Освещенные шрамами - Иви Марсо

— Может ли магический знак позволить мне говорить на Берском? — Не то чтобы у нее было намерение отправиться в Берсладен.

Одно дело — сбежать с помощью Рангара, но совсем другое — добровольно отправиться в его далекое королевство. Тем не менее, было бы полезно узнать, что Рангар и его братья говорят друг другу. Кто знал, что они могли замышлять.

— Магия сложнее, чем кажется, — объяснила взрослая женщина. — Есть причина, по которой Рангар сам учил Мирский, а не через магический знак. Метка для манипулирования языком — более продвинутая. Для этого нужно проглотить яд, а также сделать скарификацию[1].

Брин изучала символ возле локтя мага. В то время как некоторые другие магические знаки представляли собой грубые надрезы, этот был гораздо более замысловатым и, похоже, состоял из сотен мелких порезов.

— Сами по себе знаки — это всего лишь инструмент, — продолжала маг. — Если ты не знаешь, как пользоваться этим инструментом, можешь испортить все, что задумала. То же самое и с магией. Большинство людей в Берсладене умеют произносить базовый набор заклинаний. Но есть маги и наши ученики, для которых освоить каждое заклинание и даже разработать новые — миссия всей жизни.

Костер разгорелся под умелыми руками мага Марны. Хотя Брин вспотела, когда они спешились, теперь, после захода солнца, ее влажная одежда быстро стала липкой, и Брин была рада теплу, исходившему от костра. Тем не менее, она держалась от него на расстоянии. Вкус дыма все еще был слишком сильным во рту.

Маг Марна отвязала небольшой железный котелок от многочисленных вещей, прикрепленных к ее седлу. Затем исчезла в лесу на несколько минут и вернулась с котелком, полным воды.

Поблизости должно быть тек ручей, хотя Брин не слышала шум воды. Она недолго размышляла, не попытаться ли ей сбежать, пока она одна, но без Барендуров она не выживет в лесу.

Маг Марна поставила котелок на угли кипятиться, затем откупорила только что наполненную флягу с водой и протянула ее Брин.

— Пей. — Брин осторожно приняла флягу. Ее мучила жажда, но маг только что говорила о яде. Маг Марна усмехнулась. — Если бы мы хотели твоей смерти, дитя, мы бы не стали тебя спасать.

Брин чувствовала, что упадет в обморок, если не выпьет воды, поэтому у нее не было выбора. После большого глотка прохладной свежей воды она вернула флягу и спросила:

— Почему ты спасла меня из замка?

— Ты — Спасенная Рангаром. Он обязан защищать тебя.

Брин почувствовала прилив тревоги, как и десять лет назад, когда они говорили о ее принадлежности к Рангару. Она снова задалась вопросом об их чужеземных верованиях и о том, что они собираются с ней делать. Она потерла уставшие глаза.

— Мне не нужна его защита. Разве я не могу освободить его от обязанностей?

Пламя отбрасывало оранжевый свет на суровые черты лица мага, когда она изучала Брин.

— Так не бывает, дитя. Связь между Спасителем и Спасенным священна. Ты не сможешь сказать богу смерти, что твоя душа не принадлежит ему после твоей гибели.

— Я поклоняюсь Святым, а не богам, — возразила Брин. Религия была таким же отсталым явлением, как и магия. Гораздо лучше поклоняться реальным людям, достигшим подвигов в силе, уме или щедрости, чем выдуманным божествам.

Маг рыкнула.

— В Берсладене мы рассказываем нашим детям историю о ястребе и лисе. Молодой ястреб подавился рыбой и умирал, но лиса вытащила рыбу из его рта. Наступила зима, и лиса перебралась в другой лес, но вскоре появился ястреб. На следующий год — то же самое. Двое были связаны. В конце концов, лиса поняла, что душа ястреба принадлежит ей, и страдала, если он был далеко. — Она поправила кипящую воду на углях, прежде чем продолжить. — Мы верим, что до рождения наши души принадлежат богу жизни. После смерти мы принадлежим богу смерти. В те годы, когда мы живем на этой земле, наши души принадлежат нам… но если наши жизни спасены другим, то наши души принадлежат Спасителю.

Брин была очарована этой историей, но и встревожена. Все эти разговоры о богах и духовных верованиях заставляли еще больше бояться, что ей никогда не удастся убедить их отпустить ее.

— И от этой связи невозможно освободиться?

— Конечно, можно. Просто нужно отдать свою душу богу смерти.

Брин вздрогнула. Маг насмехалась над ее болью.

Через некоторое время тихий звук шагов позади нее заставил Брин обернуться. Рангар вышел из тени, за ним шли его братья и отец. Она расслабилась. Удивительно, как тихо они передвигались по лесной почве. Она бы шумела как пьяный бык, спотыкающийся на месте.

Рангар нес через плечо связку кроликов. Он передал их Трею, который достал из седельной сумки длинный нож для снятия шкур и исчез по тропинке к ручью. В импровизированном лагере было тихо, пока Рангар и Валенден чистили лошадей и вели их к ручью пить.

Маг Марна обходила поляну, собирая съедобные растения. Трей вернулся с разделанными кроликами, и вскоре лагерь наполнился ароматом тушеного кролика. В Мире такое блюдо считалось крестьянской едой. Ее никогда не подавали в королевском зале. Но желудок Брин урчал.

«Кроме того, — подумала она, — я больше не принцесса».

Ее тело начало дрожать, когда она вспомнила события последних нескольких дней. Поездка верхом на лошади была достаточно бурной, чтобы отвлечь ее, но теперь, в тихом спокойствии леса, от реальности было не уйти. Она ненадолго закрыла глаза и представила тело своего отца на троне.

Всхлипнув, она приложила руку к груди и сказала:

— Извините. Мне нужна… минутка.

Хотя глаза Рангара настороженно следили за ней, он кивнул.

— Не уходи далеко.

Спотыкаясь, она прошла несколько футов в лес, достаточно близко, чтобы видеть их всех сквозь деревья, а они могли видеть ее, но где можно прижаться спиной к широкой сосне и на мгновение почувствовать себя одной. Теперь, когда реальность навалилась на нее, ей стало труднее дышать.

«Отец мертв. Мать умерла».

Она зарылась лицом в ладони, скрывая рыдания. Меньше всего ей хотелось сломаться на глазах у семьи Барендур, но ее горе было так велико, что она не могла его больше подавлять.

Брин вспоминала прекрасное лицо матери, покрытое морщинами, и почти чувствовала тепло материнских рук. Ей было больно думать о последних минутах жизни матери. Убитая собственным народом. Чувствовавшая, как жизнь покидает ее.

«Прости меня, мама», — подумала она.

Она стояла возле дерева и плакала в свои руки, пока последние силы не покинули ее. Затем она обняла себя руками и прошептала тихое