В поисках Аляски - Джон Грин

Мы бежали всего полминуты, а я уже совсем выдохся.

— Что будет… когда… мы умрем?

— Бог мой, Толстячок, если ты сейчас же не остановишься, ты это узнаешь. — Он перешел на шаг. — А у меня такой вопрос: почему хорошим людям живется так погано? Черт, это что, Аляска?

Она неслась к нам на всех парах, что-то крича, но из-за проливного дождя я ничего не мог разобрать. Пока она не подбежала так близко, что мне стало видно, как у нее изо рта брызжет слюна.

— Эти уроды затопили мою комнату. Около сотни книг испортили! Сраные убогие выходники, блин. Полковник, они в водосточной трубе дыру проделали, вставили в нее пластиковую трубку, а ее — мне в окно! Там все к чертям мокрое. «Генерал в своем лабиринте» погиб.

— Прекрасно, — сказал Полковник, словно художник, восхищающийся работой другого мастера.

— Да что ты! — возмутилась Аляска.

— Прости. Не волнуйся, дружище, — сказал он. — Господь накажет негодяев. А пока у него руки не дошли, накажем мы.

за шестьдесят семь дней

ДА, ЗНАЧИТ, ВОТ КАК ЧУВСТВОВАЛ СЕБЯ НОЙ. Однажды утром ты просыпаешься и понимаешь, что Господь тебя простил, и ходишь весь день щуришься, потому что совсем забыл, какое солнце, а оно теплое и похоже на папин поцелуй в щеку, а весь мир кажется ярче и чище, чем раньше, как будто всю Центральную Алабаму сунули в стиралку и засыпали в нее экстрамощный порошок с усилителем цвета, отчего теперь трава стала зеленее, а жарито хрустят приятней.

Я в тот день далеко от учебного здания не отходил, валялся на пузе на только что высохшей траве и готовился к американской истории — читал о Гражданской войне или, как ее тут называют, Войне между Севером и Югом. Мне эта война подарила много достойных предсмертных высказываний. Например, возьмем генерала Альберта Сидни Джонсона, который сказал, когда его спросили, ранен ли он: «Да, и я боюсь, серьезно». Или Роберта Ли, который, умирая через много лет после окончания самой войны, в бреду воскликнул: «Атакуем шатер!»

Я размышлял о том, почему у генералов армии конфедератов последние слова были интереснее, чем у генералов Союза (например, последние слово Улисса Гранта: «Воды!» — ну, разве это дело?), и вдруг заметил, что кто-то закрыл солнце. Я теней вообще давно не видел, так что немало переполошился.

— Принес тебе перекусить, — сказал Такуми, бросая мне прямо на учебник овсяное печенье с кремовой прослойкой.

— Очень питательно. — Я улыбнулся.

— Тут тебе и овес. И печенье. И крем. Прямо пищевая пирамида, черт ее дери.

— О да, блин.

И больше я не знал, что сказать. Такуми разбирался в хип-хопе, а я знал предсмертные слова целой кучи народу и хорошо играл в приставку. Наконец я придумал:

— Поверить не могу, что они отважились Аляскину комнату затопить.

— Да уж, — ответил Такуми, не глядя на меня. — Но у них были на то свои причины. Пойми, у Аляски репутация большой приколистки, даже среди выходников. Ну, вот, например, в прошлом году мы затащили в библиотеку «фольксваген-жук». Так что, раз уж у них есть стимулы попытаться ее сделать, они будут пытаться. А провести ей в комнату трубку с дождевой водой — это довольно изобретательно. Ну, то есть я стараюсь не восхищаться, но…

Я рассмеялся:

— Да уж. Такое переплюнуть будет непросто. — Я развернул печенье и откусил. М-м-м… сотни вкуснейших калорий в одном кусочке.

— Она что-нибудь придумает, — ответил Такуми. — Толстячок, — добавил он. — Хм… Толстячок, тебе надо покурить. Пойдем пройдемся.

Я как-то занервничал — я всегда нервничаю, когда кто-то называет меня по имени два раза подряд и вставляет между ними «хм». Но я все равно поднялся, оставив книги на земле, и мы пошли в сторону Норы-курильни. Но когда мы вышли из лесу, Такуми свернул с грунтовки.

— Не уверен, будем ли мы в Норе в безопасности, — сказал он.

Не уверен? — подумал я. Это же самое безопасное убежище для курильщиков на всем свете. Но я молча пошел за ним, продираясь сквозь густой подлесок, петляя между сосен и колючих кустов угрожающего вида, которые доходили мне до уровня груди. Через какое-то время Такуми уселся в неприметном месте. Я прикрыл скругленной ладонью пламя зажигалки от ветерка и закурил.

— Аляска на Марью донесла, — сообщил он. — Так что и про Нору-курильню Орел тоже может быть в курсе. Фиг знает. Я его в окрестностях ни разу не видел, но кому известно, что она ему рассказала.

— Что, откуда ты знаешь? — с недоверием спросил я.

— Ну, во-первых, догадался. А во-вторых, Аляска сама призналась. Она мне хотя бы часть правды рассказала — о том, что в самом конце прошлого учебного года она хотела сбежать ночью из кампуса после отбоя и навестить Джейка. А ее поймали. Она сказала, что была крайне осторожна — даже фары не включала, — но Орел все равно ее застукал, к тому же у нее в машине оказалась бутылка вина — короче, полная жопа. Орел привел ее к себе домой и сделал ей предложение, которое делает всем, кто совершает какое-то смертное прегрешение: «Либо рассказывай все, что знаешь, либо иди пакуй чемоданы». Аляска раскололась, так Орел узнал, что прямо в тот момент Марья с Полом валяются в ее комнате пьяные. И бог знает что еще. Орел ее отпустил, потому что ему стукачи нужны. Она довольно умно поступила, выдав подружку, ведь обвинить в этом именно ее никому и в голову не придет. Даже Полковник на все сто уверен, что это сделал Кевин со своими дружками. Я бы сам не поверил, что это Аляска, пока до меня не дошло, что, кроме нее, в кампусе никто не знал, что делает Марья. Я подозревал еще соседа Пола, Лонгвелла, — это один из тех, кто тебя в безрукую русалочку превратил. Но оказалось, что он в тот вечер был дома. У него тетя умерла. Я даже некролог в газете нашел. Холлис Бернис Чейз — не повезло тетке с именем.

— Так Полковник не знает? — ошеломленно спросил я. Я затушил сигарету, даже не докурив, потому что мне совсем не по себе стало. Никогда бы не заподозрил Аляску в измене. Ну да, у нее настроение скачет. Но не стукачка же она.

— Нет, ему ни в коем случае нельзя об этом говорить, иначе он взбесится и добьется, чтобы ее исключили. Полковник к вопросам верности и чести офигеть как серьезно относится, если ты не заметил.

— Заметил.

Такуми покачал головой, разгребая листья. Он докопался до еще мокрой земли.

— Я только не понимаю, почему она так боится, что ее выпрут. Ну, я бы тоже этого совсем не хотел, но надо же платить по счетам. Не ясно мне.

— Ну, дома ей, очевидно, не нравится.

— Это верно. Она ездит туда только на Рождество и летом, когда Джейк тоже на каникулах. Но не важно. Мне дома тоже не нравится. Но я бы Орлу такого подарка не сделал ни за что. — Такуми подобрал палочку и взрыл ею мягкую рыжеватую землю. — Слушай, Толстячок. Я не знаю, что в итоге Аляска с Полковником придумают в отместку, но не сомневаюсь, что наша с тобой помощь потребуется. Я тебе все это сообщаю, чтобы ты знал, во что впутываешься и к чему готовиться, если тебя поймают.

Я вспомнил Флориду, своих «школьных друзей» — и впервые понял, что буду тосковать по Крику, если мне вдруг придется отсюда уехать. Я уставился на палочку, торчавшую из грязи, и сказал:

— Богом клянусь, я стучать не буду.

До меня наконец дошел и смысл того происшествия в суде: Аляска хотела показать нам, что мы можем ей доверять. Чтобы выжить в Калвер-Крике, надо быть верным другом. Она этим правилом пренебрегла. Но потом она преподала урок мне. Они с Полковником прикрыли меня, чтобы я не ошибся, когда придет мой черед делать то же самое.

за пятьдесят восемь дней

ГДЕ-ТО ЧЕРЕЗ НЕДЕЛЮ я проснулся в 06:30 утра — в 06:30 в субботу — под нежную мелодию из «Обезглавливания»: грохот автоматных очередей заглушал наполненную басами музыку, звучавшую на фоне игры. Я перевернулся и увидел, как Аляска дернула контроллер вправо и вверх, словно это могло помочь ей избежать верной смерти. У меня такая же дурная привычка была.

— Ты хотя бы звук выключи.

— Толстячок, — сказала она с деланой снисходительностью, — звук — это неотъемлемая часть художественного опыта, испытываемого игроком. Играть в «Обезглавливание» в тишине — это все равно что «Джейн Эйр» через слово читать. Полковник с полчаса назад проснулся. Он был малость недоволен, так что я послала его спать в свою комнату.

— Может, мне стоит пойти туда же. — В голове у меня стоял туман.

Вместо того чтобы ответить на мой вопрос, она сообщила:

— Насколько я знаю, Такуми тебе рассказал. Да, это я выдала Марью, и я сожалею, и больше не буду. Переходим к другим новостям: ты на День благодарения остаешься? А то я — да.

Я отвернулся к стене и накрыл голову стеганым одеялом. Я не знал, стоит ли доверять Аляске, но ее непредсказуемости с меня точно хватит — вчера она была холодна, сегодня мила, то она флиртует так, что не устоишь, то нахамит так, что хоть стой, хоть падай. Полковник мне нравился больше: у него поганое настроение бывало хотя бы не просто так.