Создатели Империи - Франс Гампл

Чтобы в полной мере понять гигантские успехи этого человека, кроме блестяще проявившихся творческих способностей, следует учесть еще один исключительно важный фактор: необычайно сильную, демоническую силу, свойственную Александру, благодаря которой он был способен увлечь и подчинить своей власти почти всех, кто с ним сталкивался.

Гете употребил слово «демоническое», которое «наиболее необычайно» проявляется тогда, когда оно «преимущественно проявляется» в каком-либо человеке. От таких людей, добавляет Гете, исходит «необычайная сила», и «они имеют невероятную власть над всеми существами и даже над элементами». Подтверждение глубокой истинности этого высказывания мы, историки, видим повсеместно среди великих людей, изменивших своими свершениями облик мира; лишь немногие из них были лишены способности оказывать на людей своего окружения подобное демоническое влияние. Во всяком случае, в истории греко-римской античности демоническое ни в ком не проявлялось так ярко, как в Александре.

Особенно показательный в этом отношении факт уже был неоднократно отмечен в литературе нового времени: иногда кажется, что Александр был окружен только безвольными существами и марионетками, которые редко могли найти силы противостоять его желаниям, безропотно позволили навязать себе азиатских жен, хотя знать о них ничего не хотели, и примирились даже с тем, что царь потребовал от них простирания ниц по персидскому обычаю. Но эти люди, которые существовали в тени своего царственного господина, после смерти Александра, когда чары были разрушены, проявили себя как сильные, властные личности и не только держали десятилетиями весь мир в напряжении своей борьбой за колоссальное наследство, но оказались способны из хаоса всеобщей войны воздвигнуть новые государства и основать новые династии. Демоническую силу, которую излучал Александр и которой из его окружения в какой-то степени могли не поддаваться лишь Парменион и Каллисфен, мы не можем с позиций разума ни понять, ни объяснить. Мы можем лишь почувствовать ее воздействие, подобное воздействию огромного магнитного силового поля, и должны учитывать ее наличие как таковое в духе сказанного Гете, поскольку в ней, возможно, и заключается в конечном счете тайна необычайного воздействия Александра.

Возможно, источник демонической силы Александра заключается в его вере в свое счастье, которая воодушевляла его, подобно многим другим великим личностям политической истории. Однако никогда еще действительные обстоятельства всей жизни и всех деяний не соответствовали в такой степени, как у Александра, этой вере, которая неотделима от его представлений о своем божественном происхождении и, возможно, собственной божественности. Не потерпев ни одной серьезной неудачи, бросая вызов судьбе, он шел от успеха к успеху, невозможное было для него возможным, никто и ничего не могло затмить всевозрастающую славу его имени. Не только сумма выдающихся духовных способностей и дарований, но и единственная в своем роде удача, которая никогда не покидала «сына Бога», заставляют светить звезду Александра для современников и потомков по-прежнему ярко. Хотя никто не знает, что случилось бы, если бы Александр прожил дольше, все же последние планы и меры царя наводят на мысль, что ранняя смерть, поднявшая сына Зевса — Амона в бессмертие, одновременно уберегла его от судьбы, постигшей других исторических личностей, которые после подобного успешного и счастливого взлета полностью подпадали под «демонию власти», утрачивали способность к реальным оценкам и не в последнюю очередь из-за этого терпели впоследствии неудачи. То, что Александру, в отличие от них, было суждено закончить свое существование как герою в ореоле славы и непобедимости во цвете лет, по-видимому, оказало решающее воздействие не только на возникновение популярного просветленного образа в последующие столетия, но и на то, что в новейшей историографической литературе этот человек предстает в особом блеске.

Здесь следует сделать одно замечание, правильность которого подтверждают и история, и современность: там, где эмоции сталкиваются с трезвым рассудком, они, как правило, оказываются сильнее. В нашей науке, как и в любой другой, построенной на трезвом анализе, должно было бы быть иначе. Однако это не так, и нигде это не проявляется настолько очевидно, как в сфере суждений об исторических личностях, к которым иные историки — никогда в этом открыто не признаваясь — выказывают отношение гораздо более основанное на эмоциях, чем на беспристрастном изучении исторического материала. От Теодора Моммзена можно было бы ожидать, что он избежит этих слабостей, однако та безудержная хвала, которую он воздает Юлию Цезарю в своей «Римской истории» в сочетании с уничижительной оценкой Помпея, свидетельствует, что даже этот великий ученый не всегда мог избежать вышеназванной опасности. Что же касается Александра, то нельзя не увидеть стремления историков возвысить его, невзирая на все трезвые научные доводы, и это порой приобретает черты почти религиозного рвения. Так, например, самому известному, пожалуй, современному биографу Александра Ф. Шлахермейру кажется, «будто Александр не встал в ряд с другими богами, а даже превзошел их своими притязаниями». Как добавляет автор, то, что замыслил царь, «было уже, собственно, делом божественного отца, делом всемогущего… Быть богом-отцом замыслил титан, человек действия, и хотел, подобно всемогущему, создать новый мир». Здесь мы действительно попадаем в сферу, которая больше не является научной, и какие-либо контрдоводы могут только ранить чувства…

Как предвосхищение подобного подхода может прозвучать жалоба, высказанная Плутархом около 100 года до н. э. в его сочинении «Судьба и добродетели Александра». Согласно Плутарху, слишком рано душа Александра, посланная богами на землю, была отозвана обратно, и потому не смогло осуществиться, чтобы всеми людьми управлял один-единственный закон и все уважали одно и то же право и общий для всех свет. Теперь же часть земли осталась без солнца, поскольку она не видела Александра, — так красочно оформляет Плутарх свои мысли. Но и в древности были отдельные люди, которые — в отличие от Плутарха и других авторов Вульгаты — сохраняли по отношению к Александру дистанцию; среди них прежде всего следует назвать государственного деятеля, философа и поэта Сенеку, чье весьма критическое суждение о царе не следует оставлять без внимания, поскольку оно предвосхищает то, что мы понимаем под «демонией власти» (не путать с демоническим, в понимании Гете!).

Злосчастного Александра, как выражается Сенека в 94-м письме к Луциллию, в незнакомые миры гонит жажда разрушения. Не удовольствовавшись завоеваниями своего отца, он вовлекает в войну весь мир и восстает против того, чтобы его победный поход следовал по стопам Геркулеса и Либера, он противопоставляет себя даже природе. Non ille ire vult, sed non potest stare… Таким образом, Сенека видит в Александре первый пример тех людей, «которые, кажется, гонят других, а в действительности гонимы сами».

Безусловно, в прошлом мало таких людей, как Александр Великий, которые вызывают столько размышлений о значении их деяний для истории. Одно ясно: в области политической истории восточного Средиземноморья и Передней Азии своими деяниями Александр открыл новую эпоху. Борьба преемников за гигантское наследство наложила особый отпечаток на десятилетия после смерти человека, так же как в последующем столетии столкновения между царствами Селевкидов, Птолемеев и Антигонидов, ставшими итогом этой борьбы, преимущественно определяли политическое развитие. Таким образом, всю политическую историю периода эллинизма можно рассматривать как следствие деяний Александра. Доказательством тому, что последующая экономическая ситуация этого периода сложилась под значительным влиянием Александра и его деяний, могут служить вышеприведенные данные о финансовой политике Александра. Можно легко поддаться искушению рассматривать и тогдашнюю культурную и духовную историю под знаком деяний Александра, даже если не считать эллинистическую культуру (в духе концепции эллинизма, выдвинутой Дройзеном) продуктом вызванного Александром слияния греческой и восточной культур. Между тем при ближайшем рассмотрении возникает иная картина, картина культуры, которая в общем и целом продолжает развитие, какое происходило или намечалось в греческом пространстве в предшествующее время. Добавим к тому — полное преобразование Александром политической картины мира не привело к изменению ее сущности.

Разумеется, без основания Александрий было бы невозможно создать там Мусейон, но то, что изучалось и преподавалось в Мусейоне, по-прежнему оставалось греческой наукой, и также, если приводить пример из литературы, нельзя подвергать сомнению чисто греческий характер комедий Менандра, хотя они были созданы лишь после завоевания Александром Востока, а не до того. Аналогично обстояло дело и в других областях искусства: в архитектуре созданный зодчим Пифием во времена Александра храм в Приене стал образцом и обусловил новый расцвет ионического стиля, который не имел ничего общего с деяниями Александра и Востоком; то же относится и к другим памятникам архитектуры дорического и коринфского ордена, если не считать некоторых деталей типа египетских колонн в виде пальмы в качестве внутренних опор. В живописи положение было таким же, можно вспомнить знаменитую мозаику Александра в Помпее, которая лишь тематически связана с завоеванием Востока. То же относится и к скульптуре. Скульптуры носят либо патетический, либо прелестно-грациозный характер, напоминающий рококо, в них нет и следа восточного влияния, прежде всего в наиболее выдающихся произведениях Скопаса, Праксителя и Лисиппа. Первых двух скульпторов обычно относят еще к позднеклассическому периоду, в то время как Лисипп, составивший себе имя как портретист Александра, относится скорее к раннеэллинистическому, что создает трудности для исследователей, считающих год смерти Александра решающим рубежом также и в области искусства и, к примеру, увязывающих вопрос, был ли сидонский саркофаг Александра еще позднеклассическим или уже эллинистическим, был ли он создан до или после смерти Александра. То есть начало эллинизма в культурном плане после смерти Александра, или, как считают некоторые, уже в 334 году до н. э., в начале анабасиса Александра, или, по другому мнению, уже в 360 году до н. э.? Спор о словах!