Одиннадцать минут - Пауло Коэльо

«Все это чистая правда, спохватилась она, но может оказать негативное воздействие на эту девушку».

– Так или иначе, лучше, когда жизнь не преподносит неприятных сюрпризов, – договорила она. – Не исключено, что, если бы наша жизнь была более насыщенной, мой муж умер бы раньше.

Мария вышла из дому с намерением найти справочники по усадебному хозяйству. Она была свободна и потому решила прогуляться. В верхней части города ее внимание привлекла табличка с изображением солнца и надписью «Дорога Святого Иакова». Что это такое? Заметив на другой стороне улицы бар, она зашла туда и, верная своему обыкновению спрашивать обо всем, чего не знала, обратилась к девушке за прилавком. – Понятия не имею, – отвечала та. Это был фешенебельный квартал, и чашка кофе стоила здесь в три раза дороже. Но раз уж зашла и раз уж оказалась при деньгах, то заказала кофе и решила перелистать справочники, купленные по дороге. Открыла первую книжку, но, как ни старалась сосредоточиться на чтении, ничего не получалось – это было до ужаса скучно. Было бы гораздо интересней поговорить об этом с кем-нибудь из клиентов – они всегда знают наилучший способ поместить и приумножить капитал. Мария расплатилась, поднялась, поблагодарила официантку, оставила ей щедрые чаевые (в этом смысле она была суеверна и считала: кто много дает, тот много и получает), направилась к двери и вдруг, не отдавая себе отчета в том, как важно это мгновение, услышала фразу, которая переменила ее планы, ее будущее, ее представление о счастье, ее душу и женскую суть, ее отношение к мужчине, ее место в мире.

– Постойте-ка.

Она удивилась. Дело происходило в респектабельном кафе, а не в «Копакабане», где мужчины могли позволить себе разговаривать с нею в таком тоне, хотя и она имела полное право ответить: «Даже не подумаю».

Мария хотела уж было продолжить путь, проигнорировав эту просьбу – или приказание? – но любопытство пересилило: она обернулась в ту сторону, откуда прозвучал голос. Увидела она нечто странное – длинноволосый мужчина лет тридцати (или правильней было бы сказать – «молодой человек лет под тридцать»: мир вокруг нее стремительно старел), стоял на коленях, а вокруг валялись кисти. Он писал портрет посетителя, сидевшего за столиком с бокалом анисового коктейля. Мария не заметила их, когда входила в бар.

– Не уходите. Я сейчас закончу. Мне хотелось бы написать и вас тоже.

Мария ответила – и, ответив, сама себе расставила силки:

– Мне это ни к чему.

– От вас исходит свет. Дайте сделать хотя бы эскиз. Что такое «эскиз»? Какой еще «свет»? Мария была отнюдь не лишена тщеславия, и слова незнакомца польстили ей, тем более что он вроде не шутил. А что, если перед ней – знаменитый художник? Он увековечит ее образ на полотне. Картину выставят в Париже или в Сальвадоре-да-Баия! Она прославится!

А с другой стороны – почему он сидит на полу, разложив вокруг все свои кисти-краски? Ведь это – дорогой и популярный бар.

Словно отгадав ее мысли, официантка сказала вполголоса:

– Он очень известен.

Интуиция не подвела Марию, но она постаралась сохранять хладнокровие.

– Время от времени он приходит к нам и всегда приводит с собой какую-нибудь знаменитость. Говорит, здешняя обстановка его вдохновляет. Знаете, по заказу муниципалитета Женевы он создал панно, где изобразил людей, прославивших город.

Мария перевела взгляд на человека, который позировал художнику, и снова официантка прочла ее мысли:

– А это – ученый-химик, он сделал сенсационное открытие и получил Нобелевскую премию.

– Не уходите, – повторил художник. – Я освобожусь через пять минут. Присядьте пока, закажите себе что хотите, это запишут на мой счет.

Мария, как загипнотизированная, выполнила приказ – села у стойки, заказала анисовый коктейль (она не разбиралась в напитках и потому решила взять пример с Нобелевского лауреата) и стала наблюдать за работой художника. «Я не прославила Женеву, значит, его заинтересовало что-то другое. Но это – не мой тип», думала она, снова и снова повторяя слова, которые твердила себе с первого дня в «Копакабане»: спасение – в добровольном отказе от всех силков и ловушек, расставляемых сердцем.

А поскольку для нее это стало непреложной истиной, можно было и подождать немного – не исключено, что официантка говорит правду и этот человек откроет перед ней двери в мир неведомый, но такой желанный: разве не мечтала она стать моделью?

Меж тем художник проворно и быстро завершал свою работу. А что, если этот мужчина (она решила называть «мужчина», а не «парень», иначе чувствовала себя не по годам старой) даст ей шанс? Не похоже, чтобы он затеял все это для того лишь, чтобы, как говорится, приударить за ней. Через пять минут, как и было обещано, художник в последний раз прикоснулся кистью к холсту. Мария унеслась мыслями к Бразилии, к своему блистательному будущему, не испытывая ни малейшего интереса к знакомству с новыми людьми, которые могли только нарушить ее грандиозные планы.

– Спасибо, можете изменить позу, – сказал художник химику, словно очнувшемуся ото сна, и, обернувшись к Марии, повелительно произнес: – Идите вон в тот угол и сядьте как вам удобно. Освещение превосходно.

И вот – так, словно ей это было на роду написано, так, словно это было самое обычное дело, так, словно она знала этого человека всю жизнь, или так, словно до сей минуты она спала или грезила и только сию минуту поняла, что надо делать в действительности, Мария взяла свой стакан, сумочку, книги, толкующие об успешном ведении усадебного хозяйства, и направилась, куда было велено, – к столику у окна. Художник собрал свои кисти, холст, батарею стеклянных баночек с разноцветными красками, пачку сигарет и опустился на колени у ее ног.

– Некоторое время постарайтесь не двигаться.

– Вы слишком многого хотите: вся моя жизнь проходит в движении.

Мария сочла эту фразу блистательной, но художник явно пропустил ее мимо ушей. Стараясь держаться непринужденно и не смущаться под его взглядом, она показала ему в окно на табличку, давеча привлекшую ее внимание:

– Вы не знаете, что такое «Путь Святого Иакова»?

– В средние века паломники со всей Европы шли этой улицей по направлению к испанскому городу Сантьяго-де-Компостела – городу Святого Иакова.

Он отогнул часть холста, приготовил кисти. Мария по-прежнему не знала, что ей делать и как быть.

– Вы хотите сказать, что эта улица приведет меня прямо в Испанию?

– Да. Месяца через два-три. Только вот что – вы не могли бы посидеть молча? Всего минут десять. И уберите со стола ваш пакет.

– Это книги, – ответила она, слегка раздосадованная бесцеремонностью этой просьбы: пусть знает, что перед ним – интеллигентная женщина, которая не по магазинам бегает, а ходит в библиотеку.

Но он сам без лишних слов снял со стола пакет и поставил его на пол. Да ладно, не больно-то и хотелось производить на него впечатление: она ведь не на работе, так что лучше приберечь свои чары для тех, кто их щедро оплачивает. Зачем так уж стараться ради этого человека, у которого вряд ли хватит денег угостить ее хотя бы чашкой кофе? Мужчине под тридцать не стоит носить такие длинные волосы – это смешно. А с чего это она решила, будто у него нет денег? Ведь официантка сказала, что он – знаменитость... Или это она про химика? Она стала рассматривать его одежду, но ничего особенного не заметила; впрочем, опыт подсказывал, что мужчины, одетые скромно и небрежно, порой оказываются богаче тех, кто носит респектабельный костюм и галстук. Кажется, это тот самый случай.

«А при чем тут вообще этот художник?! Меня интересует картина».

Десять минут – не слишком высокая цена за бессмертие. Мария видела, что он пишет в той части холста, где уже был изображен увенчанный нобелевскими лаврами химик. Она спросила себя, не надо ли будет потом потребовать с него платы.

– Поверните голову к окну.

И снова она повиновалась беспрекословно, что было ей совсем не свойственно. Она стала смотреть на прохожих, на табличку над тем местом, где начиналась дорога, представляя себе, что и много веков назад уже была здесь эта улица, что она пережила все прогрессы, все перемены, творившиеся в мире и в самом человеке. Быть может, это – добрая примета и ее портрет, который окажется в музее, ждет лет через пятьсот та же судьба?

Художник усердно работал, а она мало-помалу стала терять прежнюю веселость и ощущать собственную незначительность. Входя в этот бар, она была уверена в себе, в своей способности принимать самые трудные решения – вот хоть, например, бросить денежную работу и взвалить на плечи тяжкое бремя управления фазендой, А теперь вернулось прежнее чувство растерянности перед миром – чувство, которое проститутке не по карману: это чересчур большая роскошь.

И она догадалась, почему ей так не по себе: впервые за много месяцев на нее смотрели не как на женщину, а... она не могла бы определить это точно, но ближе всего к истине было бы: «Он видит мою душу, мои страхи, мою слабость, мою неспособность противостоять миру, с которой я, как мне казалось, сумела справиться, но о которой ничего, по сути, не знаю».