Alma Matrix или Служение игумена Траяна - Александр Кукушкин

Характер у Аттилы оказался гордый и независимый. За месяц он разогнал всех котов, живших поблизости, и провозгласил семинарию своей империей. Он серьезно считал, что все помещения, которые находились в огромном корпусе – это продолжение той комнаты, в которой он жил. Он, не стесняясь, заходил в семинарские и регентские общежития, таскал со столов еду, спал на чужих кроватях, ловил рыбок в аквариумах и жестоко карал тех, кто восставал против его господства. Плюс ко всему прочему он стал делать свои дела прямо в коридоре, и потому сонные семинаристы, выходившие в уборную ночью или под утро, когда еще не включили основной свет, обратно возвращались проснувшимися и злыми.

Окончательно на кота затаили обиду после того, как он надул на стол в одной из комнат.

И все было бы ничего, но как раз в тот момент, когда кота учили уму-разуму, в комнату вошел Траян.

– Почто животину мучаете? – спросил проректор студента, который закончил тыкать кота в лужу на столе и теперь флегматично и обстоятельно объяснял ему, в чем тот не прав, держа правой рукой за шкирку. Кот недовольно орал ему в лицо и, судя по всему, с доводами согласен не был.

Семинарист, внезапно услышав за спиной голос проректора, вздрогнул всем телом, и Аттила, воспользовавшись моментом, вывернулся из рук и пулей вылетел из комнаты. Траян постоял еще несколько секунд и молча вышел следом.

На следующий день за обедом дежурный помощник объявил, что такой-то студент за жестокое обращение с животными назначен на новое дополнительное послушание: весь второй семестр он будет по первому требованию трудиться в доме и на участке матушки Синицыной.

Это было не просто несправедливо, ведь кот пострадал за дело, – это было бесчеловечно.Траян бил наотмашь. Матушка Синицына была настоящим чудовищем, и работать у нее было самым страшным из возможных наказаний. Она не только заставляла работать много и тяжело, но и по пять раз заставляла работу переделывать, всячески при этом человека унижая. Отдать ей в кабалу студента на весь семестр было беспрецедентным наказанием.

Вся семинария возненавидела кота лютой ненавистью.

Отец Траян сам вырыл могилу Аттиле, и вопрос о том, когда его туда закопают, был лишь вопросом времени.

Макс Задубицкий уже больше часа находился в столовой. Он шесть раз поел, посидел за пятью столами, а сейчас перед ним стояла тарелка с ветчиной и сыром, которыми он намеривался закусить напоследок. Большая часть семинаристов уже позавтракала, а те, что остались, сидели небольшими компаниями и разговаривали. В постепенно пустеющей столовой, кокетничая и смеясь, порхали молоденькие официантки, убирая посуду и вытирая столы. У Макса зазвонил телефон. Макс прорычал в трубку: «Что ты привязался ко мне, Гайда? Я только начал наедаться!»Семинаристы, сидевшие за соседним столом, повернули головы в сторону человека, который один съел больше, чем все преподаватели Академии. Макс насадил на вилку пять кусков ветчины, отправил их в рот и в такой позе замер, слушая Гайду. Наконец он выдернул вилку, вскочил, проглотил, почти не жуя, и начал хохотать так, что задребезжали хрустальные люстры. Теперь на него смотрела вся столовая.«Аттилу?! Скотчем?!.. К иве?! Я на подходе, не вздумайте снимать его без меня!» – Макс закинул в рот немного сыра и направился к выходу. Путь ему перегородил знакомый второкурсник: «Эй, что случилось?» «Кто-то привязал кота Траяна к верхней ветке ивы, что растет за Лаврой у Уточьей башни. Скотчем! Пошли смотреть!» Семинаристы повскакивали с мест и ринулись за Максом, оставив разочарованных официанток наедине друг с другом.

Гайда, Настоящий и Сковорода сидели под ивой и любовались начинающимся днем. Солнце еще не взошло, и древние, высокие, неохотно просыпающиеся стены монастыря освещались только светлым небом. Друзья молчали, Аттила тоже примолк. Настоящий счастливо улыбался, Гайда вспоминал, как много таких тихих и радостных минут им удалось пережить за время учебы, Сковорода думал о том, что лучшее в семинарии – это друзья и Лавра.

Из Святых ворот – главного входа в монастырь – показалась высоченная фигура Задубицкого. Аттила жалобно мяукнул. Вдоль восточной стены Макс неторопливой трусцой приближался к сидящим однокурсникам. «Сейчас начнется потеха», – сказал Гайда. «Надо было его попросить стремянку принести, – заметил Сковорода, – потому что так он не доберется, а только все ветки пообломает, тяжеленный ведь». «Говорю ж, потеха будет», – Гайда встал. «Интересно, – спросил Настоящий, – Макс сюда бежит, чтобы посмеяться, или действительно за котом полезет?» «Не знаю, как Макс, – ответил Сковорода, увидев, как из Лавры вываливает толпа студентов, – но остальные сюда бегут точно не для того, чтобы Аттилу спасать». Почуяв неладное, Аттила снова завозился, в тщетных попытках вырваться на свободу.

Паломники, расходившиеся с ночной службы по гостиницам, с удивлением смотрели, как семинаристы в кителях и подрясниках нескончаемым черным потоком стремятся куда-то за Лавру, сворачивают налево и собираются в большую оживленную толпу на стыке южной и восточной стены монастыря. Паломники направились за своими будущими пастырями. Толпа росла на глазах. Подходили новые и новые группы студентов, уже вся семинария знала о каре, постигшей нахального кота проректора. Это был лучший подарок на праздник Успения и к началу учебного года.

Студенты смеялись, показывали на Аттилу пальцами, одобрительно кричали и аплодировали. «Кто бы мог подумать, – радовался Настоящий, – что мы так дружно ненавидим эту пушистую тварь! Ура!» В толпе появились трое дежурных помощников, но в отсутствии Траяна их никто не боялся. Помощники подгоняли четырех первокурсников, тащивших длинную алюминиевую стремянку. Расступались перед спасательной бригадой неохотно. «Ой, – закричала какая-то женщина, – да там же котик! Котика привязали. Сатанисты! Сатанисты проклятые, в праздник над котиком издеваются!» Студенты взорвались хохотом. Дежурные помощники дотащили лестницу и стали бестолково суетиться, пытаясь ее удобнее установить. Со всех сторон сыпались насмешливые советы, всем было весело. Аттила был близок к обмороку.

Отец Траян любил кошек с детства. Когда он появился на свет, молодая и озорная кошка Айка, которую отец дрожащим и плачущим котенком притащил когда-то с улицы, прониклась к нему поразительной любовью и привязанностью. Все детство она была его лучшим другом. Она устраивала ему засады, чтобы неожиданно выпрыгнуть из-за угла или со шкафа, когда он, ничего не подозревая, еще нетвердой походкой шел по комнате. Колотила мягкими лапами по его большой детской голове, когда он сидел на полу, и он кричал на всю квартиру «Ая-яйка!». Она укладывала его спать, стерегла его сон и отводила умываться и завтракать, когда он просыпался. Они играли в прятки и догонялки, а потом, после обеда, утомленные и счастливые засыпали в обнимку прямо на теплом полу, и Андрей улыбался во сне.

Айка ушла умирать, когда Андрею шел тринадцатый год. Почему-то теперь, возвращаясь раньше времени со скучнейшей богословской конференции, Траян вспомнил о ней.

Выходя из машины на площади перед Лаврой, он сказал водителю не ждать его и ехать в гаражи. А сам пошел по направлению к Уточьей башне, рядом с которой собралась, кажется, вся семинария.

Дежурные помощники уговаривали студентов взобраться по лестнице к Аттиле. Самим им было неудобно из-за подрясников, да и окончательно становиться посмешищем они не хотели. Студенты отнекивались. Настоящий с Гайдой начали скандировать: «Задубицкий, Задубицкий!» Их дружно поддержали, и Макс полез за котом. Лестница была крепкой, но все-таки ощутимо прогибалась. Где-то посередине пути Макс решил высказать свои сомнения, повернулся к друзьям и замер, вглядываясь в приближающуюся к толпе фигуру в развивающейся на ходу рясе. Макс беззвучно выговорил: «Траян».

Гайда вскочил на две ступеньки лестницы, вытянул голову, спрыгнул обратно и схватился за волосы. Толпа медленно оцепенела, и наступила тишина. «Ой-ой-ой», – сказал Настоящий. «Почему он так рано вернулся?» – спросил Сковорода внезапно осипшим голосом. «Нам всем крышка», – подытожил Гайда. Траян шел через толпу, и было видно, где он шел: перед ним расступались, но никто не становился на то место, где ступала нога проректора. Те из семинаристов, которые были в состоянии думать, думали о том, что времени их учебы в семинарии наступил конец. Отчислены будут все.

Вообще все.

Проректора не переубедишь, что ты пришел из-за жалости к коту, проректор видел, что толпа дружно смеялась над аттиловыми мучениями. «Это бич Божий, – пробормотал Настоящий. – Мы придумали себе апокалипсис. Как глупо».

Траян подошел к иве, кивнул помощникам и посмотрел на Аттилу. Тот молчал и не шевелился.

– Максим, – обратился проректор ко все еще стоящему посередине лестницы Задубицкому, – а вы не слишком тяжелый для этого дела?