Храню тебя в сердце моем - Фиона Макинтош
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она положила руку на свою горящую щеку – она была потрясена! Но, кроме того, она испытывала восторг. Поцелуй в темном переулке, отчаянное стремление чувствовать, как он все крепче прижимает ее к себе, ноющее и горячее желание раздеться и ощутить его обнаженное тело рядом с собой…
«Хватит, Иден!»
Как она могла такое позволить? И все же в случившемся не было ничего даже отдаленно грязного или ужасного. Наоборот, когда Иди заставила свое дыхание успокоиться, а разум вернуться в более или менее нормальное состояние, она поняла, что то, что произошло, было прекрасно. Она никогда не чувствовала себя такой желанной и никогда раньше не хотела ничего так сильно. Бен испытывал к ней страсть, но Том оставил его позади всего одним поцелуем. «Если бы страсть могла воплотиться в человека, то это был бы Том», – подумала она, стараясь не улыбаться своим мыслям и не думать об остатках тепла, которое он пробудил в ее теле.
Бенджамин! Ах, какая же она предательница! Но все еще стоя у дома Леви, снова прячась в тени и радуясь, что луна скрыта за ночными облаками, она сказала себе, что это чувство было, пожалуй, неизбежным.
Появление Тома в ее жизни было предначертано судьбой. Он подтвердил все ее сомнения о помолвке с Беном. Ничто в ее отношениях с ним не выходило за рамки дружбы. С самого первого безумного решения помочь Тому она знала, что сделала это потому, что ее непреодолимо тянуло к нему, а затем она потеряла голову.
Интуиция. Инстинкт. Гормоны. Все эти примитивные вещи взяли над ней верх, и Иди чувствовала себя их рабой, хотя до этой минуты пыталась не замечать собственных чувств, относиться к ним как к глупому увлечению.
Но теперь она поняла, что обманывала себя. Всякий раз, когда Том стоял рядом, она затаивала дыхание – заметил ли он это? Когда он спал в соседней с комнатой Дэниела спальне, она лежала без сна в своей, беспокойная, встревоженная, а когда наконец уснула, ее сны были наполнены желанием. Голос Тома, смех Тома, прикосновения Тома… она хотела этого.
Поцелуй Бена? Она издала сдавленный виноватый стон, заставляя себя подойти к лестнице его дома, но не смогла подняться по ней, вспомнив, каким сдержанным был Бен – холодным, быстрым, напряженным. Он был так предан ей и, возможно, считал, что преданность может породить ответную в любовь. Он любил ее – в этом она не сомневалась, – он больше ни с кем не встречался, не хотел никакой другой женщины.
«Может, он надеется, я научусь любить его так, как он любит меня?» – с грустью подумала Иди, глядя на входную дверь дома Леви, как заключенный смотрит на дверь своей камеры.
– Этого не произойдет, – прошептала она голубям, мягко ворковавшим на крыше дома Леви.
Иди легко прикоснулась к губам, и воспоминание о поцелуе Тома вернулось. Он такой необычный, явный лидер, а его манеры совершенно безупречны. «Кроме тех случаев, когда он затаскивает ничего не подозревающих девушек в переулок», – усмехнувшись, подумала она. Отец предположил, что Том, вероятно, работал в ресторане отеля, но Иди казалось, что он, скорее всего, родом из очень хорошей семьи.
– Нет, папа, – возразила она. – Он слишком внимателен. И разбирается в дорогих вещах. А его разговоры о деньгах? Он понял, как можно сколотить состояние. Может, дворецкий?
Они не приблизились к решению загадки Тома.
Иди заметила, что все еще прижимает пальцы к губам, а ее тело все еще гудит от возбуждения от прикосновений рук Тома к ее шее, прежде чем она прижалась к нему крепче и…
– Иди? Это ты?
Она чуть не взвизгнула от смущения при виде знакомых узких плеч и стройного тела Бена. Он был в джемпере, который его мать связала в прошлом году. Джемпер был обтягивающим, из-за чего Бен казался еще более худым.
– Да… Да, извини, Бен.
– Что ты тут делаешь в темноте? – спросил он, спускаясь вниз по трем ступенькам на тротуар, чтобы встретить ее.
– Это Иден? – послышался знакомый голос его матери.
– С тобой все в порядке? – Бен внезапно оказался рядом, и луна выглянула из-за облаков. В ее свете она оказалась в центре сцены своего позора. Обвинительный луч света… или, возможно, обнадеживающие ласки небесного светила, которое понимало ее, разрешало ей следовать велению сердца и быть счастливой…
Бен повторил вопрос, лунный свет живописно подсвечивал серебром его короткие жесткие волосы, и она покачала головой, заставляя себя улыбнуться.
– Конечно. Я вдруг вспомнила, что забыла кое-что. Извини, я просто думала об этом.
Он поднял бровь, но она увидела облегчение у него на лице.
– Это на тебя не похоже.
– Иди, дорогая, что ты там делаешь, в темноте… на таком холоде? – увещевала его мать.
– Извини, – сказала она Бенджамину, чтобы выиграть время. Могут ли они заметить, что она целовалась с кем-то? Ее охватил ледяной страх. Том поцеловал ее в шею? Да, целовал, мимолетно. Это было удивительно соблазнительно. Она была уверена, что ее чувствительной коже не нужно много, чтобы появился синяк, который она видела у других. Иди смущенно коснулась шеи, и, когда Бен помогал ей с пальто, она с испугом развязала шарф, пытаясь взглянуть на шею в зеркало. Не было видно ни следа. Ну, разумеется. В Томе нет ни капли вульгарности.
Она бросила взгляд через плечо в открытую входную дверь, пока миссис Леви возвращалась назад в гостиную из прихожей, а Бен вешал ее пальто. Он повернулся, чтобы закрыть дверь, и в этот момент Иди увидела знакомую фигуру, стоящую на обочине через дорогу, и поняла, что Том наблюдает за ней.
Она на миг закрыла глаза и вздохнула, чтобы взять себя в руки. «О, Том, что же нам теперь делать?»
Глава 6
Том отвернулся, когда дверь дома Леви закрылась и скрыла Иди от него. Но он успел заметить ее смущенный взгляд через плечо и понял, что она знает, что он здесь и мечтает украсть ее у семьи, которая все сильнее пыталась прижать ее к своей груди. Думала ли она об их поцелуе, хотела ли продолжения? Его ум мучительно пытался осмыслить новый удар, а нервы все еще были напряжены от накопившегося желания. Иди! Если память так и не вернется к нему и все, что у него останется, – это будет Иди, ему хватит этого за глаза. Бену ее не видать!
Где-то над головой запел одинокий соловей, и на несколько секунд его ошеломило воспоминание о точно такой же птичьей трели. Свист, ужасающий грохот бомб, уносящих жизни и лишающих семьи их родных, вдруг отчетливо возник у него в сознании, и у него заболела голова. Перед его мысленным взором падали на землю храбрецы, которых поразило оружие, точно мишени в тире, только это были живые люди, и у них были семьи, и они любили и мечтали, это были люди величайшего мужества, готовые пожертвовать всем, – и они умирали, едва ступив на холодную землю чужой страны. Соловей запел громче, словно он один обладал властью над его памятью и словно тоже видел обезумевших солдат, истекавших кровью, – некоторым оторвало руки или ноги, и образы становились все ужаснее, пока ему не начало казаться, что у него вот-вот взорвется голова. В этот момент видение пропало, и он вернулся в тихий парк Голдерс-Грин, где соловей продолжал петь, но теперь уже только чтобы привлечь самку, а не терзать его.
Соловьи… точно! Одна из медсестер говорила, что другие солдаты вспоминали этих птиц, казалось, равнодушных к жутким звукам войны, в редкие минуты полной тишины они ошеломляли солдат, неожиданно начиная выводить свои красивые и сложные песни. Если он смог вспомнить эту маленькую деталь, почему не может вспомнить остальное?
– Я знаю, что все это там, – пробормотал он, бросив последний взгляд на уютно светящиеся окна дома Леви, и заставил себя отвернуться. Вскоре он обнаружил, что сидит за барной стойкой в пабе и заливает свою печаль стаканом виски, заказанным на маленькую монетку, которую дала ему Иди. Карамельный привкус с дымком ударил по его вкусовым рецепторам, прежде чем огненная жидкость обожгла пищевод, напомнив ему о пожаре, разгоревшемся внутри от поцелуя Иди. Он чувствовал пряное послевкусие во рту и все еще ощущал губы Иди, аромат ее духов на своей одежде, ее прикосновения. Ему хотелось закрыть глаза и снова пережить этот поцелуй, но люди в баре, скорее всего, сочтут его странным, а не просто томящимся одиночеством.
«Нет, Бенджамин ее не получит. Бенджамин погубит ее, разрушит ее мечты и будет держать под контролем…»
– Отбей ее у него, приятель, – предложил человек средних лет с седыми бакенбардами. Он сидел поблизости, и Том понял, что говорит вслух.
Он слегка пожал плечами.
– Возможно, я так и сделаю.
– Двадцать четвертый батальон, – сказал тот, протягивая руку. Том прикинул, что ему должно быть около сорока.
Он крепко пожал руку.
– Не знаю, какой батальон. – Том усмехнулся. – Немцы отняли у меня память.
– Да, ну, может, тебе и повезло.
– Именно это я и говорю себе, когда не могу вспомнить детство или своих друзей в окопах.
– Я заметил, что ты хромаешь.