Синдром Дао - Роман Романов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Далее предстояло решить трудную техническую задачу – осуществить полет Ангела. Мне показалось, выйдет чрезвычайно глупо, если я просто возьму его в руку и буду носиться по комнате, воображая, что он парит в поднебесье. Но как сделать так, чтобы Ангел летал сам? Я мучительно напрягал мозг, пытаясь найти ответ на этот непростой вопрос. И в конце концов ответ пришел мне в голову: Ангел должен скользить на невидимой леске, протянутой под потолком!
Простота решения привела меня в восторг. Как натянуть леску, было ясно как божий день: следовало просто привязать ее концы к двум легким деревянным брускам, а бруски прикрепить к потолку с помощью пластилина. Бруски я нашел у отца в «мастерской», там подобного хлама были тонны. У него же взял стремянку, чтобы добраться до недавно побеленного потолка и прицепить к нему два куска черного пластилина. В результате монтаж невесомой конструкции занял у меня не больше десяти минут.
И вот грянула песнь в исполнении небесного хора, и над землей воспарил златокрылый Ангел. Он летел легко и непринужденно, увлекаемый тонкой нитью в моих руках. Не беда, что обратный полет он совершал, пятясь по леске тыльными частями своего безгрешного тела. Главное, потом он снова торжественно устремлялся вперед, качаясь на волнах божественной песни. Пение серафимов становилось все шире и радостнее, когда на одном особенно мощном крещендо в хор вклинился сугубо земной баритон.
– Ты вконец офонарел, что ли?! – пропел… пардон, проорал этот голос. – Нет, вот ведь остолоп – это ж надо до такого додуматься!
Звонкая пощечина прервала пение хора и вернула меня с небес на грешную землю. Я увидел, что поверженный Ангел уныло торчит вниз головой между диванными подушками, а его осыпавшийся нимб валяется у меня в ногах. Надо мной грозно навис родитель – взгляд его выражал беспредельное бешенство.
– Я только закончил у тебя ремонт, маленькое дерьмо! – кричал отец. Я видел, что ему стоит огромных усилий вслед за пощечиной не выдать мне еще и пинка под зад. – Ты что с потолком сделал?! Я тебя спрашиваю, сучонок! И кто тебе позволил брать мою бронзу?!
Я молчал и только хлопал глазами – мне нечего было сказать в свое оправдание. Отец больно схватил меня за ухо и поволок в ванную комнату. Он запер меня там и на несколько часов оставил без света. Темнота, конечно, не шла ни в какое сравнение с высотой, но приятного было мало.
За те часы во мне что-то сломалось и уже никогда не наладилось. Думаю, именно в тот день закончилось мое детство с его фантазиями и мечтами. Вместе с Ангелом, падшим с небес и увязшим в косной материи, я принялся безнадежно увязать в отцовском мышлении и образе жизни, мало-помалу становясь его уменьшенным отражением. Отец в борьбе с моими невидимыми наставницами одержал полную победу. Отныне они все реже могли пробиться ко мне в душу, чтобы подпитать целебной творческой энергией, и со временем наш контакт сошел на нет. Начался долгий и необратимый процесс окостенения моей личности…
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я очнулся от своих воспоминаний. В комнате было совсем темно, лишь в окно пробивался слабый свет от фонаря, висевшего у входа в дом. Я приподнялся на кровати – все тело болело после массажа, так что я даже поморщился от движения. Взяв наощупь чашку со столика, я налил в нее воды из чайника и с жадностью выпил. Потом через силу встал и подошел к окну. Мне был виден скудно освещенный кусочек двора и крыльцо: оно находилось прямо подо мной.
Вдруг парадная дверь бесшумно отворилась, и из дома вышла женщина. Она была с головы до пят закутана в тонкое покрывало – от ткани исходило серебристое свечение. Лица женщины не было видно, но я безошибочно узнал в ней Сун Лимин. Китаянка легко сбежала по ступенькам крыльца, быстро подошла к калитке и уверенным движением отбросила засов с двери. Перед тем, как выйти на улицу, она повернулась и, как мне показалось, бросила взгляд на мое окно. Я отпрянул в глубь комнаты, пытаясь слиться с темнотой: мне не хотелось, чтобы Сун Лимин подумала, будто я шпионю за ней. Когда же секунду спустя я снова выглянул во двор, ее уже и след простыл.
Я был сильно заинтригован ночной «вылазкой» Сун Лимин в столь загадочном облачении. Я забрался под простыню, намереваясь все-таки заснуть, но еще какое-то время меня мучил вопрос, куда она отправилась в такой час. Уж не ревность ли это? – усмехнулся я, чувствуя наконец приближение сна.
Глава девятая
Чтобы встретиться с Учителем до наступления жары, мы вышли из дома необычайно рано, едва рассвело. Я наслаждался свежестью утреннего воздуха, и меня наполняла удивительная бодрость. О вчерашней усталости напоминало лишь слабое гудение в ногах.
Из нашего крошечного переулка мы вышли на более широкую улицу. Здесь здания выглядели побогаче, многие дома имели искусно украшенные арочные проходы. В глаза бросались роскошные орнаменты на стенах, а окна и двери поражали деревянной и каменной резьбой. Людей опять не было видно, но время от времени я замечал следы их присутствия: к воротам был прислонен новенький велосипед; на резной скамейке в глубине двора краснела банка из-под кока-колы, рядом лежала раскрытая книга; на крыше невысокого дома были разбиты клумбы с яркими цветами. Когда мы проходили мимо одного дворика, из-за приоткрытой калитки вдруг высунулась козья морда. Животное покосилось на нас любопытным глазом, отрывисто мекнуло и снова спряталось за дверью – похоже, нами не слишком-то заинтересовались.
Ван Хунцзюнь жил в самом конце этой улицы, и дорога до его дома заняла не больше десяти минут неспешной ходьбы. Сун Лимин по-свойски открыла деревянную створку ворот, и мы очутились во дворике, посреди которого находился пруд с юркими рыбками. Ранее я успел отметить, что каждое здание в деревне утопает в богатой зелени, будь то деревья, кустарники или декоративные растения. Здесь же не было ни единой травинки, не говоря уже о деревьях. Вся поверхность двора была выложена терракотовой брусчаткой,
