Красный вервольф 4 - Саша Фишер

Он порывисто меня обнял и теперь уже заплакал без стеснения. Да я и сам был готов разрыдаться. Благо, от радости, а не от горя.

— Михалыч, как же тебя угораздило-то, родной? — сглотнув подкативший к горлу ком, спросил я. — Ох, как же я рад, что ты живой! Я когда сторожку твою сожженой увидел, думал все, пропал ты… А тебя, получается, фрицы там в плен и взяли?

— Да нет, убег я тогда, — мотнул головой Кузьма и снова зашелся кашлем.

— Сейчас, погодь, у меня тут есть кое-что… — я метнулся к своей «горке», все еще сложенной в углу, и достал фляжку. — Глотни. Горячего нет, так хоть горячительное.

Кузьма сделал несколько глотков самогона, шумно выдохнул. Но потом задышал немного ровнее. Хотя свистели и хрипели его легкие, конечно, жутко. Воспаление легких, как пить дать.

— Нет, Саня, не там меня взяли, — сказал он. — Это сам я сглупил, когда старому знакомому доверился…

Глава 9

— Погоня за мной в тот раз прицепилась, — рассказывал Кузьма, кутаясь в шинель. — Я и так, и эдак, а мотоциклеты эти ни в какую не отстают. Я-то думал, что оторвусь по-быстрому, да домой вернусь. Буду, как раньше, обходчиком. Тошно на фрицев работать, давно уже хотел плюнуть и в партизаны, но тут как… Тебе же свой человек всяко понадобился бы… — Кузьма закашлялся, отдышался и продолжил. — Да уж, на бумаге-то гладко было. В общем, один из пулемета очередь дал, колеса задние в лоскуты. Я в лес. Затихарился. Одного фрица положил, потом второго. А двое ушли. И один из них точно меня опознал, мы нос к носу, считай, столкнулись, только вот порешить я его не успел, шустрый, падла. В общем, сижу я тогда под дождем и понимаю, что нельзя мне домой. Никак нельзя, этот ушлый точно приведет своих, и… В общем, сориентировался я и решил в Калюжное махнуть. У меня там кум живет, подумал, что авось не выгонит.

Я глотнул из фляжки жгучей самогонки. Я слушал, как Михалыч хриплым голосом рассказывает мне о своих приключениях, зябко ежился в промозглом бункере, и отчего-то меня накрывало волной какой-то нереальности. Будто я вижу долгий ночной кошмар, и все никак не могу проснуться. Потому что, ну не должно быть так! Не должен бодрый пенсионер Кузьма Михайлович заходиться в тяжелом кашле, потому что изуверы его держали на осеннем холоде в мокрой одежде. Ему бы внуков в своей лесной избушке принимать и всяким премудростям охоты учить. На утку ходить по выходным. И чтобы собака кудлатая во дворе была…

Когда он перешел к той части, как его встретили в Калюжном, я заскрипел зубами. Знать бы раньше, может и не погиб бы Колян. И остальные…

— В общем, понимаю, что доверия ко мне нет, но спасибо на том, что сразу из двустволки не пальнули, — продолжил Кузьма. — Председатель ихний сказал, что ежели заслужу доверие, то позволят мне остаться. Я же этот… коллаборционист. С чего бы мне им доверять? Ну и приставил ко мне мордатенького такого типа. Мол, будет все время за мной следить, чтобы на благонадежность, значит, проверить.

— Паша? — выпалил я.

— Чего? — не сразу понял Кузьма. — А, да! Паша его звали. И вот этот Паша-гнида мне и говорит. Ты же, мол, охотник? А давай-ка мы с тобой сходим в одно место, там уток тьма… Ну а я, что? Мне же выслуживаться надо, чтобы показать, что я благонадежный. Я и пошел. Бл*ха-муха, я еще ведь заранее знал, что в той стороне, куда он меня повел, никаких озер никогда в помине не было! Но не смекнул, что этот гаденыш удумал. Скоро уже придем, говорит. А тут из кустов «Хэнде хох!» Фрицы. Я Пашке кричу: «Беги, я прикрою…» и за ружье. А он смеется, гад такой… И тут-то я, старый дурак, и понял, что он меня в засаду привел.

Голос Кузьмы звучал глухо. С тоской пополам с ненавистью. Непонятно только, к Пашке или к себе, что лоханулся.

— Эх, Саня, это же надо! — он горько усмехнулся. — А я ведь так радовался, когда узнал, что партизаны Калюжное отбили у фрицев, и теперь там и советская власть, и жизнь как раньше… Аж всплакнул, когда детишек в школе увидел. А оно вон как получилось. Завелся среди них гнилой человечишка.

— Больше он не будет, — сказал я. — Расстреляли его вчера за предательство.

— Ох ты! Неужто раскрыли? — Кузьма всплеснул руками.

— Поздно раскрыли, — я зло сплюнул. — Если бы не он… Да хрен с ним! А здесь ты как оказался?

— В Хрумово-то? — переспросил Кузьма. — Так меня сразу же сюда и повезли. Они мне мешок на голову надели, чтобы я дорогу не разобрал. Черти пустоголовые. Я эти места как свои пять пальцев знаю, когда мешок сняли, я живо сообразил, куда меня привезли. Чертовщину они тут какую-то изучают. Там среди них есть такой Карлсфельд, так у него там кабинет весь увешан бумажками с каким-т колдовскими знаками. И волчьи черепа свалены кучей. Когда он меня допрашивал, я смекнул, что на оборотнях он двинутый, и мозги ему немножечко запудрил. Мол, тайну знаю, но тебе, фриц пустоглазый, ни слова не скажу. Он и закусился, что вытрясет из меня все. Спину прижигал сначала… А потом на улице выставил, с чего-то решил, что я начну в волка обращаться, если замерзну хорошенечко.

— А, так тебя поэтому примотали так, будто ты пальцами веревки рвешь? — усмехнулся я.

— Ну да, — Кузьма фыркнул.

— А Пферинг кто такой? — спросил я.

— Да дуболом один, — Кузьма махнул рукой. — Здоровый, как медведь. И тупой. Ходит всегда следом за Карлсфельдом. Охраняет его шибко умную жопу. Постой, так у тебя здесь дело какое-то есть, получается?

— Ага, — кивнул я. — Мне надо этого Пферинга захватить и устроить показательное нападение вервольфа.

— Ох, ты ж! — Кузьма хохотнул. — Да Карлсфельд лопнет от злости же! Так, Саня, ты как хочешь, но я в деле! У меня к этому Пферингу накопилось… кое-что.

— Слушай, Михалыч, ты бы поберегся… — я покачал головой. — Пневмония ведь у тебя, ты так можешь до лагеря Слободского не дожить…

— Успею поберечься еще! — отмахнулся Кузьма. — Значит так, сейчас я тебе подробненько все обскажу, что там в Хрумово и как!

«А хорошо, что фрицы не успели со всех сторон деревню колючкой заплести», — подумал я, присев в густой тени у крайнего грузовика. Впрочем, может они с самого начала не собирались. Получается, что с той стороны, где лес почти стыкуется с палаточным лагерем, защитные сооружения были прямо-таки на высоте. А в деревню можно было войти совершенно беспрепятственно. И с той стороны, где в лагере была парковка грузовиков, тоже не было никакой защиты. Только вышка одна, и даже забора никакого. Так что пробрался я совершенно беспрепятственно.

«Цены тебе нет, Михалыч…» — подумал я, оглядывая диспозицию. Все было именно так, как глазастый лесник и рассказал, хотя его через эту часть лагеря провели всего один раз, с пинками и понуканиями. Ряд грузовиков, потом площадка хорошо освещенная, дощатый сарай — склад с горючкой. У склада болтается один часовой, а дальше — ряды палаток. Полевой лагерь в Хрумово не был ставкой Аненербе, яйцеголовые только в больнице квартировали. Остальные палатки принадлежали обычным снабженцам. А гауптштурмфюрер был этакий человек-оркестр. Он и опекал ученого, двинутого на волках-оборотнях Карлсфельда, и следил за моральным духом остальной части. И ночевать в одном из отнятых у русских домов брезговал. Так что жил в одной из палаток. Поближе, так сказать, к простому немецкому народу.

Луч прожектора скользнул по колесам грузовика, за которым я укрылся, и уполз в сторону. Пора!

Я помчал вдоль машин. Ф-ух. Сарай. Годится. Значит, сейчас надо обставить все так, чтобы фрицы не додумались, что это диверсия, и решили, что часовой прокосячился. Курил на посту, в нарушение техники безопасности.

Я стоял за углом, прижавшись к неструганным доскам сарая и ждал. Часовой топтался в паре шагов от меня. Как назло, попался очень ответственный тип — шагал вперед-назад, как заведенный. Хрен проскочишь… Подкоп мне что ли рыть?

Ага, вроде присел…

— Эй, Штефан! — раздался жизнерадостный голос. Кого там еще принесло⁈ — Я тебе пожрать принес!

— Мне нельзя, я на посту! — отозвался ответственный часовой. Вот же, с*ка…

— Да ладно, от кого тут охранять-то? — заржал второй. — Или это ты после