Андрей Капица. Колумб XX века - Михаил В. Слипенчук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Помню ли я что-либо или кого-либо из английского периода своего детства? — через много лет напишет на нескольких разрозненных, отпечатанных на машинке страничках Андрей Петрович Капица. Тогда он как раз начал восстанавливать историю своей жизни, но так и не успел закончить работу. — Честно признаюсь, практически ничего. Разве можно отнести к воспоминаниям падение с лестницы или яркий фейерверк в праздник Гая Фокса? („Ночь Гая Фокса“ отмечает провал Порохового заговора, когда в ночь с 4 на 5 ноября 1605 года католики-заговорщики пытались зажечь бочки с порохом под Вестминстерским дворцом, где намечалась речь короля-протестанта Якова I перед парламентом. — Прим. авт.). Но помню, что один год в Англии я посещал детский сад, а мой брат — первый класс школы»[96].
Сохранилась характеристика Андрея, написанная директрисой того детского сада:
«Детская школа Гранмари-роуд, Кембридж
Летний семестр 1935 г. (Summer term, „летний семестр“ отсчитывается в британских учебных заведениях от пасхальных каникул до конца академического года в июне или июле. — Прим. авт.)
Воспитанник: Андрей Капица 4-х лет
Количество пропущенных дней — 35.
В самом начале Андрей был довольно стеснительным и спокойным. Садился себе в уголок и играл сам с собой. В то же время он вполне разумен и не отказывается делать того, что ему говорят взрослые. Однако если он примет решение не делать чего-то, то легче сдвинуть гору, чем его заставить. У него были один или два трудных дня, когда он конфликтовал с другими детьми, хватал и портил их вещи. Но в целом у него добрый нрав…
Эллис М. Кук»[97].
Анне Алексеевне надо было бы самой съездить в Москву, посмотреть, как обстоят дела у Петра Леонидовича с институтом, поговорить с людьми, почувствовать московскую атмосферу и принять окончательное решение насчет детей. Но Советы почему-то затягивают выдачу визы и не дают Анне Алексеевне никаких гарантий на возвращение в Англию в случае ее выезда оттуда. Чтобы как-то подтолкнуть дело, она для поддержки берет с собой «на разговор» в советское посольство в Лондоне английского физика Джеффри Ингрэма Тейлора — уважаемого английского математика, физика и специалиста в области турбулентности. Но вышло довольно криво.
31 августа 1935 г., Кембридж:
«… Когда мы приехали в полпредство и о нас доложили, то мы вошли, и я представила G. I. Taylor и сказала, что привела его с собой как твоего друга и коллегу и тоже потому, что мне бы хотелось говорить в его присутствии. Тут он (советник полпредства СССР С. Г. Каган. — Прим. авт.) очень грубо сказал, что не считает возможным говорить в присутствии третьего лица и что это была с моей стороны уловка его поймать. Я сказала, что у меня не было ни малейшего желания его поймать, потому именно и приехала с G. I., потому что хотела говорить при нем, и что я очень извиняюсь, если у него такое впечатление. <…> Тут он стал еще грубее и наговорил много лишних слов мне (что ничего) и G. I. поставил в неприятное положение, говоря ему, что он, конечно, не может говорить при совершенно неизвестном ему человеке и т. д. Я сказала, что я совершенно понимаю мою ошибку и считаю, что самое лучшее — нам уйти. Потом он стал еще грубее и попросту почти что выгнал нас, не попрощавшись <…> Этому заму хотелось мне доставить как можно больше неприятности, но я со всем сейчас же согласилась и признала совершенно открыто, что сделала необдуманную глупость, не предупредив…»[98]
Тем не менее дело двинулось. 27 сентября Петр Леонидович записывает в ежедневнике: «Получил Анину телеграмму насчет приезда…» 28-го: «Поехал в Негорелое встречать Аню». 29-го: «Приехали в 12 час. в Негорелое. Получил Анину телеграмму. Гуляли с 2 провожатыми с собакой. Вечером 8.5 встретили Аню. Вещи не осматривали. Получили отдельное купе в международном вагоне». 30-го: «Приехали с Аней в Москву»[99].
Анна Алексеевна вспоминала: «Я ехала на поезде, и он захотел меня встретить на границе в Негорелом. Отпустить Петра Леонидовича одного не решились, и он поехал со своим заместителем Л. А. Ольбертом (директор Государственного оптического института (ГОИ) в Ленинграде. — Прим. авт.), который был приставлен к нему. Когда я приехала в Негорелое, то встретили меня они оба. Я появилась — такая фифочка заграничная, в шляпке, на высоких каблуках. Ольберт и решил, что я — дамочка. И вот, когда мы ехали в поезде назад в Москву в купе, я спросила, зачем он, собственно, приехал с Петром Леонидовичем. Ольберт ответил, что они боялись, что Петр Леонидович перебежит через границу. А я его спрашиваю: „Ну что бы вы сделали, если б он побежал?“ — „Я б в него стрелял“. — „Как стрелял?“ — „У меня револьвер есть“. Он вынимает револьвер и мне показывает. Я ему говорю: „Да это не настоящий…“ Ольберт мне револьвер протягивает, я его выхватываю у него из рук и говорю: „Теперь я его вам не отдам, а выброшу в окно“. Ольберт был в ужасе. Он никак не ожидал от меня, дамочки, таких решительных действий. А вдруг я и вправду выброшу револьвер или, чего доброго, стрелять начну. Слава Богу, это была уже ранняя осень и окошко в купе было закрыто, а то бы я, без всякого сомнения, вышвырнула револьвер… Через некоторое время Петр Леонидович сказал примирительным тоном: „Ну, уж отдай ему его игрушку“»[100].
Вот и привози в Советский Союз детей! Тут начинаешь по-особому понимать популярную в те времена в нашей стране фразу: «Советское правительство оказывает вам высокое доверие…». Петру Леонидовичу Капице оно, несмотря на все титулы и заслуги, доверия не оказывало. У товарища Сталина не забалуешь!
О впечатлениях Анны Алексеевны от рекогносцировочной поездки в СССР можно судить по ее письму Ольге Иеронимовне:
«2 ноября 1935 г., Москва
…Сейчас Петя очень занят в новом здании лаборатории (имеется в виду ИФП. — Прим. авт.). Оно вчерне закончено, но очень много деталей сделано небрежно и торопливо, а это обидно, потому что здание хорошее и если бы все детали были сделаны аккуратно, то было бы просто прекрасное. Но у нас так любят спешить и так трудно их всех убедить, что заканчивать надо хорошо, что
