре года провел в стенах Академии Генерального штаба: и учился, и преподавал в ней. — И озабоченно спросил: — Догадался захватить с собой академические разработки?

— Захватил, товарищ командующий, — радостно отрапортовал Баграмян.

— Ну вот, — повеселел Жуков, — поможешь в подготовке доклада»{53}.

Дальше, по словам Баграмяна, командующий округом сказал ему примерно следующее: «…Война может вспыхнуть в любую минуту. Мы не можем строить свои оперативные планы, исходя из того, что будем иметь через полтора-два года. Надо рассчитывать на те силы, которыми наши приграничные округа располагают сегодня…»{54} Следовательно, если Иван Христофорович здесь не лукавит, Жуков еще тогда, в августе 40-го, ни о каком начале войны в 1942 году или позднее не думал вовсе, полагая, что война с Германией разразится не позже середины 41-го года. Очевидно, такое же мнение было и у Сталина. Не командующему же Киевским округом решать, когда войну начинать. И чего стоят в таком случае утверждения многих советских историков и мемуаристов, будто Сталин, Тимошенко и Жуков надеялись оттянуть нападение Гитлера на СССР хотя бы до 1942 года. Интересно, как можно надеяться заставить потенциального противника отложить агрессию, если он уже принял решение начать ее в определенное время? А ведь тогда, когда Жуков беседовал с Баграмяном, еще не было плана «Барбаросса». Просто советское наступление, о котором думал Жуков, было перенесено с лета 1940 года на лето 41-го. Потому самым актуальным на предстоящем совещании и должен был стать доклад о современной наступательной операции, который, как рассчитывал Георгий Константинович, Иван Христофорович для него напишет.

«— Будем вместе думать, — сказал в заключение Жуков. — Если возникнут вопросы, приходи ко мне без стеснения. Возьми себе в помощь любых командиров из оперативного отдела штаба округа. И завтра же приступай к работе.

Завтра воскресенье… — робко возразил Баграмян.

— Ну и что же: воскресенье для нас, а не мы для воскресенья», — пошутил Жуков, обнаружив знакомство с текстом Священного писания.

И Баграмян засел за доклад: «Я без промедления приступил к делу. Большую помощь оказал мне прибывший в округ на стажировку выпускник Академии Генерального штаба бывалый кавалерист подполковник Г.В. Иванов.

Жил я без семьи, работал, как говорится, с подъема до отбоя. Мы с Ивановым довольно быстро справились с заданием. Много трудившийся над докладом командующий остался доволен нашим старанием. В конце сентября Георгий Константинович внес последние поправки и дополнения и, вручив мне материал, распорядился: «Внимательно проверь еще раз после перепечатки. И готовься к отъезду: через три дня начнется командно-штабное учение в двенадцатой армии. Я хочу побывать там. Поедешь со мной. Представлю тебя командующему армией, а в ходе учения познакомишься со штабом, в котором тебе предстоит работать»{55}.

Однако служить в штабе 12-й армии Баграмяну пришлось очень недолго. Уже в декабре 40-го, незадолго до отъезда на совещание в Москву, Жуков в награду за хорошо написанный доклад назначил полковника Баграмяна на генеральскую должность начальника оперативного отдела штаба Киевского округа. А его предшественник Рубцов получил назначение в Москву, чему тоже был очень доволен{56}.

Реальная подоплека истории с Баграмяном мне видится в следующем. Когда Жуков узнал, что ему предстоит делать доклад, то попытался поручить его подготовку Рубцову. Однако должность начальника оперативного отдела штаба округа была слишком хлопотной, не оставлявшей времени для военно-научного творчества (к слову сказать, не имел на это времени и сам командующий). Поэтому Рубцов подсказал такую идею: он агитирует своего и жуковского товарища Баграмяна, такого же преподавателя Академии Генштаба, как и Рубцов, попроситься в Киевский округ под начало Георгия Константиновича. Должность преподавателя в академии, конечно же, непыльная и имеет ряд несомненных преимуществ. Куда приятнее жить в столице, чем в каком-нибудь провинциальном гарнизоне, особенно если этот гарнизон расположен в тайге или пустыне. Плюс у преподавателя Академии Генштаба высокий оклад, больший, чем у такого же по званию командира в строевых частях, и относительно много свободного времени. Живи да радуйся. Вот только одна беда: почти нет перспектив для карьеры. Свободно можно проходить в полковниках вплоть до пенсии. А служба в округе, да еще в таком, как Киевский, самом крупном в стране по количеству войск, служба под началом командующего, с которым сохранились давние дружеские отношения, открывает огромные возможности для быстрого продвижения по ступенькам военной иерархии. И написать доклад для друга-начальника — это такие пустяки, о которых и говорить не стоит. Тем более, если для этого созданы все условия: новоназначенный начальник оперативного отдела штаба 12-й армии сидит пока в Киеве и с помощью стажера Иванова кропает доклад, а его обязанности в Станиславе выполняет не сдавший еще дела предшественник. Правда, я что-то не слышал, чтобы в вермахте подчиненные писали статьи и книги для Роммеля, Манштейна или Гудериана, но ведь в Красной армии давно уже установились совсем другие традиции.

В разговоре Жукова с Баграмяном бросается в глаза одна странность. Совсем недавно «Красная Звезда» назвала Георгия Константиновича единственным творцом замысла операции по окружению 6-й японской армии на Халхин-Голе. Казалось бы, ему и карты в руки. Пусть бы Жуков и рассказал Баграмяну, как именно он готовил знаменитую операцию. Но вдруг выясняется, что командующему нужны последние разработки преподавателей академии, что его собственного опыта успешного наступления на Халхин-Голе, который, по идее, должны внимательно изучать те же академические преподаватели, для доклада явно недостаточно.

Кому же все-таки принадлежит замысел халхингольского наступления? Может, комбригу Богданову? Или Штерну и людям из его штаба? Вряд ли когда-нибудь мы получим здесь однозначный ответ.

Пока Жуков командовал Киевским особым военным округом, в руководстве Наркомата обороны произошли важные изменения. В августе 1940 года маршала Б.М. Шапошникова на посту начальника Генерального штаба сменил генерал армии К.А. Мерецков. Его рекомендовал Тимошенко. Еще в 20-м году на польском фронте Мерецков служил в штабе 6-й кавдивизии, начальником которой тогда был Тимошенко. При прорыве линии Маннергейма Мерецков командовал наиболее мощной 7-й армией, а будущий нарком командовал Северо-Западным фронтом. Кирилл Афанасьевич ранее работал заместителем начальника Генштаба и штабную работу знал{57}.

По словам Буденного, назначение Мерецкова произошло следующим образом. Однажды на заседании Главного военного совета Сталин неожиданно сказал: «— Я думаю, товарищи, нам нужен сейчас более молодой начальник Генштаба». И пояснил, что к Б.М. Шапошникову у него нет никаких претензий, но Борис Михайлович часто болеет, и это сказывается на решении многих оперативных вопросов. Семен Михайлович утверждал, что именно он предложил кандидатуру Мерецкова, занимавшего тогда пост заместителя наркома обороны и курировавшего управления боевой подготовки и военно-учебных заведений. Все присутствовавшие с этой кандидатурой согласились. Мерецков стал ссылаться на недостаток опыта и просил не назначать его начальником Генштаба. Сталин в ответ сказал примерно следующее: «Я ценю Вашу откровенность, Кирилл Афанасьевич, но дела у Шапошникова надо принять. А подберем другую кандидатуру — Вас освободим»{58}.