Когда зацветет папоротник - Светлана Алешина

Возражать никто не стал. Мы расселись на камнях, которые были влажными, но, к моему удивлению, не холодными, и решили немного перекусить.

Мои спутники моментально проглотили по банке консервов и тут же склонили головы над листком из блокнота, на который Кряжимский скопировал надпись. Я взяла в руки саму картину и тоже принялась рассматривать.

Надпись представляла собой три строчки самых разнообразных знаков, разбитых на отдельные слова. То, что мы приняли за непонятный значок на белом фоне, оказалось заглавной буквой этой надписи. Она была больше других раз в пять, и все остальные строки начинались уже от нее. Впрочем, строк было всего три.

Я насчитала в них сто семьдесят семь знаков. Многие из них повторялись по нескольку раз. Я видела перед собой слова, но не видела в этих словах абсолютно никакого смысла.

Признаюсь честно, я смотрела на эти буковки в растерянности, не представляя, что можно в них понять. Должен быть какой-то ключ к шифру, но если он неизвестен, как же расшифровать надпись? Я с надеждой посмотрела на Ромку и Кряжимского. Они что-то оба бормотали и крутили листок то так, то этак. Я вздохнула, видно, и у них дела с расшифровкой шли неважно.

— Пора идти дальше, — сказала я. — Раз уж мы решили дойти до того большого зала в центре пещеры, нужно дойти. А надпись оставим пока нерасшифрованной. В конце концов, время у нас еще есть.

Я вновь посмотрела на картину. Надпись на ней побледнела и почти пропала. Я отдала картину Ромке, и он засунул ее в сумку, которую я дала ему нести.

Мы двинулись по галерее, делая через каждые двадцать шагов знаки копотью на стене. У меня было некоторое беспокойство по поводу часто встречающихся боковых ходов, но Сергей Иванович каждый раз связывался с планом на картине и уверенно указывал, по какому из коридоров нам нужно идти.

Из-за того что нам приходилось ставить на стенах метки, мы двигались медленно, и уже через час я почувствовала, что долго мы без отдыха не выдержим. Ромка все чаще спотыкался, Сергей Иванович начал кряхтеть, что было явным признаком усталости, а я очень больно стукнулась пальцем правой ноги о попавшийся под ноги камень и теперь хромала.

Хотели мы этого или нет, нужно было остановиться и отдохнуть как следует, хоть немного поспать. Я стала присматриваться к коридорам в поисках подходящего места.

Наконец на глаза мне попалась довольно просторная ниша в стене, которую на мгновение осветила моя свеча, и я тут же приказала отряду остановиться. Пол ниши был слегка приподнят, а стены оказались, правда, слегка влажными, но не настолько, чтобы вода висела на них каплями. Они сложены были не из известняка, а из какой-то пористой породы, сплошь состоящей из очень маленьких плотно спрессованных между собой ракушек.

Мы укрепили свечи перед входом в нишу, еще раз перекусили без всякого аппетита и расположились спать. Мы решили не оставлять никого на вахте или охране, поскольку не видели в этом никакого смысла. В пещере стояла полная тишина, и лишь иногда до слуха доносился звук упавшей на камень или в лужицу капли воды. Мы явно были в пещере одни.

Свечи мы не тушили, оставив их догорать перед нишей. Мы улеглись прямо на камне, положив под головы сумки.

Пламя свечей, поколебавшись немного, теперь ровно поднималось вверх. И это успокаивало меня лучше любого часового.

Нигде не шелохнется воздух в пещере, значит никого рядом с нами нет. Свечи освещали розоватым светом стены коридора; все постепенно расплывалось, и вот уже у меня перед глазами в каком-то розовом тумане плавали необычайно красивые цветы.

Среди них яркой звездочкой выделялась одна светящаяся точка, словно парящая над цветами. Потом она закружилась над ними и полетела куда-то очень быстро. «Это папоротник! — подумала я. — Он укажет место, где зарыт клад!»

Я помчалась за звездочкой по коридорам пещеры, задевая за стены и спотыкаясь. Откуда-то появились кусты терновника, которые мне пришлось раздвигать на бегу руками, а они цеплялись за одежду и больно царапали мне руки. Звездочка неожиданно влетела в большой зал, стены его поднимались высоко вверх, а потолка я рассмотреть не могла, он терялся во мраке, царившем там.

Кусты куда-то пропали, звездочка вдруг опустилась в центр зала, и я вздрогнула, увидев, что она мерцает прямо на лежащем на полу мертвеце. Лицо его было синего цвета, глаза закрыты, руки вытянуты вдоль туловища, как у мертвых, изображенных на картине. Мертвец внушал мне ужас.

Чем дольше я на него смотрела, тем больше мне казалось, что он только притворяется мертвым, что он сейчас встанет и после этого произойдет нечто ужасное. Что именно — я даже представить себе не могла.

Все вокруг: стены пещеры, каменистый пол и я сама, стало огненно-красного цвета, только мертвец оставался синим.

Стены пещеры вдруг задрожали, покрылись трещинами, по которым пробегали молнии. Я все ближе подходила к мертвецу, не в силах противиться непреодолимо влекущей меня к нему силе. Вот я уже в двух шагах от него! Вот я делаю еще один…

Все вокруг дрожит и колеблется от огня. Или это я сама дрожу — я уже не могу понять. Мертвец открывает глаза, в которых нет зрачков, и хватает меня за руку.

Я кричу…

— Оля! Оля! — донесся до меня сквозь весь этот ужас голос Сергея Ивановича. — Оля! Проснись! Черт, куда делся мой фонарик? Да перестань же ты, наконец, кричать! Оля! Ну, что это такое, в самом деле!

Я открыла глаза и ничего не увидела, кроме ярких огненных пятен, проплывающих передо мной в полной темноте. Сергей Иванович, стоя или сидя где-то рядом со мной, тряс меня за руку и повторял:

— Проснись, Оля! Нельзя же так кричать! Оля! Замолчи, я тебя прошу!

Тут только до меня дошло, что продолжаю кричать, и я закрыла рот. Наступила тишина, потом послышалось сопение Сергея Ивановича и его голос.

— Где же мой фонарь? — бормотал он. — Рома! Проснись! Ты мой фонарь не видел? Рома!

Я нашарила рукой свой фонарик, лежащий у меня под боком, и, включив его, посветила на Сергея Ивановича. Он вздохнул и перестал бормотать.

— Не слепи меня, — сказал он. — Я думаю, пора вставать, раз уж мы с тобой проснулись. Пора Ромку разбудить и отправляться дальше…

Он покрутил головой и добавил:

— Ну, милочка, тебе и сны снятся! Слышала бы ты, как ты кричала. Просто ужас какой-то! Словно тебя мертвецы в могилу тянули.

Я вздрогнула.

— Угадали, Сергей Иванович! — сказала я севшим от крика голосом. — Именно — мертвецы, вернее — один мертвец. Но теперь мне очень не хочется идти в этот самый центральный зал, который обозначен на плане. Именно там в моем сне этот мертвец меня и ждал. — Ну, это все ерунда! — уверенно заявил Сергей Иванович. — Всего лишь непереработанные сознанием дневные ассоциации. Слишком много мы вчера о мертвецах говорили… Но пора идти, хватит сны обсуждать! Ромка! А ну-ка вставай, лежебока!

Я уже тоже стала сердиться на Ромку. Сколько можно спать, в самом деле. Я подняла фонарь и осветила им всю нашу нишу.

Фонарь выпал у меня из руки.

Ромки с нами не было.

Глава 5

Кряжимский поднял фонарь, который я уронила, посветил им в оба конца коридора и, повернувшись ко мне, спросил недоуменно:

— Где он?

— Рома! — крикнула я.

Сергей Иванович послушал, как мой голос глухо ткнулся в стены коридора, и тоже крикнул:

— Роман!

Ответом на наши крики была полная тишина. Только упали в лужу две сорвавшиеся с потолка капли где-то совсем рядом с нами.

— Только без паники! — строго сказал Кряжимский, с испугом глядя на меня, видно, я здорово его перепугала своим криком во сне. — Ему отсюда некуда было деться. Или вперед, или назад. Если он пошел назад, хотя и не понимаю, зачем это ему делать, то он должен был идти по нашим меткам и вряд ли сбился с пути. Если он пошел вперед… Послушай, а где картина?

— У него, — ответила я совершенно спокойно, не люблю истерику и панику, вместо них нужно принимать продуманные и взвешенные решения. — Посмотрите, что еще он взял с собой? Фонарик, например, у него есть?

— Фонарик он взял мой, насколько я понимаю, так как найти его я не могу, — проворчал Кряжимский. — Ну, точно, а вот и его фонарь, у него сели батареи, а запасные в сумке, на которой я спал. Если бы он за ними полез, то разбудил бы меня. Поэтому взял мой фонарь.

Я посмотрела на камни перед нишей, где мы оставили свечи. Вместо трех оплывших огарков на камне остался лишь один. Два взял с собой Ромка. А третий, наверное, затушил, когда уходил.

Это натолкнуло меня на мысль.

— Он пошел вперед, — сказала я уверенно. — И нам нужно немедленно идти за ним. Он должен был оставлять знаки на стенах.

Я подхватила сумку, посветила фонарем вперед и, точно, — увидела на одной из стен пятно копоти и стрелу, криво нарисованную испачканным в копоти пальцем. У меня несколько отлегло от сердца, но я здорово разозлилась на Ромкину самодеятельность.