Африканские страсти (сборник) - Светлана Алешина

– Представь себе, не изменяла. Я любила твоего отца, люблю и сейчас. Этот грубый человек, с которым мне нелегко было ужиться, чью властность я никогда не воспринимала и не воспринимаю и сейчас, сумел спасти меня от последнего падения. Я люблю его даже больше, чем как мужа, и к браку с ним отношусь почти с религиозным трепетом.

Последний экзерсис актрисы со стажем поверг ее скептика-сына в гомерический хохот. Он закатился в истерике и начал кататься по ковру. Дополнительные ощущения создавала и марихуана, которая, как известно, способствует безудержному веселью, если для того есть повод.

– Чему ты смеешься? – лицо Горецкой снова зарделось краской гнева.

– Слушай, мать, – Роман чуть приподнялся с пола. – А что это за молодой африканец ходит у тебя в знакомых? Ты даже парик надеваешь, когда с ним встречаешься. Лицо Горецкой стало каменным. В комнате воцарилась тишина.

– Ты что, подглядываешь за мной? – наконец выдавила из себя она.

– Да нет, это чисто случайно. Шли с ребятами по городу мимо телецентра, и я увидел, как вы садились в машину. Хорошо, что ребята не узнали тебя. Но я-то тебя и в гриме разгляжу! Вовка сказал – смотри, старая перечница-интернационалистка молодого эфиопа поехала иметь! Знаешь, как мне было стыдно! Я ребятам сразу сказал – чего вы уставились на эту старуху, пойдем лучше винца хлопнем…

Горецкая с трудом взяла себя в руки.

– Плохо же ты думаешь о матери! – покачала она головой.

– Ну, и кто же он? Только не говори, что это начинающий актер и вы поехали репетировать сцену Отелло и Дездемоны.

– Это не начинающий, а уже состоявшийся видный драматург из Москвы.

– Ах да, понятно, это как в анекдоте – негритенок спрашивает бога: «Господи, почему ты мне дал такие мелкие кудри кольцами?» А тот отвечает: «Это чтобы спасти тебя от палящего африканского солнца». – «Господи, а почему ты дал мне такую черную кожу?» – «Это для того, чтобы отражать лучи африканского солнца». – «Господи, для чего ты мне дал такие пухлые губы?» – «Для того, чтобы темной африканской ночью жарко целовать черных женщин». – «Но господи, для чего же я родился в Москве!»

И Роман сам захохотал над только что рассказанным анекдотом.

– Рома, не юродствуй! Во-первых, он родился не в Москве. Приехал он из Конго. Во-вторых, сейчас мы снимаем фильм, по сценарию которого нужен актер-африканец, только и всего…

– А это тоже было запланировано в сценарии, чтобы африканец целовал тебя нежно в щеку, усаживая в машину? Ты еще отпрянула тогда, отвратительно кокетничая… Даже таксист, по-моему, усмехнулся. И зачем было тебе ходить в парике и в темных очках?

– Наверное, для того, чтобы другие не сделали такие же выводы, что и ты, – гневно проговорила Горецкая.

– Ну-ну… А вообще-то парик тебе идет. Лет на двадцать моложе ты в нем выглядишь.

– Мне-то в принципе все равно, кто что подумает. Я не хотела, чтобы ты видел меня с ним. Возможно, он и питает ко мне какие-то чувства. Но в моей верности к отцу можешь не сомневаться.

– Это меня не колышет. Я хочу повести разговор о другом.

– О чем же?

– Иногда мне кажется, что ты являешься мне матерью только потому, что меня родила. А на самом деле всегда проявляла какую-то автоматическую заботу обо мне. У тебя всегда был свой свет в окне – театр. Впрочем, как и у отца – армия. Он такой же фанатик-солдафон, как ты актриса.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Знаешь, мама, наше взаимопонимание нарушено давно. Еще до того, как ты уехала из ГДР. Твой отъезд только укрепил мою уверенность в своей правоте. Я всегда мечтал иметь нормальную семью.

– Ты просто не знаешь, что такое нормальная семья.

– Может быть, и не знаю. Но каждый человек этого хочет. Иногда человеку хочется, чтобы его поняли самые близкие люди.

– Ты не договариваешь, Рома… – грустно заметила Горецкая.

– Ты помнишь тот эпизод, когда нас, детей военнослужащих, повели на экскурсию в старый замок? В Харцгероде…

– Да, вас куда-то там собирали.

– Ну, так вот… Все дети пришли с рюкзаками, наполненными домашними завтраками. А ты мне дала купюру в десять марок, чтобы не возиться.

– Ты же знаешь, я плохо готовлю…

– Дело не в этом, мама. Наверное, с детства, с того самого момента, у меня утвердилась мысль, что то, чего не дает тебе семья, можно купить. Десять марок – это было щедро. На них можно было обожраться пирожными и мороженым. Но мне всегда хотелось съесть что-то пусть не такое изысканное, но приготовленное твоими руками. Я сохранил эту купюру на всю жизнь. Я так и не истратил тогда эти деньги и голодный вернулся вечером домой. А в рюкзак вместо домашнего завтрака я положил маленькую обезьянку, которую ты мне купила в Берлине. Ее я тоже всегда ношу за собой. Эта мягкая игрушка на всю жизнь заменила мне мать.

– Теперь понятно, почему ты возишь ее вечно в своем автомобиле. А я-то думала – мальчик впал в детство… Оказывается, ему не хватает мамы, и он ищет ее в неодушевленных предметах и странных личностях типа Трушкова. А может быть, ты просто заигрался? И не надо быть столь категоричным.

– Все равно, мама… Я не забуду тебе ни той купюры, ни твоего негра!

Роман резко поднялся с пола и, борясь с алкогольным и наркотическим опьянением, направился в сторону кухни.

– Подожди, – остановила его Горецкая.

– Что?

– Если в чем-нибудь я виновата перед тобой, прости меня, я не могла иначе! Жизнь для меня – это сплошная лестница наверх. По ней идут, спотыкаясь, падая, тебя кто-то отшвыривает, кто-то пренебрегает тобой. Но ты знаешь одно: тебе надо чего-то добиться в жизни. И обратного пути вниз… нет. Нет! Нет семьи и нет места никаким чувствам. И все заслоняет одно… Тот спектакль, увиденный в тринадцатилетнем возрасте, так и стоит перед моими глазами. И я, добившись очень многого, все еще думаю, что не достигла цели…

– Кончай, ты не на сцене! – оборвал ее Роман. – Ладно, ты все равно не изменишься. Вот теперь я понимаю, что все! Теперь – все! Я разберусь с твоим негром и докажу, что ты мне врешь.

Он обличающе показал пальцем на мать. Горецкая решила до конца сыграть свою роль и опустилась на колени. Чем, однако, вызвала финальную усмешку сына. Тот окончательно утвердился в мысли, что мать неисправима в этом своем лицемерно-патетическом экстазе. Продолжать дальше с ней общаться ему совершенно не хотелось, и он, махнув рукой, вышел прочь из комнаты.

«Ну, ты у меня еще попляшешь, Анастасия!» – почти с ненавистью выдавил из себя Роман, заходя к себе в комнату и с размаха плюхаясь на диван.

Глава 6

После того как Лариса узнала о смерти бабы Глаши, она поспешила домой и тут же позвонила Карташову. Однако после пятой попытки бросила это безнадежное занятие. Следователя постоянно не было на месте. А ей хотелось знать подробности убийства, произошедшего в окрестностях Тарасова. В том, что это было убийство, она почти не сомневалась.

Наконец, помаявшись в пустой квартире, она поехала к себе в ресторан. Клиентов в этот час было очень мало. На ее прибытие очень отреагировал администратор Степаныч. Он обычно тяготился ее отсутствием, потому что ужасно не любил принимать какие-либо решения самостоятельно.

В это время зазвонил телефон, и Лариса услышала в трубке голос Марьи Федоровны. Она сообщила Ларисе номер счета, куда следовало перевести деньги. Еще один звонок в банк, и проблема с деньгами для внучки горничной была решена.

Лариса, обсудив со Степанычем текущие дела, осталась в кабинете одна. У нее снова в голове возник образ Анастасии Николаевны Горецкой. В том, что разговор с ней по поводу драматических событий прошлого и настоящего неизбежен, сомневаться не приходилось.

Еще раз набрав номер Карташова, она с облегчением услышала его голос.

– Мне надо с тобой поговорить, – оборвав ритуальные приветствия следователя, заявила Лариса.

Карташов слегка замялся и проворчал что-то неопределенное.

– Что там у тебя? Проблема в том, что у меня куча дел. – Я могу подъехать к тебе в управление и подождать, пока ты освободишься.

– Ладно, – после некоторого раздумья ответил следователь. – Приезжай. Я предупрежу на вахте…

Карташов еще раз вздохнул и неожиданно сказал:

– Я думаю, тебе интересно будет узнать, что у меня в кабинете сидит госпожа Горецкая и жалуется нам на проблемы со своим сыном.

– Что-о? – от удивления Лариса чуть было не выронила телефонную трубку.

– Короче, подъезжай, поговорим на месте, – казалось, Карташов был рад, что впервые за все время их знакомства он сумел удивить ее – обычно было иначе.

Положив трубку и бросив на ходу вошедшему в кабинет Степанычу, что ее некоторое время не будет на месте, Лариса быстро уселась в машину и на предельной для города скорости рванула в городское отделение милиции.

Там она быстро поднялась на второй этаж и осторожно постучалась в кабинет Карташова. Ей тут же предложили войти, и она не замедлила воспользоваться этим приглашением.