Командир Особого взвода - Вадим Шарапов

  - Не ссорьтесь, - лениво протянул Степан. Он сидел, прислонившись лопатками к теплым бревнам бани и чувствовал, что может просидеть так хоть сто лет - не двигаясь, чувствуя, как старое дерево вытягивает из тела усталость. - Что там у тебя, Андрей?

  - Ничего. Грибов насобирал, - колдун развернул плащ-палатку и предъявил кучу маслят.

  - Ой, мои любимые! - совершенно по-детски обрадовался Конюхов. Потом подозрительно посмотрел на Никифорова. - Андрюша, а ты их как собирал?

  - Как? - растерялся тот. - Н-ну... руками и ножом...

  - Точно не заклятьем? А то, если они сами к тебе в плащ-палатку прыгали, я их есть не буду!

  - Тьфу, блин! - Никифоров дал подзатыльник хохочущему сержанту, осторожно уложил плащ-палатку на пенек, изрубленный колуном Подошел Якупов, потрогал маслята пальцем.

  - Бик якши, после бани поджарим с лучком...

  - Да уж. Ты, Татарин, повар знатный, - старшина прислушался.

  Стукнула дверь, и из предбанника вылетели все трое молодых - распаренные до малинового тела, с прилипшими тут и там березовыми листьями.

  - Ох-х... не могу! - стонал Ясин. - Упарили!

  - Значит, Хозяину понравилось, - Степан Нефедов потушил окурок и поднялся. - Ну, мужики, айда.

  - Хорошая баня... - прошептал Конюхов. Маленький сержант сидел на полке, полузакрыв глаза, и на его блестящем от пота теле все резче выделялись старые багровые шрамы. А Нефедов лежал рядом, и, хотя прошло уже больше десятка минут, был почти сухим, а шрамы, которых у него было куда больше, оставались белыми.

  - Командир, а ты почему не потеешь? - спросил Никифоров. Даже в бане колдун не снял с шеи железный оберег-ворон, и теперь, морщась, то и дело плескал на него холодной водой из бочки.

  - Это только мертвые не потеют, - стальная коронка тускло блеснула в луче света из маленького оконца, когда Степан улыбнулся, - а я живой. Только тяжело потею, долго... что правда, то правда. Я, Андрюша, в свое время столько альвовских настоев выпил - мало не покажется. Учитель из меня дурные соки выгонял, он сам так говорил. Приучал тело работать быстрее и сильнее, раны залечивать. А на вкус все эти настои, скажу я тебе - дрянь страшная. Похлеще того, который ты нам под Волоколамском давал, чтобы волки нас не чуяли, помнишь? Так вот - тот просто малиной был. После альвовских сутки выворачивало сначала с непривычки-то, человек к ним не приспособлен. Многие помирали, говорят.

  - А ты? - спросил Конюхов, и тут же, опомнившись, захохотал во все горло.

  - И я, - старшина пожал плечами и перевернулся на живот, - ну, уважил наш Хозяин! Ай да баньку истопил! Обязательно надо оставить ему тут свежий веник. Не забудь, Саня. А теперь - ну-ка, Файзулла, поддай на каменку, да пройдись по мне березовым как следует!

  Переждав лютый жар, вырвавшийся из каменки после ковша воды, татарин принялся стегать Степана веником - да так, что тот вскоре почувствовал, как тело становится звонким и легким, точно воздушный шарик...

  Грохот двери заставил его подскочить. В баню ворвался Женька Ясин - уже одетый, передергивая затвор автомата.

  - Немцы! - крикнул он.

  - Чего? - Нефедов еще не успел осмыслить, но тело уже исполняло привычный ритуал, собираясь как пружина перед боем. - Какие немцы? Откуда?

  - Отряд на опушке леса... Ласс заметил... Похоже, из окруженцев, а может десант... - Женька торопился, захлебываясь словами.

  - Тихо, не шустри!, - остановил его Санька Конюхов. - Сколько?

  - Человек двадцать. Все в пятнистом, ранцы за плечами... Идут врассыпную.

  - Ясно. Значит, не простая пехтура, - подытожил Никифоров, натягивая штаны.

  Они едва успели выскочить из бани и повалиться в полынь, как тут же попали под обстрел. Немцы оказались зоркими и опытными, огонь повели густо, и даже Тар'Налю, в первую же минуту прострелившему головы двоим, пришлось залечь и откатиться за пенек. Пули взвизгивали, чавкали, врезаясь в бревна, гудящие под выстрелами, шипели в сырой траве.

  Степан, подкатившись к остаткам забора, выцелил перебегавшую фигуру в камуфляже, нажал на спуск и тут же, на выдохе, подловил второго. Немец выгнулся, повалился в борозду между кучами сопревшей картофельной ботвы, заскреб каблуками по земле и угомонился.

  Сзади вскрикнул Конюхов, длинно выматерился сквозь стон. Обернувшись, Нефедов увидел, что конопатый сержант зажимает ладонью плечо, а сквозь пальцы у него сочится кровь, лентой сползая по руке.

  - Сашка, за баню! - крикнул он. Рядом вдруг возник Ласс.

  - Нет, Старший, второй отряд заходит с другой стороны. Они обошли деревню, - альв оставался невозмутим, и только длинные пальцы с нечеловеческой быстротой порхали над патронником карабина.

  - Проворонили! - старшина заскрипел зубами.

  - Нет, Старший, - повторил Ласс. - Они шли под Незримым Словом, но их увидел Тэссэр. Кроме него, их не увидел бы никто, - альв выстрелил дважды, приник к земле, когда автоматная очередь сбрила траву у его головы.

  - Никифоров, сзади! - старшина надсадно крикнул во весь голос, выщелкнул опустевшую обойму из "парабеллума". "Пропало чистое белье", - мелькнула нелепая мысль.

  И тут он увидел, как распахнулась дверь бани, хотя изнутри за нее никто не держался. В проеме показалось что-то - мохнатое, черное, словно бы клубящееся, как дымный сгусток. Нефедову показалось, что он различает два глаза - горящие красные точки. Файзулла Якупов крякнул, что-то быстро сказал по-татарски, словно отгонял дурной знак.

  - Сюда! - густой голос перекрыл выстрелы, над огородом будто прошелестел банный веник. Мгновенно сообразив, что к чему, Степан крикнул:

  - Отходим к бане! За мной! - и рванул в открытую дверь предбанника.

  За ним ввалились остальные, каким-то чудом поместившись в небольшом пространстве. Выстрелы снаружи сразу же стали слышаться еле-еле, словно всю баню обернули гигантской подушкой. Бойцы стояли, тяжело дыша, перемазанные травяной зеленью и грязью.

  - Сашка тут? - Нефедов вытянул шею.

  - Здесь... - прерывисто отозвался из полумрака Конюхов, которому Ласс бинтовал руку быстрыми витками. - Чего теперь, командир? Я. конечно, понимаю, что тактика и стратегия... Но они же нас окружили. Ясин погиб, пулю прямо в лоб получил, я сам видел...

  Скрипнула, открываясь, дверь в парилку, но жаром оттуда не дохнуло - наоборот, холодом точно из погреба. Черный дым стоял в дверях плотно как кисель. И там, в глубине, два тусклых глаза смотрели сквозь него. Потом дым вдруг как-то сжался, втянулся сам в себя - и оказалось, что посредине парилки стоит маленький мужичок с черной бородой, в длинной исподней рубахе.

  - Не бойтесь, - сказал он. Все молчали, и только Степан перевел дух и устало сел на лавку.