Посол мертвых - Аскольд Мельничук

Он многое рассказал ей о здешней жизни. А это и было то, что ей еще требовалось от мужчины: чтобы он объяснил, почему случаются некоторые вещи. Только мужчина мог знать это, потому что наш мир - мужской мир.

Он поведал ей о работе разных департаментов городского совета, о том, где хранятся документы, где регистрируют собак и как проводится перепись населения. Он знал почти все о недвижимости, налогах, разрешениях и нарушениях, сказал, что ресторан, в котором она работает, - один из самых чистых в городе. От него она узнавала о постановлениях муниципалитета и совещаниях городского совета, о Дне поминовения1 и мэре. До того Ада понятия не имела, что город - такой деловой улей. Знакомство с внешним миром отвлекало от собственных горестей.

Она заставляла его рассказывать о войне, о Нормандии, о крови и смерти, и это тоже приносило облегчение, ибо, разговаривая о войне, она оживлялась и молодела, вспоминая себя такой, какой была, когда один мир погибал, а другой еще только мерещился в воображении, был всего лишь словом на незнакомом языке

- Секрет Америки, - говорил Сэмми, - в том, чтобы создать себя как некую ценность. Важно, какую ценность ты представляешь для других.

- Тогда какой прок во мне? - сокрушалась она, укрывая его впалую грудь своими белокурыми волосами.

- О, в тебе больше проку, чем ты думаешь, - отвечал он. - Ты напомнила мне о том, что каждый от рождения имеет свою ценность. От нас требуется только одно.

У нее екало сердце, это звучало так обнадеживающе. Может, и она сумеет сделать это "одно"? Может, и она сумеет быть нужной?

- И что же это?

- Любовь к ближним, детка. Вот и все. В остальном в этой стране возможно все, если ты готов платить. Но цена - не фиксирована, можно торговаться.

Сэмми коллекционировал насекомых. В его квартире, выходившей окнами на бухту, было множество лотков с жуками, пробирок с пауками, мотыльков в рамках под стеклом, развешенных по стенам. Ада смотрела на них с ужасом и любопытством. Какие потрясающие многослойные синие крылышки, какие чудовищные волосатые пасти.

Однажды он принес ей подарок. В особом контейнере, напоминавшем деревянную коробку для обуви со стеклянной крышкой, лежало существо, какого она никогда прежде не видела. Это была тонкая чешуйчатая черная веточка длиной в пол ее руки, с выпученными глазами, похожими на оранжевые ягоды, приклеенные к макушке.

- Это Шагающий прутик, - пояснил он. - Очень редкий экземпляр. Водится только в Южной Америке.

Уставившись на омерзительное насекомое, выглядевшее как длинная смоляная свеча с ножками, глазами и крылышками, она молила бога только об одном: чтобы оно не ожило и не выползло наружу, и, как только Сэмми ушел, засунула коробку под кровать.

Какое-то время Ада хотела остаться с ним навсегда. Он впервые после ухода Льва позволил ей почувствовать себя защищенной.

Детей она поручила Виктору, который время от времени исчезал на несколько дней, предоставляя мальчиков самим себе, против чего те нисколько не возражали.

Ада не могла прожить без Сэмми и дня. Ей снились кошмары, если его не было рядом. Она просыпалась среди ночи в холодной испарине и вперяла взгляд в темноту. "Мама!" - кричала она. Ей казалось, что Шагающий прутик ожил и вылез из коробки, вот он сидит на стене, и его оранжевые глаза мерцают, как янтарь. Ада садилась в постели, обхватывала руками голову: Иисус покинул ее. Но когда рядом мужчина - зачем нужен Иисус? Объятие, доброе слово из человеческих уст - это куда больше, чем абстрактное обещание.

- Надо же: понять это только сейчас! - как-то сказала она Эльмире.

Тем не менее что-то ее все же смущало: чувство вины перед сыновьями или не покидающее ощущение утраты - будто душа лишилась стержня. Радость мышц, которую она помнила по годам юности, была вытеснена печалью, и смутный, пограничный мир в любой миг грозил раздавить ее.

Однажды, лежа в его постели и прикрыв пальцами веки, она увидела свою мать на кухне их старой квартиры. Мама была без очков, и глаза у нее сияли, как сияли только в молодости. На ней было синее платье в складку, и она выглядела так, словно только что вернулась со свидания. Ада протянула руку, и мама, улыбнувшись, протянула ей свою. В этот момент Сэмми коснулся ее колена.

Похоже, он догадывался, что связь их временна, что эта официантка, доставшаяся ему как выигрыш в лотерее и заряженная страстью, как никто, кого он знал прежде, в конце концов образумится - или лишится разума. Под таким напряжением долго жить невозможно. Но от этого ему еще больше хотелось продлить их связь. И он делал все, что мог. Его жизнь тоже нельзя было назвать сладкой. Мать умерла, когда ему было десять лет. Война оставила на нем свои шрамы, она лишила его не только руки, но и обоих братьев. Он никогда не был активным общественником и, не участвуя ни в каких ветеранских организациях, держал воспоминания о пережитом при себе. Да и кому они интересны? Большинству его коллег было не важно даже то, что произошло вчера, а уж что касается молодых, для них и события получасовой давности далекое прошлое. Женившись годам к пятидесяти, он прожил с женой десять лет и развелся, когда узнал, что у нее роман с соседом. В течение последовавшего десятилетия компанию ему время от времени составляли лишь случайные проститутки, которых он подбирал в Ньюарке. Его жизнь ограничивалась работой и коллекционированием насекомых. До встречи с Адой он даже не подозревал, как истосковался по живой душе. Сэмми почти ничего не знал о стране, из которой приехала Ада, и встреча с ней расширила его кругозор. Понял он также и то, что не одному ему приходится зализывать раны.

Однажды вечером, когда Ада, раздевшись, уже лежала в его узкой постели, Сэмми достал из комода веревки с петлями на концах, кожаные ремни и плетку и подошел к кровати. Увидев их, Ада села и прикрыла руками тяжелые груди.

- Нет, - сказала она.

И он понял, что означало это "нет" на самом деле.

Больше она с ним не виделась. Принимала ванны с ароматическими солями, делала обливания и в течение месяца хранила целомудрие. Каждое утро посещала службу в церкви и по ночам долго молилась, прося Иисуса вернуться.

Но когда спустя несколько недель потребность в мужской компании вновь обуяла ее, Ада начала водить домой мужчин из ресторана, и делала это до тех пор, пока мистер Элба ее не уволил. Ей это было безразлично, ресторан ей надоел. Она нанялась в закусочную, где работала по утрам, оставляя вечера свободными.

В конце концов в общине обо всем узнали. Люди видели ее на улице с разными незнакомцами, одеваться она стала весьма вызывающе. Поползли слухи. Женщины отвернулись от нее. Миссис Прокоп, когда Ада заходила к ней в магазин, и едва знакомые люди в церкви откровенно пялились на нее. Она терпеливо сносила неодобрительные взгляды прихожан, потому что знала: у них жизнь тоже не сахар, однако они несли свой крест, а вот она сбилась с пути. Никогда больше не найти ей прибежища среди них, но так ли это важно? Она посещала службы не ради них. Каждое воскресенье она преклоняла колена и под рев самолетов, заглушавший церковное пение, молилась, перебирая четки: молитва за Алекса, молитва за Пола, молитва за Антона, за себя...

Лишенная родины и отлученная от Господа, который, будучи мужчиной, гораздо легче прощает грехи мужчинам, чем женщинам, она молилась Богородице, которая знала, что значит испытывать страх и одиночество на чужбине.

Что дурного в плотском желании, чтобы так за него наказывать? Ей нравилось забываться, пусть и в одноруком объятии Сэмми. Эти минуты исчезновения были для нее заутреней и вечерней. Почему Господь жалеет их для нее, если все остальное время она посвящает работе и долгу? Когда мертвые восстанут из могил, первое, что они сделают, - отыщут свою пару и предадутся любви.

Увы, как ни старалась она себя убеждать, покой оставил ее, порой у Адрианы мутилось в голове. И она покончила с мужчинами. Если не считать одного случая, привязавшего меня к Крукам крепче, чем прежде.

И когда мужчины действительно отступили, вернулся Иисус. А Ада так и не смогла понять, справедливый ли совершила обмен.

Большинство наших с Алексом самых задушевных бесед происходило во время прогулок вдоль железнодорожных путей, пролегавших в нескольких кварталах от их дома. Каждые несколько минут мимо с грохотом проносился состав, мы останавливались и провожали его взглядами, представляя себе, как попутный поток воздуха подхватывает нас и несет по Восточному коридору в Филадельфию, Вашингтон, Ньюпорт-Ньюз, Чарлстон и дальше - во Флориду, к Вест-Индским островам. Каждое название на вагонных табличках вызывало в воображении новую вселенную: от Колокола свободы в Филадельфии, монументов Округа Колумбия и чего-то там в Ньюпорт-Ньюз до сказочной Вест-Индии! Только гений мог выдумать такое название, которое побуждало десять миллионов мальчишек со всей силой страсти мечтать о невероятных приключениях на острове Ки-Ларго, о рифах, о женщинах в домике на берегу бушующего моря. И даже мы, ветераны такой уникальной игры, как игра в секретных агентов, поддавались всеобщему мальчишескому помешательству и представляли себя другими - большими и могущественными, владеющими мучительным секретом, выуженным у Адиных мужчин. На несколько минут мы избавлялись от страха, от призраков долины теней, пленниками которой были, от гнетущих комплексов и ужаса перед неведомыми силами, вершившими судьбы близких нам людей. И пока эхо вагонного грохота звучало в наших ушах, мы оставались другими: лишь в этот короткий промежуток времени мы были лучше и никому не уступали ни в знаниях, ни в возможностях, ни в мечтах.