Горбачев - Ельцин: 1500 дней политического противостояния - Л. Доброхотов

М.С. Горбачев. В чем же драма товарища Ельцина?[47]

(…) В рамках реакции на эту дискуссию[48] не считаю возможным обойти выступление Бориса Николаевича Ельцина. Прежде всего, думаю, мы с вами правильно поступили, предоставив ему слово. Как я уже сказал, надо в рамках демократии снимать покров тайны с подобных вопросов, хотя, впрочем, и тайны здесь нет.

Выступление товарища Ельцина, в той части, где речь идет о конкретных проблемах, обсуждавшихся на конференции, в значительной мере совпадает и с докладом и с прениями. В этом смысле его предложения вливаются в общий поток дискуссии. Мы также отмечаем, что товарищ Ельцин, как и другие, высказался за продолжение перестройки, ее углубление в интересах общества, народа.

Но вот с чем я не могу согласиться, так это с заявлением Бориса Николаевича Ельцина о том, что объявили мы о перестройке без достаточного анализа причин возникшего застоя, анализа современной обстановки в обществе, без глубокого анализа истории, допущенных партией упущений, что перестройка носит декларативный характер.

В ходе подготовки конференции, состоявшихся дискуссий в партии и в обществе, на самой конференции мы с принципиальных позиций оценили и достижения и проблемы перестройки, подвели итоги деятельности партийных и государственных органов, трудовых коллективов, страны в целом. Я скажу так: мы поступили правильно, товарищи, ибо всех нас тревожит, как разворачивается перестройка. Эта тревога прозвучала и здесь, она нас мобилизовала, укрепила в намерении еще решительнее продвигать процесс реформ.

Думаю, неправомерна и неприемлема также критика товарищем Ельциным того, что за три года мы не добились революционных преобразований. Конечно, если иметь в виду общий замысел, рассчитанный на длительную перспективу, выход нашего общества через перестройку на новое качество, то пока еще нельзя говорить о революционных преобразованиях. Мы потратили немало времени на то, чтобы понять общество, в котором живем, прошлое, куда уходят корни многих нынешних явлений, окружающий мир и наши с ним взаимосвязи. Все это надо было осмыслить, чтобы не действовать «революционными скачками», которые чрезвычайно опасны, не допускать импровизаций в политике. Мы должны были включить общество, его интеллектуальный, научный потенциал, чтобы разобщаться во всем этом и на основе серьезного критического анализа выработать политику перестройки, а затем трансформировать ее на главных направлениях в практические решения. Это надо было сделать. И надо было сделать ответственно. Таким образом, мы предложили политику перестройки, и альтернативы ей нет. (Аплодисменты.) Это само по себе явилось большим достижением партии на прошедшем этапе.

Решением практических задач, которые беспокоят наш народ, мы обеспокоены так же, как товарищ Ельцин. И я думаю, прозвучавшие здесь выступления, особенно представителей рабочего класса, показали, что трудящиеся надеются на быстрейшее решение этих вопросов.

Не знаю, почему товарищ Ельцин высказал критическое отношение и к Тезисам ЦК, поставил под сомнение их основательность и продуманность. И в партии, и в стране, и в мире этот документ принят как очень серьезный. Непонятно и его утверждение, что якобы в подготовке Тезисов не участвовали члены ЦК. Я лично встречался с двумя третями членов ЦК, не говоря о том, что они писали, выступали со своими замечаниями. Наконец, был Пленум, на котором обсуждался проект Тезисов, товарищ Ельцин участвовал в его работе, но ничего не сказал, не просил слова. Члены ЦК здесь присутствуют, помнят, как это было.

Думаю, товарищи, самое убедительное доказательство того, что перестройка в стране идет, набирает силу, — это наша сегодняшняя конференция, весь характер дискуссий, принятые документы.

Пытаясь по-человечески разобраться во всем, что происходит в ЦК и в Политбюро — это ведь касается в первую очередь Генерального секретаря, — я не могу не вернуться к истории вопроса. Когда мы рекомендовали товарища Ельцина первым секретарем Московского горкома партии, исходили из того, что работа в столичной парторганизации нуждается в серьезном улучшении и сама обстановка в Москве требует оздоровления. Нужен был человек опытный, энергичный, обладающий критическим подходом. Эти качества наблюдались у товарища Ельцина, что и послужило основанием для его выдвижения на этот пост. И ваш покорный слуга тоже приложил к этому руку. На первых порах товарищ Ельцин активно включился в работу, многое делал, чтобы ее оживить, развернул борьбу с накопившимися в Москве негативными явлениями. Мы поддерживали его в этих усилиях, понимая, что перед Московской партийной организацией стоят нелегкие задачи, но на каком-то этапе почувствовали, что происходит что-то неладное. Это началось, когда наступила пора практического решения проблем перестройки, ее трансформации во все сферы жизни, когда потребовалась напряженная и углубленная работа, рассчитанная на коренные изменения. На это не хватило ни горкома в целом, ни его первого секретаря. И товарищ Ельцин, вместо того, чтобы опереться на партийную организацию, на людей, на коллективы, начал сбиваться на окрик, командные методы. За этим последовала бесконечная смена кадров.

Мы вначале полагали, что это, наверное, оправдано, что были подобраны не те товарищи, конференция, состоявшаяся в городе, не смогла правильно решить кадровые вопросы. И вероятно, так оно и было. Не все оказались способны решать новые задачи, взять на плечи руководство партийной организацией на этом поворотном этапе в развитии города и страны. Но когда он пошел менять кадры по второму и третьему кругу, это стало нас беспокоить. Товарищу Ельцину я высказал замечание на Политбюро. Сказал по-товарищески, что Борису Николаевичу надо сделать для себя вывод, учесть в работе. Иначе говоря, это была помощь, и ничего сверх того.

В чем, я думаю, драма товарища Ельцина как политического работника? На этапе, когда надо было решать практические дела, у него не хватило сил, и он сбился на громкие фразы, заявления, администрирование. Но и тогда — об этом все должны знать, нам следует прояснить этот вопрос до конца Политбюро не считало, что товарищ Ельцин потерянный человек, не может работать дальше. Мы продолжали его поддерживать, были приняты крупные решения по Москве, о чем я уже говорил на пленуме Московского городского комитета партии.

В августе 1987 года[49], находясь в отпуске, я получил личное письмо от товарища Ельцина, в котором он поставил вопрос об освобождении его от должности первого секретаря горкома партии. Я счел необходимым не спешить, внимательно разобраться с этим, и в Политбюро даже не знали о существовании этого письма. Решил после отпуска побеседовать с Борисом Николаевичем, предложил ему провести мероприятия по 70-летию Октября, а затем встретиться и переговорить. Он согласился с этим, но вопреки договоренности неожиданно выступил на октябрьском Пленуме ЦК. О смысле его выступления я уже говорил, было опубликовано мое выступление на пленуме МГК, ничего другого я тогда не говорил. Товарищ Ельцин после обсуждения и высказанных товарищами замечаний признал свои ошибки.

(…) После того как выступление товарища Ельцина было признано политически ошибочным — он и сам это признал, — я все-таки попросил членов ЦК: давайте не решать сейчас вопроса об освобождении его от обязанностей кандидата в члены Политбюро, поручим Политбюро рассмотреть этот вопрос. Но ситуация уже вызвала такую реакцию, что дело нельзя было оставлять в таком положении. Мы рассказали обо всем на пленуме Московского горкома, и там товарищи высказались о работе товарища Ельцина гораздо острее — вы об этом знаете.

В общем, товарищи, я думаю, что это урок не только для товарища Ельцина, это урок и для Политбюро, и для Генерального секретаря Центрального Комитета, для всех нас. Мы должны твердо идти по пути решительного возрождения нашей партии на ленинских принципах, на основе широкой демократизации, опоры на первичные парторганизации, кадры, выборный актив. Мы не можем решать великие задачи перестройки, которые перед собой поставили, прибегая к старым методам, осужденным не только партией, а всем обществом, самим временем. (Аплодисменты).

И еще один урок. Правильно товарищи сделали замечание на конференции: надо было проинформировать, сказать все, и тогда процесс не развивался бы так, как это произошло. (Аплодисменты.)

Выступление Б.Н. Ельцина на XIX партконференции на некоторое время как бы вернуло его из «послеоктябрьского политического небытия». Однако в целом 1988 год продолжал для него проходить под знаком знаменитой горбачевской фразы: «Я тебя в политику не пущу». Центральная пресса о нем молчит. Лишь кое-где на так называемой периферии, в местной или даже многотиражной печати появляются беседы с ним, в которых он получает возможность излагать свою точку зрения, в той или иной мере комментировать ход перестройки.