История про доброго слона - Лорен Сент-Джон

— А где ее взять? — спросил Бен.

Парень совсем развеселился.

— Она прячется там же, где и я, — в траве. Тут рядом. Я почти уже простил вас, что испортили мой снимок. Зато дали мне возможность спасти вас от смерти! Полицейские найдут ваших так называемых друзей и покажут им, как оставлять людей в пустыне без помощи!

— Мы очень благодарны тебе за спасение, — сказал Бен, — но, думаю, ты вовсе не должен ходить с нами в полицию. Зачем? Мы позвоним оттуда, и все будет в порядке.

— Ладно, ладно. — Парень с подозрением поглядел на них. — Надеюсь, вы мне рассказали правду про себя и что на самом деле вы не беглые преступники и вас не разыскивает Интерпол?[11]

Мартина благожелательно улыбнулась ему.

— Еще чего скажешь! Мы обычные дети, которые во время каникул вляпались в неприятную историю.

Он тоже улыбнулся, достал из шортов ключи от машины.

— Пошли!.. Да не смотрите так удивленно: я только выгляжу почти как ребенок, а мне уже стукнуло целых восемнадцать, и у меня имеются автомобильные права. Кстати, мое имя Гифт.[12] Это отец придумал такое — себе и мне.

— Как здорово! — искренне воскликнула Мартина. — Вы настоящий наш рождественский подарок.

• 15 •

На удивление моложавый Гифт оказался «подарком» для них не только как спаситель, но и как собеседник. Не умолкая, рассказывал он о себе, о своем отце, о племени, в котором родился, и охотно отвечал на вопросы.

Мартина не переставала удивляться: он не был ни капельки похож на того бушмена, которого она представляла себе по книжкам или слышала от других. Вальяжно раскинувшись на сиденье джипа, держа руль преимущественно одной рукой, он говорил и говорил, изредка прерывая рассказ, чтобы включить на полную мощность динамик, из которого раздавались, в основном, звуки «рэпа».[13]

Из того, что он говорил, постепенно становилась более-менее явной не слишком долгая история его жизни.

Слушатели узнали, что его народ один из самых древних на юге Африки, о чем свидетельствуют хотя бы наскальные рисунки в пещерах; что бушмены всегда славились как умелые охотники; что, ведя кочевую жизнь, они находились в полном согласии с природой, любили ее, и она отвечала им тем же. А потом, в самом начале XIX века, пришли захватчики. Это были белые африканеры,[14] а также местные племена банту, которые считали бушменов расхитителями скота и вообще нижестоящими людьми. Под их напором бушменам пришлось уйти со своих родовых земель в пустыни Ботсваны и Намибии, и былая общность начала распадаться, крошиться. А уж другие невзгоды — захват и колонизация немцами Намибии в конце того же века и несколько местных войн — окончательно разрушили образ жизни бушменов…

На удивление ученый малый Гифт закончил краткий обзор истории своего многострадального народа такими словами:

— А вот теперь мы рассеяны по всем четырем сторонам света, и столько у нас появилось осложнений и трудностей, что и не счесть. И потому я захотел учиться в школе, и отец не был против: пускай, решил он, мой сын будет жить лучше, чем я сам и мои родители. Я пошел в школу, но это стало началом новых осложнений…

Он замолчал и немного снизил скорость движения: они стали спускаться в ущелье между скалами, машину трясло и заносило, но Гифт умело выправлял ее.

Мартина, не отрываясь, смотрела в окошко. Пейзаж резко менялся: красноватые дюны уступили место широким долинам, покрытым иссохшей травой, а им на смену пришли скалистые холмы с террасными уступами. Почва тоже меняла окраску: была не только красной, но бурой и желтой — от покрывавших ее цветов; иногда — почти черной с голубыми, зелеными и лиловыми прожилками от наполняющих ее минералов. Мартину удивляли птичьи гнезда — таких она не видела раньше: огромные, почти как туземные хижины, с множеством проходов для десятков птиц, влетающих и вылетающих оттуда. Гифт сказал, что это птицы-ткачи, они живут большими сообществами.

— Так когда-то жили и мы, бушмены, — добавил он.

— А почему ты говоришь, — спросил Бен, — что школа принесла тебе новые беды? С учителями не ладил? Или ребята дразнили? А как тебя называли?

— Не в этом дело, — ответил без улыбки Гифт. — Нет, в школе у меня было все в ажуре и учиться мне нравилось. Даже хотел учиться дальше, после школы. Задумал стать знаменитым художником-фотографом. Которые в альбомах печатаются. И поехал в нашу столицу, Виндхук, в институт поступать.

— Поступил? — спросила Мартина.

— Да, — хмуро сказал Гифт. — И начал учиться. И у меня появилось много приятелей, с которыми я вел настоящую студенческую жизнь.

— И она привела тебя к беде?

— Именно так, — чересчур серьезно, даже с каким-то надрывом, как показалось Мартине, ответил он. — Потому что я стал по-другому относиться к семье, к прежним друзьям. Когда приезжал домой на каникулы, все там выглядело в моих глазах таким убогим, неказистым, жалким… И жилища наши, и люди… Неграмотные, невежественные, бедные… И мой отец тоже. Все живут как будто в далеком прошлом. Они не стали, да и не хотели стать, частью нового мира. И я начал порицать их за это… Понимаете?

Гифт с такой болью выкрикнул последние слова, что Мартина с испугом посмотрела на него: не бросит ли он руль от полноты переполнявших его чувств? Но руки его крепко сжимали баранку.

Глубоко вздохнув, он продолжал:

— Я осуждал их за старый образ жизни. Мы много спорили. И с моим отцом тоже. И однажды, во время очередного спора, он сказал мне, что огорчен моим поведением и тем, каким я стал, и решил забрать меня из института и не платить больше за мое обучение. Я очень обиделся тогда и разозлился на это, обвинил его, что он хочет испортить мне жизнь, убить мою главную мечту. И убежал из дома. В пустыню. А отец отправился искать меня…

В его голосе послышались слезы. Он замолчал, повернул голову к окну.

— Ладно, хватит, — сказал он потом. — Что толку говорить вам все это — мы же больше никогда не увидимся. Да у вас и своих проблем хватает… Может, вы банк ограбили и теперь в бегах. Кто вас знает? Так или нет? Признавайтесь!

— Если бы мы удрали откуда-нибудь, — рассудительно проговорил Бен, — зачем нам надо было в какую-то пустыню забираться?

— Конечно, — подтвердила Мартина. — Лучше бы ты, Гифт, закончил свой рассказ, как сам убежал в пустыню.

Он крепко сжал на руле темные руки.

— Эх, говорить об этом — только душу себе разрывать на части… Ну ладно уж, доскажу… Домой я вернулся тогда на следующее утро, когда основательно проголодался, и узнал, что отец ушел искать меня. Я стал ждать его возвращения, чтобы помириться. И все ждали… Но он так и не вернулся…

— В тот день? — спросила Мартина.

— Ни в тот, ни на следующий. Никогда. С тех пор прошел уже целый год.

Голос его опять дрогнул. Мартина в ужасе смотрела на него.

— Как? Исчез без следа? — тихо произнес Бен.

— Вот именно, что без следа, — глядя прямо перед собой, сказал Гифт. — Мы послали наших самых лучших следопытов, но они не смогли найти ни одного отпечатка от его ног.

Мартине было очень жаль этого парня. Она знала, как страшно терять родителей, сама испытала. Но она, по крайней мере, знала, где и как они погибли, их можно было похоронить, а тут… Наверное, это еще хуже…

— А полиция? — спросил Бен. — Что там говорят?

— Они считают, что его уничтожили дикие звери. Люди в этом не замешаны. Да и при чем тут люди? Моего отца в нашем племени хорошо знали и любили. Его считали заклинателем слонов. Шептуном.

— Кем? — переспросила Мартина.

— Я слышал о заклинателях лошадей, — сказал Бен. — Это те, которые умеют с ними говорить, понимать их. Как будто на одном языке. Шепчут им на ухо. И тогда могут лечить их, если нужно. Но с лошадьми легче — они домашние. А с диким слоном попробуй… Пошепчи в ухо… Он растопчет тебя.

Гифт вынул из кармана бумажник, протянул Бену.

— Достань отсюда фото, на котором слоны.

На снимке был изображен немолодой бушмен, стоящий между двумя слонами. Один из них — это была слониха — обхватил его хоботом вокруг пояса, человек положил на хобот руку, вторая рука лежала на бивне другого слона.

— Это дикие африканские слоны, — сказал Гифт. — Гроза наших пустынь.

— Их, значит, приручили? — спросила Мартина.

— Ничего подобного. Нас с вами они бы растоптали, не моргнув глазом. А мой отец… Как видите…

Он спрятал снимок обратно в бумажник.

— Но как это может быть? Твой отец их дрессировал… приручал?

— Совсем нет! Когда отцу было года четыре, на их становище напали дикие слоны. Это случилось потому, что тогда была жуткая засуха, и слоны остались без пищи. Один из слонов унес отца, обмотав его хоботом. Родители думали уже, что ребенок погиб, но спустя несколько месяцев случайно увидели его в кочующем, как и мы, бушмены, слоновьем стаде. Ребенок был жив и, судя по всему, доволен: не плакал и не просился домой. С большим трудом и опасностью для жизни мои сородичи вызволили его из слоновьего плена, и каково же было их удивление и даже ужас, когда стало ясно, что малыш совсем не хочет возвращаться к людям!